Стефаниа Сандрелли для Салтыкова - Щедрина

- Много всего бывало в истории отечества, - неторопливо говорил Татищев, уныло свесив локоны парика времен королевы Анны в полупустой бокал с пенной романеей, - одних мятежей и бунтов мало не с сотню, были бунты чумные и соляные, медные и хлебные, всякое бывало.

- А я тебе скажу, - невежливо перебил захмелевшего товарища Левонтий Магницкай, с шумом захлопывая презанятную книжицу по изначальной мультипликации, где единожды один непременно выводил за собой утицами малыми число тридцать три или, как привыкли именовать такое на Маскве, горбаты люди, - какого бунта никогда не было на Руси. Говенного.

Татищев удивленно икнул, роняя парик на стол.

- А дешевые понты повара ? - неожиданно вспомнил он недавно случившийся казус. - Помнишь, наверное, лысого ублюдка, полуфашиста - полупидора ?

- Не помню, - резко отказался от патриотических надежд вконец офашизевшего в двадцать первом веке народонаселения России Магницкай, грохоча кулаком по столу, вызывая жалобный перезвон стаканов и бутыльков, полных заманчивой жидкостью разнообразных оттенков, - и помнить не хочу. Срал я, Васильпетрович, на буржуазную идиотию криминальной мрази, не умеющей ни православнутость, ни необольшевизм подверстать к своим натужным попыткам оставаться у власти навсегда. Как говно.

- Говно навсегда ! - захохотал Татищев, к месту вспомнив сказочку коалы, ну, там выбора говна, Машка Шарапова, скальп сенаторши, короче, вся х... ня. - Знаешь, Левонтий, а оно ведь реально навсегда.

Прошло семьсот лет и три года.

- Со ?

- А со.

Парочка никелированных китайских роботов, весело болтая ножками, сидела на осиновой ветке, принужденно умичуриневшейся напополам с кулебякой, поросеночком с хреном, водочкой политым, чтоб хрумтело, и падубом с дубом тоже до кучи.

- Была такая загадка у некогда населявших эти чумные территории народцев, - произнес блудящий по просторам бодхиссатва с юга, ненадолго остановившись под местом дислокации роботов - сторожевиков, чутко хранящих покой дамбасского уголька от коварных и алчных поползновений американцев, вот уже семьсот лет и три года только и делавших бесплодные и обреченные на неудачу попытки захапать путиноидное добро, наименованное именно так по Указу, велено было говно переименовать в добро, даже алфавит пришлось поменять маленько, буквицы чехардой перекинуть, но щи добрые люди все же не получились, - про сидевшие на трубе буквицы.

- Мы на ветке, - уточнил Старшой робот - сторожевик, нащупывая вспотевший лоб бодхиссатвы красненькой точкой лазерного целеуказателя, - это раньше по трубам шли хас и нефть разная, теперь - говно.

Сбоку зашумело. Подчиненный робот - сторожевик крутанул вентиль, хитро замаскированный под обычное гнездо неустановленной птицы, двоеглаво увенчивающей колоссальное дерево, на ветке коего и восседали роботы ( см. выше, курсив мой ).

- Пошло говно по трубам, - довольно закряхтел бодхиссатва с юга, осеняя фырчащие турбинами говнопроводы, грандиозной мыслью хитроумных сунов вольно протянутые по чумным территориям от Шанхая и до Кракова. - А по территории Украйны тоже идет ?

- А нет никакой Украйны, - сумрачно бросил ему в ответ Старшой из роботов, по всей видимости, латентный бандеровец, - была да вся вышла еще при Винниченке и Грушевском.

- Россия еще раньше кончилась, - счел нужным вмешаться в общественную дискуссию неустановленная птица, оказавшаяся двуглавым ореликом, а орелик пола мужского, потому птиц. - Аккурат в марте семнадцатого.

Бодхисстава с юга угостил роботов пряниками и пошел дальше, на север, наверное, хотя, если подумать, ничто ему не мешало свернуть, выйдя из поля зрения роботов - сторожевиков, хоть вот на запад, например. Или восток, по хер.

Прошло два часа.

Мне стало нестерпимо скучно. Я перечитывал Валишевского, абсолютно соглашаясь с либеральным поляком старого режима. Действительно, говно страна, народ - сволочь.