Искушение Арканов. 8. Повешенный

Глава 8. Повешенный

Лукас проснулся, но мир исчез.

Он не просто изменился — он растаял, как воск на коже, оставив лишь туман, тёплый и влажный, будто дыхание женщины, опустившейся к его губам в темноте. Воздух дышал им, тянулся по его телу, ласкал внутренности.

Пространство вокруг словно отозвалось на его присутствие — мягко, влажно, глубоко. Его тело не лежало.

Оно... плыло.

Повисло на незримой нити, едва уловимо раскачиваясь между желаниями и страхами.

Мысли растворялись, как чернила в воде.

Имя, голос, прошлое — исчезли.

Осталась только пульсация в животе. И странное, дрожащее возбуждение от того, что он больше не был собой.

Время пропало.

Он не знал, сколько прошло — минуты, часы, вечность. Но туман, живой и дышащий, словно звал его — то обволакивал, то втягивал. Он чувствовал: его тянут куда-то… внутрь. Не в пространство — в суть. И там, в самой глубине неведомого, вспыхнули глаза.

Два огненных угля.

Они смотрели сквозь него, и взгляд был… плотским. Пронзающим. Не просто видящим — чувствующим. В этой тьме стояло существо — не человек, не зверь, не бог. Оно было тьмой, влекущей, желающей, ожидающей.

— Ты здесь, — шепнуло оно. Голос был мягким, как шелк между бёдер, но звучал внутри него, будто собственная мысль, из глубин, откуда обычно приходит только желание.

Он хотел говорить, но только хрип сорвался с губ.

— Кто ты?.. — выдох сорвался, как стон.

Фигура шагнула вперёд.

Сначала она была обёрнута тьмой, словно вуалью.

Но с каждым её приближением облик становился явственнее. Пелена спадала — и перед ним стояла женщина.

Ведьма. Порождение ночи и плоти. Невозможная.

Высокая. Изогнутая, как пламя.

Её кожа — цвета лунного молока, светящаяся в дымке.

Грудь — полная, упругая, с тёмными сосками, едва прикрытая полупрозрачным тканым плащом, который шёлком стекал по телу.

Талия — тонкая, а бёдра — изящно развёрнутые, созданные, чтобы заманивать, сводить с ума.

Волосы — чернильные, тяжёлые, как ночь, струились по плечам и касались сосков. Губы алые, чувственные.

Глаза — чёрные с янтарным огнём, не моргали, только горели. Глядя в них, он чувствовал, как становится слабым.

— Ты пришёл, чтобы увидеть, — она произнесла, приближаясь, — чтобы стать. Чтобы отдаться.

Каждое слово — как прикосновение.

Он дрожал, но не от страха.

Она провела рукой по его груди — и это было не прикосновение, а вторжение, чувственное, проникающее, как жгучее вино на голодный желудок. Он застонал, не сдержавшись, и его тело, будто марионетка, потянулось к ней.

— Время — иллюзия, — шепнула она, целуя ему шею. — Пространство — зеркало. Всё, что ты чувствуешь... — её ладонь легла на его живот, спускаясь ниже, — ... это ты сам.

Я — ты.

Твоя тень.

Твоя страсть.

Твоя смерть.

Он был подвешен — не на верёвке, а на своих желаниях, своей жажде, на цепях из вожделения.

Тело вибрировало от её близости. Он чувствовал, как возбуждение нарастает, как внизу живота вспыхивает огонь, как вся его плоть просыпается.

— Боишься быть слабым? — она лизнула его губу. — Но именно в этом твоя сила.

Она толкнула его в воздухе — и он не падал, он парил. Как будто её воля держала его. Или его собственное желание быть удержанным. Он чувствовал, как нити, невидимые, пронизывают его тело, проникают в него, связывают. Не больно — сладко. Жгуче. Восторженно.

Она обнажилась полностью. И вся она — от пальцев до лобка, от груди до глаз — была не телом, а заклинанием, вызовом, мечтой, наказанием. Она села на него, без усилия, и их тела не встретились — они слились. Он застонал, пронзённый, распятый на собственном желании.

— Видишь? — прошептала она, изгибаясь, медленно двигаясь на нём. — Ты — мой. Но в этом ты находишь себя.

Каждое её движение было как откровение. Он уже не боролся. Не умолял. Он принимал.

Сдавался.

Обретал.

И когда он в последний раз изогнулся, и его тело взорвалось оргазмом, не плотским, а каким-то иным, мистическим, он понял: он умер. Но не исчез.

Он стал другим.

И это было освобождение.

Туман рассеялся.

И Лукас остался висеть в пустоте — обнажённый, просветлённый, пульсирующий жизнью, которой прежде не знал.