Отец подруги. Он не для меня. Из сборника Как меня ебали

1 Надя

Быть безответно влюбленной — само по себе тяжелое испытание для девушки. Но когда объект твоих фантазий — отец твоей лучшей подруги, ситуация становится по-настоящему безнадежной.

Горло неприятно стягивает сухость, и я решаю спуститься на кухню, чтобы взять бутылку воды. Чем быстрее, тем лучше — тогда я смогу снова забраться под одеяло и попытаться уснуть. Босые ноги неслышно скользят по мягкому ковру, и я стараюсь не разбудить Аню, когда выскальзываю за дверь.

Я нахожусь в доме Знаменских, потому что сегодня Аня разговаривала с отцом о том, чтобы он взял меня к себе на работу. И хоть никакого окончательного решения мы так и не получили, все равно наш девичник удался. Вдоволь наговорившись, она заснула, а я никак не могу найти покой. Сон не идет в голову, мысли мечутся, наполняя грудь тревогой и волнением.

Я думаю о том, что Олег, ее отец, для меня под запретом, в миллионный раз за примерно три года. Повторяю как мантру, убеждая саму себя.

Во-первых, я ни в коем случае не хочу разрушить нашу дружбу. Это одна из самых важных вещей в моей жизни. И если вдруг мы поссоримся… не знаю, как переживу это. Аня для меня не просто подруга — почти сестра, единственный человек, который всегда был рядом, несмотря ни на что.

Во-вторых, у нас с ее отцом гигантская разница в возрасте. Нам с Аней по двадцать, а Олегу — тридцать восемь. Анютка — плод ранней влюбленности, он стал отцом еще в университете. Разве он сможет увидеть во мне кого-то, кроме еще одной девчонки возраста его дочери?

Ну и в-третьих, насколько я знаю, он до сих пор любит свою жену, Анину маму. Хотя прошло уже пять лет с тех пор, как ее не стало. Олег не женился снова, у него нет постоянных отношений, только временные любовницы для удовлетворения естественных физиологических нужд. Но ничего серьезного.

Если подвести итог: он не для меня.

Как бы мне ни хотелось обратного, я трезво смотрю на жизнь. Все это — просто фантазии. И все же... почему-то сердце глупо замирает при мысли о нем, а в памяти заботливо хранится каждая его случайная улыбка, каждый взгляд, брошенный мельком. Я ведь знаю, что это безнадежно. Но разве можно приказать себе не чувствовать?

Я спускаюсь вниз и направляюсь к кухне, но вдруг слышу глухие удары, доносящиеся из тренажерного зала, который располагается чуть дальше по коридору. Сердце стучит быстрее, а ноги сами несут меня вперед. Я знаю, кто там, и знаю, что мне не стоит туда заглядывать. Но любопытство — страшная сила.

Подхожу ближе и вижу, что дверь приоткрыта. Замираю на секунду, борясь с собой. Не надо туда идти. Не надо. Но что, если всего на один взгляд? Просто мельком... Сердце колотится, ладони вспотели. Я крепко прижимаю их к бокам, но руки все равно дрожат.

Сглотнув, делаю маленький шаг вперед и все же бросаю взгляд внутрь.

Олег сосредоточенно бьет грушу. Он голый по пояс, на нем только низко сидящие шорты, перчатки на руках. Каждое его движение — мощное, отточенное годами. Вены проступают на напряженных предплечьях, грудь вздымается от тяжелого дыхания, капли пота стекают по широкой спине, повторяя рельеф каждого изгиба мышц.

Сделав особенно сильный удар, он замирает, тяжело дыша, затем рывком стягивает перчатки и бросает их на пол. Берет стоящую в стороне бутылку воды, откручивает крышку и жадно пьет. Кадык мерно движется вверх-вниз, перекатываясь на фоне его сильной, мужественной шеи. Пара капель воды сбегает по острой линии подбородка, скользит по четко очерченной челюсти, сквозь короткую щетину и медленно падает вниз, растворяясь среди рельефных грудных мышц.

Он отставляет бутылку, проводит ладонью по лицу, встряхивает влажные волосы. В этот момент его плечи слегка напрягаются, подчеркивая силуэт. Когда он лениво разминает шею, проводя ладонью по затылку, мне кажется, что я слышу тихий хруст суставов — и почему-то даже этот звук кажется мне до невозможности интимным.

Я сглатываю, не в силах оторваться от этой картины. Его мощное тело излучает жар, каждый изгиб и напряжение мускулов словно гипнотизируют.

Я не могу отвести взгляд. Жар поднимается откуда-то изнутри, расползается по телу, собираясь раскаленным узлом внизу живота. Белье становится предательски влажным, а соски мгновенно твердеют, проступая сквозь тонкую ткань футболки. Черт... Он слишком соблазнителен. Я крепче сжимаю бедра, но это только усугубляет положение. Дыхание сбивается, а мысли путаются. Как же я хочу его.

— Надя? — внезапно раздается его голос.

Я вздрагиваю, готовая броситься прочь.

— Зайди, — без тени удивления произносит он.

Я колеблюсь, но его взгляд не отпускает. Он задерживается на мне, а в темных глазах вспыхивает что-то хищное. Скользит по лицу, затем ниже — к предательски выпирающим соскам, выдающим мое возбуждение. В уголке его губ мелькает полуулыбка — едва заметная, но от этого только более сводящая с ума. Бедра сжимаются сами собой, усугубляя накатившее волной возбуждение. Я все же переступаю порог, чувствуя, как дрожат колени.

Олег не торопится, словно изучая меня, смакуя момент. Он лениво наклоняется, поднимает с пола перчатки, затем медленно проводит рукой по влажной шее, разминая напряженные мышцы. В его движениях — расслабленная уверенность, сила, скрытая за видимой небрежностью. Потом он снова смотрит на меня, не отрываясь, а его взгляд проникает под кожу, разжигая во мне невыносимое томление. И, судя по тому, как уголки его губ чуть дрогнули, он прекрасно замечает мою реакцию.

— Я тут подумал, — хрипло произносит он. — Давай попробуем.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Визуализация

Надежда Абрамова, 20 лет

С детства дружит с Анной Знаменской, лучшие подруги. Очень боится, что о чувствах к ее отцу станет известно, и это разрушит дружбу.

Олег Знаменский, 38 лет

Пять лет назад овдовел. С тех пор в серьезных отношениях не замечен. Дочь уверена, что он однолюб и больше никогда не женится.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

2 Надя

— Что? — Если совсем откровенно, то я вообще не понимаю к чему он клонит. Про работу ведь, да?

Он шагает ближе, пока не оказывается в опасной близости от моего пылающего тела. Меня накрывает его запахом, как коконом, из которого совсем не хочется выбираться. Терпкий, солоноватый аромат смешивается с его естественным, пряным, и действует на меня как мощный афродизиак.

Вблизи его тело кажется мне еще более совершенным. Статный, широкоплечий, пышущий тестостероном и опасностью мужчина. Такой, которому хочется подчиниться. Позволить взять меня так, как ему нужно.

Мозги совсем в кисель превратились, если я о таком думаю.

Надя-я-я, ау?

Сигнал потерян.

Олег кладет свою руку мне на скулу, проводит большим пальцем осторожно, а затем подталкивает голову вверх. Теперь я смотрю прямо в его орехового цвета глаза. Никогда раньше не видела, чтобы он так смотрел на меня. Пристально, со всполохами огня во взгляде. Если я хоть что-то понимаю в этом, то он тоже хочет меня.

Да быть такого не может!

Его рука скользит ниже, обхватывая шею сзади. Вторая сгребает мои длинные волосы в кулак и тянет их вниз, отчего я вынуждена задрать голову, открывая ему полный доступ к шее. И он впивается в нее жадно, с рыком прикусив, а затем лизнув. Чуть меняет угол наклона и делает то же самое снова и снова, а затем целует, засасывая нежную кожу.

Что со мной творится в этот момент, сложно описать словами. Если у меня и есть мысль о том, что надо его оттолкнуть, то она тут же испаряется под его напором, под тем нереальным удовольствием, которое доставляет мне его близость.

Я вся будто один большой комок электричества, который искрит от малейшего прикосновения. А он касается, еще как касается!

— Надя, останови меня, если ты этого не хочешь. Пока мне совсем не сорвало крышу, — его голос срывается на хриплый шепот у самого моего уха.

— Нет, — выдыхаю я, готовая умолять его, чтобы он продолжил.

Но боюсь все испортить. Поэтому только шумно дышу и льну к нему, наслаждаясь близостью, которую не надеялась когда-либо испытать.

Понимаю, что пожалею об этом завтра, когда снова включится рациональная часть меня. Я обязательно сохраню эту ночь как самое яркое, но и самое запретное воспоминание.

Мои соски обжигает его горячая грудь, когда он своей большой лапищей вжимает меня в свой торс.

— М-м-м, — глухо стону, чувствуя животом его большой ствол, с силой таранящий мой пресс.

И страшно одновременно, ведь для меня это все впервые, и так чувственно, что кровь приливает вниз, усиливая в разы все ощущения.

— Твою мать, охренеть какая! — прерывается на секунду, но только для того, чтобы теперь заняться моим ртом.

Он размашисто лижет мою нижнюю губу, прикусывает ее зубами, затем проделывает то же самое с верхней. Я распахиваю рот в немом восторге, а он пользуется этим, чтобы толкнуться языком. Проходится по зубам, срываясь в жадный, до одури приятный поцелуй.

Подталкивает мои бедра к себе, синхронно тараня мой рот языком. И с каждым этим движением я улетаю все дальше от законов совести, здравого смысла. Большая рука сжимает мои ягодицы. Я чувствую, как смазки становится все больше и больше, что она уже не просто чуть испачкала белье, там настоящий потоп. И мне стыдно, что он сейчас случайно коснется моего белья и поймет, что я бессовестно теку от его ласк, как самая настоящая шлюшка… И кто поверит, что это все потому, что он рядом? Тот, кого я представляла во всех своих фантазиях.

Олег резко разворачивает меня спиной к себе, одновременно стягивая коротенькие шорты с крошечными трусиками под ними. Теперь он касается моего лобка, снова вжимая меня в свои бедра. Я еще сильнее чувствую, как сильно он возбужден. Огромный раскаленный член таранит мои ягодицы. Одновременно с этим его рука проскальзывает под футболку, уверенным движением обхватывает грудь целиком. Она идеально помещается в его руке. Оно обводит ареолу соска, а затем большим пальцем трет вершинку. У меня просто искры из глаз от этой незатейливой ласки.

— Боже-е-е! — не могу сдержать себя. У меня в уголках глаз собрались слезы. Потому что я просто нестерпимо, до истерики хочу, чтобы он коснулся меня там, где все пульсирует.

— Я еще не сделал ничего, чтобы меня так называть! — усмехается Олег.

Рука двигается ниже, раздвигая набухшие половые губки.

Нет! Вцепляюсь с силой в его руку. Там все скользкое, мокрое… Он все поймет!

— Что не так?

Молчу, шумно дыша.

Преодолевая мое сопротивление, погружает пальцы ниже, увязая в густой смазке, которая пачкает его руку.

С ужасом жду, что он отдернет ее, вытрет об одежду, но ничего подобного не происходит.

— Течешь для меня, девочка, как последняя сучка, — рычит куда-то мне в макушку, отчего мириады быстрых мурашек охватывают мое тело.

Он двигает пальцами вверх-вниз, размазывая секрет, задевая бугорок, который каждый раз при касании взрывается фейерверками ощущений.

— А-а-а…

Из моего горла вырываются ужасно пошлые крики. Грудные, низкие, дающие понять Олегу, что он все делает правильно. Вот только я в полном шоке, что я вообще, оказывается, так могу. Раньше мне казалось, что все эти стоны в порно — просто постановка. И не могут женщины так кричать на самом деле. Как же я ошибалась.

Я просто не знала сама себя, свое тело. Да и откуда?

Олег погружает пальцы во влагалище буквально на фалангу, и я сжимаюсь вокруг него тисками.

— С-стой, пожалуйста.

Он послушно вынимает их и возвращается к клитору, надавливая на него. Мышцы живота сокращаются и я с шипением вдавливаюсь сильнее в его член попкой.

— Вкусная девочка… Дай мне больше…

— Прости, я просто… Ты у меня первый, — выпаливаю я.

— Даже так… Тем лучше.

Чувствую, как он шелестит одеждой сзади, а затем его большой член протискивается между бедер. Я замираю, боясь, что сейчас будет больно.

— Расслабься, поласкаю тебя немного.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Голова кружится от волнения. Я плохо понимаю, что он делает. Но решаю довериться.

Когда Олег чувствует, что я больше не зажимаюсь, он чуть раздвигает мои ноги. Теперь его пульсирующая головка упирается четко в лоно. Но он не идет дальше. Просто покачивается немного.

Я такая мокрая, что он беспрепятственно скользит, лишь чуть раздвигая мышцы у входа. Палец ложится на клитор, но теперь он не гладит. Постукивает по нему. Каждый удар сопровождается сокращением мышц, которые сдавливают его головку, обхватывают так плотно, что я чувствую каждую неровность.

И каждое движение вызывает все более сильные ощущения. В итоге я сама начинаю двигаться ему навстречу, потому что хочется больше. Не хватает того, что он дает мне.

— Охуенно горячая девочка… Да, вот так… Сильнее, — он направляет меня, подталкивая все ближе к нашему общему удовольствию.

— Ай, а-а-а! — кричу, потому что там, внизу, творится что-то настолько мощное, неуправляемое, что накрывает волной, как цунами.

— Тише, не голоси, — мой рот закрывает его рука, придавая больше пикантности. С удивлением обнаруживаю, что мне это даже нравится. — Вот теперь давай, покажи мне всю себя.

Удары по клитору становятся размашистыми, он шлепает не сильно, но с оттяжкой. Пошлые влажные звуки слышно на всю тренажерку.

Сознание заволакивает туман, и я кричу, кричу, кусая его палец, бешено пульсируя, рассыпаясь на мириады крошечных осколков.

Чувствую, как он замирает, прижимая член к киске, и горячая сперма капает прямо мне на бедра, на пол, и наверняка на одежду тоже.

— Сука-а-а… — шепчет мне в холку, тисками сжимая бедра, вжимая меня в себя еще сильнее. Так, что я не могу пошевелиться.

А затем отстраняется, пока я в ступоре продолжаю стоять, переживая отголоски своего самого яркого оргазма.

Прихожу в себя от того, что он натягивает на меня белье и шорты. Затем размашисто шлепает по заднице, и выдает:

— Приходи в понедельник в головной офис.

3 Надя

Зажимаю рот, чтобы не выдать, что меня это просто размазало! Ощущение, будто по мне проехался огромный тяжелый каток, не оставляя ни одной уцелевшей клеточки. Ноги ватные, в груди разливается что-то тягучее, горькое. Я выбегаю из тренажерки и, не разбирая дороги, направляюсь в гостевую комнату.

Американские горки сделали полный оборот, и с вершины я рухнула в самую тёмную пропасть. Сердце стучит так, словно хочет разорвать грудную клетку. Виски пульсируют.

Какая же я идиотка. Влюблённая идиотка, что ещё хуже. Я ведь не рассчитывала, что он вдруг воспылает чувствами, правда? Или всё-таки рассчитывала? Где-то в глубине души, в самой наивной её части?

Конечно, Надь. У тебя ведь уникальная, единственная и неповторимая вагина. Такая, ради которой взрослый мужчина, перепробовавший десятки подобных за последние пять лет, вдруг потеряет голову. Именно твоя изменит его, заставит встать на колено и умолять стать его женой. Смешно.

И я действительно начинаю смеяться. Тихо, потом громче, пока меня не скручивает истерический хохот. Прижимаю руку к животу, сгибаюсь пополам, чувствуя, как горят щеки.

Что я творю? Аньку же разбужу! Как объясню, почему стою в коридоре, взъерошенная, с искусанными, опухшими губами и диким взглядом? И это я еще не упомянула, что я вся в сперме и от меня сексом разит за километр.

Сложи она дважды два, и вся наша дружба рухнет, как карточный домик.

Я захожу в спальню и бросаюсь в душ. Вода должна смыть с меня его прикосновения, его вкус, его власть надо мной. Пусть эти запахи и самые приятные из всех, что я знаю, но то, как он поступил… Я не должна позволить себе растворяться в этом без остатка. Пора снимать розовые очки, пока их осколки не изрезали меня до крови.

Залезаю под воду и включаю напор, выкручиваю вентиль погорячее. Горячие струи обрушиваются на меня, обжигая кожу, но внутри всё равно остаётся холод. Меня трясёт. Грудь сдавливает, словно внутри распирает боль, не находящая выхода. Слёзы текут по щекам, смешиваясь с водой, превращая её в солёные потоки, но я этого почти не замечаю. Хочется кричать, рыдать, биться в истерике. Сползаю вниз по стене, сжимаюсь в комок, обхватываю руками колени и зажмуриваюсь. Сколько я так провожу, не знаю. Минуты? Часы?

Потом понимаю, что всё же нужно помыться. Остервенело тру кожу, словно пытаюсь стереть не только его следы, но и саму себя — ту, которая ему отдалась. Там, где были его губы, его пальцы, его зубы. Но чем сильнее тру, тем глубже это въедается в память.

Выскакиваю из душа, вытираюсь насухо, резко сдёргиваю полотенце с волос, словно это поможет стряхнуть с себя этот позор. Выхожу в комнату и запихиваю грязную одежду в сумку на самое дно, чтобы, не дай бог, никто не нашёл.

Мне не хочется здесь оставаться. Воздух пропитан его присутствием, стены давят, а каждое пятно на коже напоминает о его руках. Но машины у меня нет, поэтому я решаю попросить охрану подбросить меня хотя бы до ближайшей остановки.

Выходя на улицу, уже собранная, словно броню на себя накинув, дохожу до домика охраны. Воздух прохладный, ночной, пахнет мокрой землёй и травой. В темноте тишину нарушает лишь шум деревьев да редкие потрескивания фонарей. Поднимаю руку, стучу. Изнутри слышится шорох, скрип стула, тяжёлый вздох. Дверь открывается, и в проёме появляется заспанный охранник. Он зевает, лениво трёт глаза.

— Надя, ты чего?

— Лёш, отвези меня на остановку, — мой голос звучит глухо, и я понимаю, что сил на эмоции у меня больше нет.

Он щурится, изучает меня с ног до головы. Я опускаю взгляд. Наверняка у меня взлохмаченные волосы, покрасневшие глаза, слишком бледное лицо.

— Ночь на дворе, какая остановка? Ты там до утра транспорт ждать будешь, — голос его уже бодрее, тревожный.

— Мне очень надо уехать, пожалуйста, — повторяю, чувствуя, как изнутри всё пустеет, будто меня выжали досуха.

— Случилось что? — его взгляд становится внимательным, пронизывающим.

— Нет, — произношу быстро, пряча глаза. Лгать не умею, и он это прекрасно знает.

— Тогда я сейчас позвоню Олегу Сергеевичу, предупрежу.

— Стой! — импульсивно хватаю его за руку. Слишком резко, слишком отчаянно. Он замирает, чуть приподнимает брови.

— Не надо, — голос дрожит, я спешно убираю руку.

— Почему?

Я прикусываю губу. Пытаюсь придумать оправдание, но в голове пустота. Только шум крови в ушах и болезненный комок в горле.

— Эм… Ладно, не важно, — тихо бросаю, делая шаг назад.

Разворачиваюсь и иду обратно в дом. Раз уж договориться с охраной не получилось, надо хотя бы спрятаться в комнате до утра.

Добравшись до своей спальни, я закрываю дверь на замок, опираюсь на неё спиной и выдыхаю. Кажется, что воздух в комнате гудит от напряжения, но, скорее всего, это просто грохот моего сердца. Я медленно подхожу к кровати и падаю на неё, вытянувшись во весь рост. Пялюсь в потолок, не в силах заснуть.

Что теперь? Как я буду жить с этим? Даже если Аня ни о чём не узнает, уже не будет так, как раньше. Мы могли вместе смотреть фильмы в гостиной, болтать обо всём на свете, ужинать за одним столом. Теперь же… не представляю, как смогу находиться рядом с ним, глядеть в его глаза, слышать его голос.

А ещё это его "жду в понедельник в офисе". Он что, шутит? Или считает, что я просто приду, как ни в чём не бывало?

Нужно отказаться. Придумаю что-нибудь. В конце концов, в ближайшем Макдональдсе всегда набирают работников кухни. Не самая престижная работа, но там хотя бы не будет его.

Я закрываю глаза, но сон не идёт. Напряжение скручивает меня изнутри, словно пружину. Каждый раз, как я моргаю, перед глазами всплывают его руки, его губы, его взгляд.

Слышу, как кто-то скребётся в дверь. Взгляд выхватывает из полумрака окно — уже светло.

Я подхожу и открываю.

На пороге стоит Аня. Она плюхается на кровать и озорно улыбается.

— Как спалось?

— Нормально, — вру, не моргнув глазом.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— А я вот проснулась ни свет ни заря, ворочалась. В итоге к тебе решила заглянуть.

Она прищуривается, рассматривая меня внимательнее.

Сердце проваливается в пятки.

— Надь, а что это у тебя на шее?

4 Надя

Я прижимаю обе руки к шее, не давая рассмотреть подробности. Прохожу в ванную и включаю свет. В зеркало стараюсь не смотреть, но всё равно замечаю искажённое отражение — бледное лицо, растерянный взгляд. Отнимаю руки.

Обалдеть… Шея выглядит просто ужасно. Два огромных, синих, болезненно багровых пятна с одной стороны, и несколько бледнее — с другой. Следы зубов, губ, его одержимости. Кошмар! Как я это всё объясню Ане?

— Надюш, — врывается ко мне подруга. Говорит спокойно, но с заговорщическим видом. — Я всё понимаю, не бойся. Ты же с Лёшей была ночью, да?

— А? — я замираю. И от нелепости её догадки вдруг чувствую, как волна облегчения прокатывается по телу. Не догадалась. Слава богу. Но… как ей в голову пришло такое?

— Да я всё понимаю, — продолжает она, подходя ближе. — Вижу, как он на тебя смотрит каждый раз, когда дежурит. Ну, это было только вопросом времени. Не переживай. Я тебе помогу замазать.

— Спасибо, очень кстати. Я что-то и не подумала даже, — бормочу, слабо улыбаясь.

Да и когда было думать? Погрузилась в собственные мысли так, что утонула в них. До реальности дотянуться не смогла.

— Как у вас всё прошло? Ты же…

— Нормально всё прошло, — бормочу, отводя взгляд. Сгораю от неловкости. Даже не знаю, почему не опровергаю её слова. Ведь по сути, мы не перешли ту грань. Почти не перешли. Почти…

Вообще мы с Аней обсуждали и не такое. Темы у нас всегда были откровенные, без прикрас. Мальчики, первый секс, страхи, комплексы, желания — всё обсуждалось легко и без стеснения. Мы могли говорить часами, разбирать чужие и свои ситуации по косточкам. Но раньше между нами не было настоящих тайн. Ни одной. А теперь… теперь я не могу ей сказать. Не могу, потому что боюсь её реакции. Потому что стыжусь. Потому что это что-то такое хрупкое, что, кажется, если озвучить — рассыпется. Потому что само ещё не улеглось внутри. Не оформилось. Как свежая рана — прикоснись, и снова заболит. Я просто не готова разбирать это вслух, даже с ней. Даже с лучшей подругой. Хотя, наверное, именно сейчас мне бы и стоило с кем-то поговорить.

— Сильно больно было?

Мотаю головой, чуть улыбаясь.

— Это хорошо. Вот у меня с Женькой, если ты помнишь, было просто ужасно. Так что тебе повезло.

Она хватает меня за руку и тянет обратно в комнату. Устраивает меня на кровати, хватает косметичку с подоконника и с шумом вытряхивает её содержимое прямо на одеяло. Баночки и тюбики катятся в разные стороны, но она уверенно отбирает нужное.

— Так, это не нужно… это вообще зачем… ага, вот оно. Наклони голову на бок. Сейчас сделаем из тебя приличную девушку.

Аня замазывает мне синяки так ловко, что в зеркале почти ничего не видно — только если специально вглядываться и знать, куда смотреть. Я шепчу: «Спасибо». Она улыбается и кивает. Приобнимает меня.

— Надь, ты такая красавица, ты в курсе же?

— Не смущай.

— Ой, да ладно тебе скромничать, одни только волосы длиннющие чего стоят.

И я снова ловлю флэшбэки вчерашнего вечера. Как Олег собирал мои волосы в кулак, как оттягивал их назад, заставляя открываться больше для него.

Чувствую, что щеки горят.

— Пойдём завтракать, я уже очень голодная.

Я напрягаюсь. Душа не лежит снова видеть его. Но Аня уже на пороге и оборачивается через плечо:

— Ты чего? Мы же всегда вместе завтракали перед отъездом. Куда-то торопишься?

— Да надо сайты вакансий прошерстить, — лепечу я, стараясь говорить буднично. — Посмотреть, что ещё есть.

— Зачем? Папа возьмёт тебя. Я уверена. Не торопись. Он же обещал подумать.

И тут меня снова пронзает воспоминание — оброненная им фраза после…

— Надюш, ну чего ты боишься? Папа строгий, но справедливый, ты же знаешь. Если косячить не будешь — всё прекрасно будет. И зарплата хорошая. Ну где ты такую найдёшь?

Я глотаю воздух, будто выныриваю из воды. Но Аня уже хватает меня за руку и тянет к кухне.

Мы входим — и меня сразу же сбивает с ног его взгляд. Пристальный, острый, обжигающий. Он сидит за столом, спокоен и собран, но глаза… они скользят по мне с головы до ног. Я ощущаю этот взгляд физически, словно его пальцы прошлись по моему телу снова. Господи, как же выдержать этот завтрак?

Надя беззаботно щебечет, разбавляя густую тишину наших говорящих взглядов. Спрашивает Олега снова:

— Ну так что, ты подумал? Когда Наде выходить? В понедельник?

Олег переводит взгляд на неё, и я снова могу дышать свободно. В груди будто развязывается узел.

— Да, в понедельник будет в самый раз. Оля сможет ввести Надю в курс дела, объяснить всё.

— Спасибо, спасибо, спасибо, пап! Ты самый лучший! — Аня бросается ему на шею, целуя в щёку.

Я же молча наблюдаю за этим, не зная, куда себя деть. Кажется, я здесь лишняя. Сижу будто на иголках, не зная, что делать с руками. Хочется встать и уйти, раствориться в воздухе, стать невидимкой.

Олег вдруг переводит на меня взгляд. Его губы еле заметно шевелятся, будто он сдерживает улыбку. Или это мне кажется?

Между нами проносится напряжение, острое, как электрический разряд. Внутри — тянущее ощущение тревоги и какого-то странного, болезненного восторга. Аня ничего не замечает. Она наливает мне чай, ставит передо мной тарелку.

— Кушай. Яичница удалась!

А у меня ком в горле. Я кладу кусочек хлеба в рот, почти не разжёвывая, лишь бы чем-то заняться. Но аппетита нет.

Аня продолжает болтать, а я едва слышу её. Олег больше не смотрит на меня, но я чувствую его присутствие. Каждый его вдох, каждое движение.

— Пап, а ты знал, что Леша с Надей встречаются?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

5 Надя

У меня носом идёт чай.

Я захлёбываюсь горячим напитком и начинаю дико кашлять. Слёзы моментально наворачиваются на глаза, текут по щекам, и я уже ничего не вижу.

Аня обходит стол и хлопает меня по спине.

— Ты в порядке? — спрашивает она, обеспокоенно заглядывая в лицо.

— Кажется, да, — сиплю я, вытирая слёзы салфеткой и проклиная всё на свете. Горло дерёт, лицо пылает. Чай на столе, на платье. Чудесно.

Поднимаю глаза и встречаюсь с его взглядом. Олег сидит, слегка откинувшись на спинку стула, и смотрит прямо на меня. И я не понимаю, что в его глазах. Неприязнь? Ревность? Сарказм? Или всё сразу?

В нём есть что-то хищное. Будто он медленно, очень медленно переваривает услышанное. А может, он просто взвешивает — стоит ли вмешиваться. Лицо почти бесстрастное, но взгляд… тёмный, тяжёлый, читаемый только мной. Кажется, злится. Хотя разве должен?

— Правда?

Секунда тишины.

— Эм…

Господи. Что сказать-то?

Если сказать правду — Аня сразу догадается, что следы на шее оставил не охранник. Если промямлю что-то невнятное — спалюсь перед Олегом. А если соглашусь — получится, будто это правда. Получается, что я встречаюсь с одним, а вместе была с другим. Прекрасно. Просто прекрасно.

И вообще… Что это было? Это — просто секс? Или... Переступили мы ту грань или нет? Я не знаю, не уверена. Но знаю точно одно: всё, что было, ни с кем другим бы не случилось. Никогда.

А значит… если сейчас совру, сделаю из себя ту самую. Доступную. Глупую. Ту, кто даёт по щелчку пальцев. А я ведь не такая. Я не хочу, чтобы он думал так.

Но если не совру, если скажу, что всё не так, — как тогда объясню засосы?

Что ж так сложно-то…

Я чувствую, как у меня начинают подрагивать пальцы. На коленях всё ещё лежит салфетка, влажная от слёз и чая. Я сжимаю её в кулаке.

Словно в замедленной съёмке поворачиваю голову к Ане и пытаюсь выдать что-то между:

— Ну… мы просто начали… общаться. Это не совсем то, о чём ты подумала.

— Серьёзно? — Аня хихикает. — А по твоей шее не скажешь. Это точно не просто общение. Лёша, конечно, горячий парень!

Я криво улыбаюсь. Не смеюсь — нет, у меня не получается. Но делаю вид, что всё нормально.

А вот Олег… он всё ещё смотрит. Молча. Вроде бы спокоен, но я чувствую — буря внутри никуда не делась.

Он резко отодвигает стул. Стук ножек по полу звучит особенно громко в этой утренней кухонной тишине. Встаёт. Поднимает кружку, делает глоток и, будто между делом, произносит:

— Странный выбор. Но ладно.

И выходит.

Внутри меня всё с грохотом падает. Рушится.

А я остаюсь за столом. С Аней. С остывшей яичницей. С комком в горле.

И с ощущением, что он ушёл — забрав с собой что-то важное, что ещё секунду назад было между нами.

***

Я собираюсь уезжать после обеда. Аня смеётся, болтает, строит планы — и совсем не замечает, что я то и дело проваливаюсь в молчаливую задумчивость. Она говорит, что позвонит вечером, расспросит, как добралась. А я киваю, машинально улыбаясь.

Олег сам предлагает меня подбросить. Говорит спокойно, нейтрально. Как будто за этим предложением ничего нет. А у меня внутри всё сжимается. Больно. Как можно быть таким? Как можно так просто взять и стереть всё, что было? Как будто это я всё выдумала. Как будто не он прижимал меня к себе, не он шептал моё имя. Его равнодушие обжигает хуже любого презрения. Он — как холодный, бездушный механизм. Стальной. И я не знаю, что меня пугает больше — то, что он так легко выключил чувства… или то, что я не могу сделать того же.

Я хочу отказаться, но Аня, сияя, подталкивает меня к выходу:

— Так удобно же! А то в метро с сумкой тащиться.

И вот я уже в его машине.

Он не включает музыку. Мы едем молча. В салоне слышно только, как шины шуршат по асфальту, и как в груди у меня грохочет сердце. Я стараюсь смотреть в окно, не дышать слишком глубоко, не двигаться. Но я чувствую его всем телом. Даже если бы закрыла глаза, даже если бы меня вытащили отсюда и оставили одну в пустой комнате — я бы всё равно чувствовала, что была рядом.

Я знаю, как двигается его рука, когда он переключает передачи. Знаю, как напрягаются мышцы бедра, когда он нажимает на педаль. Как он хмурится, когда сосредоточен, как морщит нос, если чуть раздражён. Я знаю, как он пахнет. Господи, я чувствую это даже сейчас, как будто этот запах впитался в мою кожу: кожа, мускус, свежесть и что-то истинно мужское.

Моя спина почти не касается сиденья. Я словно подвешена, зажата в своей собственной голове, где одна за другой всплывают сцены — его пальцы на моих бёдрах, его голос, хриплый от желания. Как он шептал моё имя. Как целовал — будто это последнее, что ему в этой жизни нужно. Как он двигался… Медленно, чувственно, будто знал каждую мою клетку.

И теперь — этот лёд.

Он рядом, но недосягаем. Он — как гранитная глыба, которую я когда-то держала в ладонях, а теперь боюсь даже коснуться взглядом. Мне хочется сказать: «Скажи хоть что-нибудь. Ругайся, злись, но не молчи вот так». Потому что его молчание ломает. Медленно, с хрустом.

Я украдкой смотрю на него. Его лицо спокойное, как будто нас никогда не было. И это самое страшное. Мне больно. Физически. Как будто кто-то вырезал из меня кусок — и я теперь не целая.

Как можно быть таким бесчувственным роботом?

Я сворачиваюсь, прижимаю колени, будто хочу спрятаться от его холода, от самой себя. Но тело моё живет свою отдельную жизнь. Живот сжимается в сладкой судороге воспоминаний. Он ещё рядом, а я уже тоскую. По его теплу. По его прикосновению. По его тяжёлому телу, которое накрывало меня целиком.

И понимаю: это ничем не вытравить. Даже если он забудет. Даже если я притворюсь. Даже если сделаю вид, что всё хорошо.

Это останется. В теле. В памяти. В ощущениях.

— Ты… сильно сердишься? — спрашиваю тихо, когда больше не могу выносить эту тишину.

Он бросает на меня короткий взгляд:

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Я? Почему?

— Из-за Лёши. Ну… того, что Аня сказала.

— А ты действительно с ним? — спокойно спрашивает он.

Я молчу, потому что... Если он спрашивает, значит допускает, что я могла быть одновременно с двумя.

— Понятно, — кивает он, и в этом кивке — всё. Стена. Холод.

Мне хочется закричать, объяснить, рассказать, что всё не так. Что он ошибается. Но я молчу. Потому что не знаю, как правильно. Не знаю, чего он ждёт.

— Спасибо, что подвез, — выдыхаю у своего подъезда.

Он не отвечает. Только кивает.

Я выхожу, не оглядываясь.

6 Надя

Утро понедельника. Я стою перед зеркалом. Волосы уложены, макияж лёгкий, почти незаметный, одежда — строгая, но не старомодная. Я верчу на пальце кольцо с бирюзой — мамин подарок. Потом снимаю и убираю в шкатулку. Сегодня не до сантиментов.

Еду в офис, наивно надеясь, что удастся избежать встречи с Олегом. Может, именно сегодня он будет занят и уедет на какую-нибудь встречу? Было бы идеально.

На ресепшене — улыбчивая девушка:

— Доброе утро. Вы к кому?

— Я… Надежда Абрамова. К Знаменскому.

— А! Конечно. Вас ждут. Проходите, пожалуйста. Я сейчас позвоню.

И вот я иду по длинному коридору, стараясь не сбиться с дыхания. За дверью — новая жизнь. Новый этап. И… он.

Я не чувствую ног.

В лифте стою будто в вакууме — тишина, только механический гул и моё дыхание. Кабина едет слишком медленно.

Папка в руках предательски дрожит. Документы внутри шуршат. Отпускаю руку — держу только за край, чтобы не выронить.

На пятом этаже лифт замедляется, и я на долю секунды закрываю глаза. Всё. Назад дороги нет.

Когда двери распахиваются, первое, что я вижу — светлый коридор и женщину в облегающем платье, подчёркивающем её немаленький беременный живот. Она поглаживает его рукой и подходит ко мне с уверенной улыбкой. Я понимаю — это Оля. Та самая, про которую говорил Олег. Его секретарь и моя наставница на ближайшие две недели.

— Надежда? Доброе утро. Проходите, я вас жду. Меня зовут Ольга.

У неё добрые глаза и приятный голос. Такой, каким разговаривают с новичками, чтобы те не убежали после первого часа работы. Мне хочется ей верить. Очень.

— Доброе утро, — улыбаюсь я в ответ, стараясь не выдать, как мне страшно.

— Пойдёмте, я вам всё покажу. Кабинет, где вы будете сидеть, отдел кадров, столовая, кофемашина — самое важное. А потом вернёмся и немного поговорим про дела.

Я иду за ней, кивая, как послушная девочка. Каблуки цокают по ламинату, и мне кажется, что этот звук слишком громкий. Каждый шаг — как выстрел. Оля рассказывает, показывает, улыбается. Она внимательная, даже шутит. И это немного меня расслабляет.

Но только до того момента, пока мы не возвращаемся к кабинетам начальства.

Оля открывает дверь в просторный кабинет с панорамными окнами. Внутри — стол, кресло, небольшая переговорная зона. И он. Сидит за столом, поднимает глаза.

— Доброе утро, — говорит он спокойно.

И всё. Я снова проваливаюсь в ту самую яму. Где внутри всёдрожит, а снаружи — маска спокойствия. Где сердце больно сжимается, потому что в нём поселился он. Его не забыть, не вытравить.

Кто-то скажет, что первая любовь — это прекрасно. Но для меня — это пытка. Не потому, что он причинил мне боль. А потому, что я до сих пор люблю и хочу его. Хочу, несмотря ни на что. Несмотря на его холодный взгляд, на эту деловую маску, за которой он спрятался. Моё тело помнит каждое прикосновение, каждый вдох рядом с ним. И разум твердит: "Остановись". А сердце — молчит. Или шепчет: "Ещё раз… хотя бы раз".

— Надежда с сегодняшнего дня будет исполнять обязанности секретаря, — говорит Оля, и её голос звучит словно издалека.

— Отлично. Надеюсь, мы сработаемся, — отзывается он, не меняя интонации.

Он смотрит на меня без улыбки. Официально. И мне больно. Больнее, чем я ожидала.

Как он может быть таким? Как можно так отстраниться? Как будто всё между нами — лишь эпизод, не стоящий внимания. А я — просто новая сотрудница. Какой-то временный шум на фоне его устроенной жизни.

— Спасибо, — выдавливаю из себя. — Я постараюсь.

— Не сомневаюсь, — кивает он.

И поворачивается к монитору.

Оля делает знак, и мы уходим.

А я иду по коридору, и внутри только одно: как я буду работать рядом с ним, если каждый мой вдох — это память о его руках. О том, как он гладил, как держал, как приказывал. Как делал с моим телом то, что никто до него не делал. Эти воспоминания впиваются под кожу, словно раскаленные иглы — невозможно игнорировать. Стоит закрыть глаза — и я снова там, в его объятиях, в его власти.

И как теперь мне выжить — с этим знанием. С этой потребностью. С этим жаром, который не уходит. А я должна улыбаться, выполнять обязанности, делать вид, что ничего не было. Что я не принадлежала ему, пусть и на одну ночь. Что не принадлежу до сих пор.

Следующие несколько часов проходят в плотном водовороте инструкций. Оля вводит меня в курс дел: как оформляются документы, какие звонки важно переадресовывать лично Олегу, где хранятся бумаги, которые он всегда требует сию секунду. Мы сидим в её — теперь моём — углу приёмной, она говорит быстро, но чётко, а я киваю, стараясь всё запомнить, делаю записи в блокнот и время от времени подсматриваю в экран. Оля действительно хороша в своём деле — всё под контролем, всё по полочкам. И при этом она успевает улыбаться, иногда даже шутит, делая обстановку чуть менее серьёзной.

Кто-то заглядывает, передаёт бумаги, кто-то приносит вкусняшки Оле, своеобразные подношения. Мимо проходят люди — и я уже различаю, кто на каком этаже работает и за что отвечает. Мне даже удаётся пару раз сориентироваться раньше, чем Оля открывает рот.

— Слушай, Надь, — говорит она под вечер, потирая поясницу, — мне надо к врачу. Справишься тут одна? Полчасика, максимум час.

— Конечно, — говорю я чуть резче, чем нужно. Потому что внутри паника.

— Молодец. Если что — вот мой номер, но ты и так умница.

Она уходит, хлопает дверью, и я остаюсь одна. Воздух вдруг становится плотнее. Я ещё не успела сделать и трёх шагов к своему столу, как слышу мужской голос из кабинета:

— Оль, зайди.

Я замираю. Его голос. Я поворачиваюсь в сторону двери. Там тихо. Он не знает, что Оля ушла. А значит — мне придётся войти.

Пальцы дрожат. Я стучу. Тихо открываю дверь. Внутри — пусто. Никого. Стул отодвинут от стола, ноутбук открыт, но Олега нет.

И я стою на пороге, не зная — то ли ждать, то ли уйти, то ли просто перестать дышать, чтобы не выдать, как быстро колотится моё сердце.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

7 Надя

— Олег? — тихонько зову его.

В ответ — тишина. Я в недоумении оглядываюсь. Зачем тогда звал?

Когда из маленькой незаметной двери слева появляется он, застёгивая рукава на рубашке, я спешу оправдаться:

— Извини… те… Оле нужно ко врачу, и она ненадолго оставила меня одну. Поэтому я зашла.

— Всё в порядке, не переживай. Раз уж ты тут… — он указывает на кресло напротив своего стола. — Присаживайся.

Я сажусь и чувствую, как его взгляд скользит по мне. Не сразу, не открыто — но цепко. Внимательно. Он будто рассматривает меня в новом свете. И только сейчас я осознаю, что выгляжу иначе, чем обычно. Не джинсы, не футболка и не платье. Сегодня на мне строгая юбка-карандаш, подчёркивающая талию и бёдра, и лёгкая блузка, тонкая и светлая, подчёркивающая изящную линию плеч. Волосы собраны в небрежный пучок. Я чувствую, как он это всё замечает.

В его взгляде больше нет и тени официоза. Ни строгости, ни холодной отстранённости. Только интерес, внимательность... и что-то ещё. И от этого мне становится одновременно и комфортнее, и жутко неловко.

Боже, надо срочно свернуть разговор и уйти как можно быстрее.

— Мы надолго? — спрашиваю, пытаясь держать голос ровным. — У меня там есть ещё пара документов, которые надо обработать до конца дня.

— Нет. Но раз уж ты зашла, расскажи, как прошёл первый рабочий день. Как сработались с Олей?

— Хорошо, — отвечаю, стараясь не слишком тараторить. — Она очень терпеливая, всё объясняет. Показала, как оформлять входящие, как регистрировать в базе, куда относить документы, как сортировать письма. Немного сумбурно, конечно, информации много, но вроде ничего не напутала.

Он улыбается уголком губ, медленно кивает.

— Ты справилась лучше, чем я ожидал. Оля тоже отозвалась о тебе положительно. Сказала, что ты сообразительная и быстро всё схватываешь.

Моё сердце делает лёгкий кульбит.

— Правда? — не могу скрыть удивления и радости. — Мне казалось, я выглядела как растерянная первокурсница.

— Может, так и выглядела, — говорит он с лёгким прищуром. — Но в работе была собрана. Это гораздо важнее.

Я улыбаюсь, чувствуя, как расслабляется спина, как исчезает сжатие в груди. Его одобрение греет — куда больше, чем должно бы.

— Спасибо, я правда старалась. Хочу не подвести Аню… и вас.

Он какое-то мгновение смотрит на меня, и взгляд снова становится чуть глубже, чуть внимательнее.

— Когда мы не при всех… можешь обращаться ко мне на «ты», — вдруг говорит он с той самой властной ноткой, от которой у меня перехватывает дыхание.

Я замираю на месте, чувствуя, как в щеках разливается жар.

— Хорошо… — шепчу, и тут же опускаю глаза.

— Продолжай в том же духе, Надя, — добавляет он, и в его голосе теперь появляется тень улыбки.

— Обязательно, — отвечаю и быстро встаю, направляясь к двери, стараясь не оглядываться. Только спиной чувствую — он смотрит мне вслед.

***

На следующий день мне уже чуть спокойнее. Не так сильно кружится голова от объёма информации. Я прихожу раньше, чтобы спокойно пройтись по списку дел, заварить себе кофе и немного обжиться. К девяти почти все сотрудники уже на месте, офис наполняется разговорами, звонками, жизнью.

Я старательно сортирую утреннюю почту, когда ко мне подходит высокий парень в рубашке, расстёгнутой на верхние пуговицы.

— Ты — новая секретарь? — с интересом спрашивает он.

— Да, Надя. Я заменяю Олю.

— Артём, из IT. У нас тут традиция — новеньких зовём на обед в первую неделю. Идёшь?

Я немного смущаюсь, но улыбаюсь:

— Спасибо, может быть. Посмотрю, как будет со временем.

— У нас весело. Приходи обязательно.

Он уходит, и я слышу, как за соседним столом кто-то тихо переговаривается:

— Быстро он, да?

— У Артёма радар на новичков.

Я делаю вид, что не слышу. Но внутри становится тепло: вроде бы ерунда, а приятно, что меня приняли. Почти как свою.

Позже ко мне подходит рыжая девушка с каре и бейджиком «Логистика» — Марина.

— Привет! Ты Надя, да? Слушай, подскажи, куда теперь неотфактуренные накладные относить? Раньше Оля их мне сама заносила.

— Думаю, пока всё через меня, — отвечаю. — Я их регистрирую, а потом Олег расписывается.

— Поняла, спасибо! — она улыбается. — Быстро втянешься. Тут большой сплоченный коллектив, никто не кусается.

— Уже заметила, — смеюсь в ответ.

— Кстати, слышала, тебя Артём уже на обед звал? Не соглашайся сразу. У нас тут турнир: кто из новеньких дольше продержится, не приняв приглашение.

— Правда? — смеюсь. — Он не упомянул.

— Конечно не упомянул. Это его стратегия — завлечь и победить.

Мы смеёмся, и я чувствую, как отступает лёгкое напряжение.

***

Под вечер возвращаюсь к себе в приёмную, сажусь за стол и вгрызаюсь в оставшиеся дела. Не замечаю, как за окном темнеет. Когда закрываю последний документ и сохраняю изменения в базе, с удивлением обнаруживаю — я задержалась почти на час.

Потягиваюсь, разминая затёкшие плечи. Голова немного ноет — весь день волосы были затянуты в пучок, а они у меня тяжёлые, густые, длинные. Массирую кожу головы и, недолго раздумывая, распускаю волосы. Тугой узел распадается, пряди падают на плечи.

— Ах... — непроизвольно вырывается стон облегчения.

И в ту же секунду чувствую на себе чей-то взгляд. Оборачиваюсь.

Олег стоит у дверей своего кабинета. Видимо, только что закончил работу. И смотрит. Смотрит на меня так, будто вот-вот подойдёт и поцелует. Взгляд пылает жаром, слишком личный, прямой, интимный.

— Домой?

— Да, — киваю.

— Хочешь увидеться с Аней?

— Сегодня не получится. Накопились домашние дела.

— Понял. Подвезти?

— Не надо, — почти испуганно отвечаю. — Я дойду.

Не хватало ещё… Нужно по максимуму держать дистанцию. Не мучать себя. Не подвергать опасности дружбу с Аней. Да и непрофессионально это — влюбиться в босса и спать с ним. Хоть всё произошло немного не по классическому сценарию, но всё же…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Он делает шаг ближе, и я чувствую, как внутри вспыхивает жар.

Олег нахмуривается, кивает, а затем обращается ко мне:

— Надь, я тут подумал… Аня говорила, что тебе сейчас нужны деньги. Хочу оформить тебе премию.

8 Надя

Какой кошмар… Он что, сейчас пытается откупиться от меня? Это такая завуалированная подачка: на, мол, возьми деньги, только молчи? Он правда считает, что я могла бы кому-то рассказать? Что я способна на шантаж?

Наверное, он привык, что вокруг него вьются охотницы за деньгами, раз даже не удосужился поговорить со мной напрямую. Вместо этого — намёки, и всё стало ясно без слов…

Лучше бы он просто сделал вид, что ничего не было. Как раньше. Мне бы так было легче. Мол, да, был момент слабости. Да и я… давайте будем честны, вообще не сопротивлялась. Скорее, создавала видимость.

Поторопилась отдаться своим чувствам, прекрасно понимая, что второго раза не будет. И все же надеясь, да. Не успела еще разочароваться в мужчинах, поэтому вера в счастливое будущее и любящего, заботящегося мужчину не умерла. Вот и закралась на секундочку мысль, а вдруг...

Я ведь представляла, как это будет. Наша первая встреча после той ночи. Как он подойдет, заглянет в глаза, скажет, что не может забыть. Что это было не просто так. Что всё изменилось. А вместо этого — премия.

Каша у меня в голове, это точно. И кидает из стороны в сторону. Ну не могу я, не могу мыслить логично и рационально в этой ситуации! Могла бы, всё было бы проще. И вообще тогда бы ничего этого не произошло. И пошла бы девочка Надя работать по протекции в фирме отца подруги без каких-либо тайных смыслов и подтекстов. Ну что уж теперь... Заварила кашу.

— Олег, не надо, — отступаю на шаг назад.

Он смотрит на меня пристально, с лёгким наклоном головы, будто пытается оценить мою реакцию.

— Ну как не надо? Я же знаю о твоей ситуации. Что родители не очень-то горят желанием помогать тебе деньгами.

— Они просто совершенно не приспособленные к жизни люди. Археологи, всё в своих черепушках, раскопках... Но я уже взрослая и могу работать. К ним у меня нет претензий.

Он делает шаг ближе, голос его становится мягче:

— Но я не могу бросить тебя вот так. Помочь хочу. Если бы моя Аня в чём-то нуждалась, я бы хотел, чтобы ей кто-то помог.

Внутри всё сжимается. Олег, ну за что ты так со мной? Правда видишь во мне только ребёнка? Зачем тогда...

Наверное, я смотрю на него как-то слишком открыто, больным взглядом, не в силах скрыть разочарование от его слов. Он тут же теряет весь напор, и напряжение в плечах спадает.

— Только представь себе ситуацию, — начинаю я, стараясь говорить спокойно. — Я пришла работать пару дней назад. И тут ты через бухгалтерию выписываешь мне премию. А есть люди, которые годами впахивают в твоей компании и ни разу не получали ничего подобного.

— Я не могу отвечать за каждого сотрудника. Премии начисляет руководитель подразделения.

— И я это понимаю. Но ты же знаешь, кто я и откуда. И в этом конкретном случае ты меня очень подставишь. Хочешь слухов, сплетен? Да у них фантазия заработает на полную катушку. Все сразу Андерсенами станут! Я не хочу потом слышать, что я сюда через постель устроилась и в обеденном перерыве...

— Стой! Всё-всё, достаточно. Я понял.

Он закрывает глаза, чуть опускает голову. Кажется, впервые за всё время не знает, что сказать. Слишком резкое вышло у меня объяснение, но иначе не умею. Иначе он не поймёт.

— Спасибо, конечно, за заботу, — добавляю тише, — но давай просто работать. И ты увидишь, что я справляюсь.

Он кивает, сжимает губы, будто хочет что-то добавить, но я уже разворачиваюсь и возвращаюсь к себе.

Сажусь за стол, но понимаю, что не могу сосредоточиться. Открываю документ, смотрю в таблицу, и ничего не вижу. В голове шум, будто включили одновременно сто радиостанций. С трудом удаётся втянуться в работу, и время летит незаметно.

— Надя, — раздаётся голос передо мной. Поднимаю голову. Это Юля из бухгалтерии с папкой в руках. — А можешь подсказать, как оформить перемещение по складу? У меня раньше этим Света занималась, а сейчас на тебя всё перекинули.

— Конечно, — улыбаюсь. — Давай посмотрим.

Мы вместе разбираемся с документом, потом она задерживается ещё на минутку:

— Ты, кстати, быстро вникаешь. Молодец. Тут у нас не каждый новичок за несколько дней адаптируется.

— Спасибо, стараюсь.

Когда Юля уходит, рядом оказывается парень из IT-отдела — Ваня. Высокий, в чёрной футболке с принтом, добродушный.

— Надя, ты с нами на обед?

— Соблазнительно, — улыбаюсь ему. — Но я сегодня пас. Нужно доделать пару задач.

— Ну смотри. Мы на кухне, если передумаешь.

На кухне позже я всё же оказываюсь — ближе к пяти, когда от постоянного сидения ломит спину. Завариваю чай, слышу обрывки разговора двух девушек у окна.

— ...А Олег вообще неприступный. Говорят, ни с кем из офиса никогда. Даже в рестораны не зовёт.

— Да ну? У него же такая харизма... Я бы не отказалась.

Я стою, прижав кружку к груди, и чувствую, как щеки заливает жар. Всё внутри сжимается от неловкости. Хоть бы не узнали. Никогда.

Возвращаюсь к рабочему столу. Погружаюсь в отчёты и теряю счёт времени. Когда, наконец, сохраняю финальный документ и закрываю ноутбук, замечаю, что на часах уже шесть вечера.

Именно в этот момент в приёмную заходит девушка из логистики. Быстрая походка, в руках планшет.

Одновременно Олег появляется из кабинета.

— Олег, у нас накладка по Самаре. Газовое оборудование для техобслуживания не могут отгрузить, транспортная не подтверждает заявку. Нужно на месте разобраться.

Он хмурится, быстро пробегает глазами по данным на экране, кивает, а затем поворачивается ко мне. В его взгляде уже нет той мягкости — только деловой, решительный тон.

— Надь, поедешь со мной.

И голос такой, что возражения не предусмотрены.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

9 Олег

Пока еду домой, никак не выходит из головы удивлённый взгляд Нади. Да, не ожидала она, что я её с собой потащу. Да и я не ожидал. Само вырвалось. А дальше — всё по накатанной: сделал покерфейс, как будто всё заранее продумал. Какие могут быть возражения?

Вот и у Нади их не нашлось.

Зачем я её с собой беру? Чтобы эго потешить? Чтобы снова испытать тот кайф, который она мне дала тогда ночью?

Я мудак. Да, знаю. Наплевал на здравый смысл, на мораль, на внутренние запреты. Но то, что было между нами... это было охренеть как круто. Безумно, ярко, животно. Надя просто идеальна. Умная, красивая, сексуальная до безумия. Как будто создана под меня. Каждое её движение, каждый стон, дрожь от моих прикосновений... Она текла так, что я до сих пор чувствую запах её желания, он вмонтирован в память намертво. Он — как проклятие. Сладкое, невыносимое проклятие.

Но она не для меня. Не должна быть. Потому что есть Аня. Моя дочь. Как я могу её подвести? Как могу смотреть ей в глаза, если буду с её подругой? Это же предательство. И пусть между нами с Надей нет обязательств, но я взрослый мужик, я должен был думать головой. А не тем, чем думал тогда.

Я ведь специально всё это время не подпускал Надю близко. Её взгляды замечал давно, но делал вид, что ничего не происходит. Когда ей было семнадцать, я видел, как изменился её взгляд. Но мне и в голову не приходило подыгрывать. Малолетка. Подруга моей дочери. Я и думать не мог, что когда-нибудь позволю себе пересечь эту черту.

А потом, спустя годы, в тренажёрке, всё сошлось в одной точке. Месяц без секса, постоянный стресс, ощущение одиночества... и Надя. Повзрослевшая, красивая, вся на эмоциях, с этой своей бешеной энергетикой. Смотрела так, что у меня внутри всё вскипело. Эта жажда, неприкрытая похоть — она будто бросала мне вызов. И я не устоял. Даже святой бы не устоял. А я, как известно, не святой.

Моё решение взять с собой в командировку Надю — прямое тому подтверждение.

Я хватаю телефон, листаю контакты.

— Надя? — голос звучит хрипловато.

— Да? — немного удивлённо.

— Завтра в восемь выезжаем. Я заеду за тобой. Вместе поедем.

— Хорошо... — пауза. — Спасибо, что предупредили.

Смешно так: «предупредили» — такая вежливая, деловая.

На следующее утро она выходит к машине сразу как я подъехал. Я замечаю её издалека — узкие джинсы плотно обтягивают бедра, подчёркивая каждый изгиб, белая рубашка заправлена небрежно, чуть приспущена с одного плеча. Волосы собраны в строгий хвост. Строгость подчёркивает её женственность, её свежесть. Аромат шампуня и лёгкий запах духов тонкой нитью тянутся в мою сторону, как верёвка, затягивающаяся вокруг шеи.

Она садится в машину, пристёгивается. Молчит. И я молчу. Воздух становится густым, как перед грозой.

Иногда краем глаза замечаю, как она скользит взглядом по панели, за окном, по мне. Быстро отводит взгляд, когда ловит мой.

В голове снова всплывает Лёша. Понимаю — хрен ему, а не Надя. Даже разбираться не буду, было между ними что-то или нет. Неважно. Даже если у нас с ней нет будущего — она всё равно заслуживает большего. Умная, целеустремлённая, красивая. Не какого-то охранника-качка. Она достойна не только уважения, но и восхищения.

Я включаю навигатор, врубаю музыку — лёгкий джаз, чтобы хоть немного разрядить атмосферу. Но она только сгущается. Нервничает. Я тоже. Слишком хорошо помню, как её тело подо мной выгибалось в экстазе. Слишком сильно хочу это повторить.

Путь до Самары — три с лишним часа. За окном мелькают серые пейзажи, приглушённые краски междугородней трассы: поля, заправки, редкие деревушки. Мы сидим рядом, но будто по разные стороны какой-то невидимой стены.

Иногда я задаю вопрос — по делу: про список контактов, детали встречи, изменения в логистике. Надя отвечает чётко, безупречно. Иногда сама уточняет что-то в таблице на планшете. Вроде бы — обычная деловая беседа. Всё строго, всё по работе.

Но между этими словами, сухими, правильными, — искрит воздух. Ловлю себя на том, что хочу её спросить: "Ты помнишь, как мы..." — и тут же выругиваюсь мысленно. Нельзя. Зачем вообще об этом думать?

Надя иногда бросает на меня быстрый взгляд, словно проверяя: замечаю ли я её напряжение. Замечаю. Конечно. Оно у нас обоюдное. Сидим в замкнутом пространстве, слишком близко, но делаем вид, что интересует нас исключительно работа.

В какой-то момент она чуть наклоняется вперёд, чтобы поправить планшет на приборной панели, который норовит упасть. Волосы сдвигаются, шея открывается, и я вспоминаю, как целовал её именно туда, когда она выгибалась подо мной и стонала моё имя.

Тело откликается мгновенно, кровь приливает вниз, и я ощущаю, как становится тесно в брюках. Напряжение нарастает, пульсирует внизу живота, требуя выхода, и я изо всех сил стараюсь игнорировать этот подступивший жар, контролировать дыхание, не выдать себя. Это безумие — быть рядом с ней и при этом сохранять видимость спокойствия. Член уже поднялся, предатель, и теперь каждый её жест становится для меня мучением.

— Всё в порядке? — спрашивает она вдруг.

— Да, — отвечаю глухо. — Всё нормально.

Когда подъезжаем к отелю, уже начинает смеркаться. Ничего особенного: обычная деловая гостиница при логистическом хабе.

Нас встречает администратор — молодая девушка с аккуратной прической, в форменной блузке, с чётким, холодным голосом. Она скользит по мне формальным взглядом, но когда переводит его на Надю, задерживается на долю секунды дольше. Уголки губ поднимаются в короткой ухмылке — почти незаметной, но я улавливаю её. Надя тоже, судя по тому, как чуть нервно переминается с ноги на ногу и опускает глаза.

— Бронирование на ваше имя? — уточняет администратор, глядя на меня.

— Да. Два одноместных, — подчёркиваю я, намеренно делая акцент.

— Конечно. Всё готово, — она кивает и протягивает карточки. — Номера на одном этаже, но через один. Завтрак — с семи до десяти, ресторан на втором уровне. Если что-то понадобится — звоните на ресепшен.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Спасибо, — отвечаю. Беру карточки и одну передаю Наде.

— Удачного вечера, — произносит девушка, всё ещё глядя на Надю с лёгкой усмешкой.

Мы оба вежливо киваем, но внутри я проговариваю: "Разные номера. Разные. Чтоб не сорваться."

Раздаю ключ-карты. Мы оба вежливо киваем друг другу, как будто только что не провели три часа в машине в плотной, звенящей тишине.

Я захожу в номер, бросаю сумку. Не могу усидеть. Живот урчит, мысли мечутся. Решаю: надо поесть. Может, Надю позвать? Ну и что, что она — подруга дочери. Сейчас она — мой сотрудник. Мы в командировке. Всё строго профессионально.

Стою у её двери. Рука зависает на полпути к ручке. Думаю: а стоит ли? Но стучу. Один раз. Два.

Дверь открывается почти сразу — и я замираю.

Надя в одном коротком полотенце, которое еле-еле держится на теле. Влажные волосы каскадом спадают ей на плечи. Открытые ноги, округлые бедра, упругая грудь, почти обнажённая — всё это вспыхивает в глазах, как под вспышкой фотоаппарата. Один неловкий шаг — и полотенце упадёт.

— Ой... — она застывает, лицо заливает краска. — Прости, я думала, это обслуживание...

Конец