Гений фантазий или Секс фантазии

Наталья сидела в своей маленькой мастерской, её испачканные пальцы впивались в мелки, будто пытались выжать из них сок. Она рисовала обнажённых женщин, но сегодня линии были агрессивнее, цвета — ярче. Бархатистые мелки скользили по изгибам тел, подчёркивая манящие чресла, округлость ягодиц, тени под набухшей грудью. На бумаге проступали соски, твёрдые, как ягоды можжевельника, и лобок, скрытый лишь намёком на штрих. Это была не живопись — это была исповедь!

Её фантазия разгоралась. Она видела мужа в выставочном зале: его пальцы сжимали бокал шампанского, а взгляд скользил по грудям брюнетки в декольте до пупка. Та прижимала к себе книжку, будто прикрывая ею лобок, и смеялась слишком громко. Наталья чувствовала, как в горле пересыхает. Она представляла, как брюнетка целует мужа, её язык проскальзывает между его губ, а рука опускается ниже пояса, сжимая член сквозь ткань брюк. Павел стонал, а брюнетка, не отрываясь от его рта, расстёгивала ширинку, освобождая плоть, уже влажную от желания.

Наталья не останавливалась. Теперь она была среди них. Её ладонь скользила по клитору брюнетки, чувствуя, как тот пульсирует под пальцами, а другая рука сжимала член Павла, горячий и тяжёлый, как спелый плод. Брюнетка, задыхаясь, впивалась зубами в её сосок, а Павел, теряя контроль, вгонял себя в Наталью с рычанием, будто не человек, а зверь. Их тела сливались в поту и шампанском, капающем с бокалов на пол. Картины вокруг оживали: абстрактные мазки превращались в сплетённые конечности, скульптуры изгибались в экстазе, а крики сливались с шёпотом кистей, скользящих по холстам.

Наталья вскрикнула, роняя пастель. Её бёдра судорожно дёрнулись, будто пытаясь поймать ритм фантазии. На бумаге остался размазанный след — фиолетовая полоса между ног нарисованной женщины. Она дрожащей рукой поправила халат, чувствуя влагу на бёдрах.

— Ты опять забыла поесть? — Павел стоял в дверях, держа тарелку с покупными онигири. Его взгляд упал на рисунок. — Это… новое?

— Да, — выдохнула Наталья, прикрывая ладонью лобок на эскизе.

Он нахмурился: — Слишком буквально. Искусство должно пробуждать ум, а не чресла.

— Ты сам говорил, что ненавидишь лицемерие, — парировала она, замечая, как его глаза бегло бесстыже скользят по груди нарисованной брюнетки.

Павел отвернулся, бормоча что-то о «деградации эстетики», и удалился на кухню. Наталья взяла красную пастель и провела линию от соска к ягодицам на эскизе. Её фантазия возвращалась: теперь Павел лежал на полу галереи, а брюнетка, сидя на нём верхом, закинув голову, водила кистью по своему клитору, оставляя кроваво-алые мазки на его животе. Наталья же стояла над ними,   чувствуя, как её собственный сок смешивается с его слюной на губах брюнетки...

Она закончила картину к утру. На полотне три тела сплетались в клубок конечностей, их рты — открытые в крике, глаза — пустые, как у иконных святых. Груди, ягодицы, — всё было преувеличено, искажено, словно смотрящееся в кривое зеркало. Муж, увидев работу, промолчал, но вечером ушёл на выставку, одевшись тщательнее обычного.

Наталья осталась в дома. Она провела пальцем по свежей пастели, оставив на лобке нарисованной брюнетки белую точку — семя. И засмеялась. Смеялась, пока слёзы не затопили её щёки. Ведь она так и не поняла: рисовала ли свою ревность... или приглашение.

А муженек в это время стоял перед картиной в галерее — абстракцией из алых пятен. Брюнетка-куратор спросила его мнение. Он хотел сказать «высер», но вдруг почувствовал, как по спине бежит знакомый жар. И промолчал.