Послание судьбы. Глава Судьба эротически рассказ

Елена жила в мире, где любовь стала для неё призрачной дымкой, тающей в утреннем свете.

Она была женщиной, сотканной из света и тоски: длинные волосы, как расплавленное золото, струились по плечам, касаясь тонкой ткани её платьев, а глаза, глубокие, как озёра под предрассветным небом, хранили звёзды и невысказанную боль.

Её кожа, словно фарфор, светилась в полумраке её  квартиры, пропитанной ароматом старых книг, сушёной лаванды и свежесваренного кофе.

Окна, укрытые тонкими льняными шторами, пропускали мягкий, почти осязаемый свет, который ложился на её блокнот, исписанный строками, что дрожали, как её собственное сердце.

Елена писала, чтобы не утонуть в пустоте своего брака.

Она была замужем, но её муж, некогда смотревший на неё с обожанием, давно стал чужим.

Его взгляд, когда-то тёплый, как летнее солнце, теперь был холоден, как ноябрьский ветер.

Его прикосновения, если и случались, были редкими, лишёнными души, словно он выполнял долг, а не желал её.

Елена чувствовала себя призраком в их доме, где тишину нарушали лишь скрип половиц под его шагами да далёкий шум его жизни, в которой для неё не осталось места.

Она тосковала по любви, что опалит, по рукам, что обнимут, словно она — единственная, по голосу, что шепнёт её имя, как заклинание. Но годы шли, и надежда истончалась, как паутина, рвущаяся под ветром.

Её поэзия стала её убежищем и её раной.

Елена ткала лиричные, трепетные строки, где природа была зеркалом её души: осенний дождь плакал её слезами, морской ветер уносил её мечты, а звёзды, холодные и молчаливые, хранили её секреты.

Её стихи были мелодией — плавной, но с надрывом, как скрипка, чья струна вот-вот лопнет от напряжения.

Она выливала в них тоску по взгляду, что разденет душу, по теплу, что растопит лёд в груди.

Но, скрывая боль от равнодушия мужа, Елена начала писать иные стихи — откровенные, эротические, где страсть пылала, как пожар в степи, сжигающий всё на своем пути.

Она рисовала сцены близости: тела, сплетённые в танце под серебром луны, дыхание, срывающееся в стон, кожу, пылающую под жадными пальцами.

Сцены, за гранью дозволенного.

Эти строки были её бунтом, её попыткой унять боль, выпустить пар, прикрыть кровоточащую  рану яркой тканью желания.

Но даже в них, под покровом чувственности, проскальзывала тоска — как тень, что крадётся за пламенем.

Елена выкладывала свои стихи в сеть, словно бросала в бездонный космос сигналы, не веря, что их кто-то поймает.

Её слова находили отклик, но она боялась, что откровенные строки будут поняты превратно, выставят её легкомысленной или падшей.

Однажды её взгляд зацепился за комментарий под одним из таких стихотворений: -«Ваши слова — как прикосновение, от которого нельзя уклониться».

Его оставил Артём.  

Елена, встревоженная тем, что её эротические строки могут создать о ней ложное впечатление, решилась написать ему в личные сообщения.

-«Пожалуйста, не думайте обо мне плохо, — писала она, её пальцы дрожали над клавиатурой.

— «Эти стихи — просто способ выпустить пар, унять боль».

Она ждала холодного ответа, но Артём написал с теплотой, что отозвалась в её груди:

-«Елена, ваши слова — это искусство, а в искусстве нет ничего, за что можно осуждать. Я вижу в них вас — живую, ранимую, настоящую».

Так завязалась их переписка.

Сначала они говорили о поэзии, о музыке, о том, как звёзды смотрят на землю с холодной нежностью.

Затем — о себе.

Артём делился своими ночами, когда он бродит под небом, думая о чём-то большем, о смысле, что ускользает.

Елена открывала ему свои страхи, свою тоску, свои стихи, которые он читал с благоговением, словно они были священными текстами.

Его письма были как выдержанное вино — терпкие, глубокие, оставляющие тепло в груди.

Он писал:

-«Елена, ты — мелодия, которую я не могу перестать напевать».

Она краснела, укрываясь за экраном, и отвечала сдержанно:

-«Это всего лишь слова».

Но Артём был не просто собеседником.

Он был женат и любил свою жену — женщину, чья улыбка, как он однажды упомянул, была его якорем.

И всё же, читая строки Елены, он почувствовал, как в его сердце зарождается новое чувство, неожиданное, почти запретное.

Он полюбил Елену — не вместо, а вместе, как будто его душа оказалась способна вместить двух.

Он боролся с этим, но её слова, её ранимость, её страсть, спрятанная в стихах, притягивали его, как магнит.

Он писал ей с осторожностью, но каждое письмо было пропитано чувством, которое он не мог утаить.

Елена не знала о его внутренней борьбе, но чувствовала, как его слова оживают.

Они проникали под кожу, будили её спящее сердце.

Она ловила себя на том, что ждёт его сообщений, что её пальцы дрожат, когда его имя вспыхивает на экране, как маяк в ночи.

Она перечитывала его письма, представляя его голос — низкий, с бархатной хрипотцой, как шёпот осеннего леса.

Она воображала его руки — сильные, с мозолистыми пальцами, которые он упоминал, рассказывая о своей работе, Она видела его глаза — серые, с искрами, обещающими нежность и опасность, как грозовое небо перед молнией.

Однажды ночью, после его письма, где он признавался, что её строки заставляют его сердце биться быстрее, Елена почувствовала, как в ней вспыхивает пламя.

Она больше не могла лгать себе: это была не просто симпатия.

Она влюбилась — страстно, неудержимо, до мурашек, бегущих по коже.

Её тело, так долго молчавшее, ожило, требуя его.

Она закрывала глаза и видела его: высокий, с лёгкой щетиной, с улыбкой, что манит, как запретный плод.

Она представляла, как он касается её щеки, как его дыхание обжигает её шею, как его запах — смесь древесного дыма и морской соли — окутывает её…

В её фантазиях они были вместе, в комнате, где время замирало.

Ночь, мягкий свет луны, льющийся сквозь кружевные шторы, рисовал узоры на её коже.

Елена видела, как Артём стоит перед ней, его взгляд — смесь желания и трепета, как у человека, нашедшего сокровище, но боящегося его коснуться.

Он не торопился, словно хотел запомнить её — каждый изгиб её тела, каждую тень, что падала на её кожу.

Его пальцы скользили по её руке, оставляя дорожку из искр, как звёзды, падающие в ночи.

Она чувствовала тепло его ладоней, когда он притянул её к себе, и её тело отозвалось, как цветок, раскрывающийся под первым лучом солнца.

Их близость была танцем: его губы находили её — сначала осторожно, как пробуя запретное вино, затем жадно, и она растворялась в этом поцелуе, отдаваясь ему без остатка.

Её руки гладили его спину, чувствуя, как напрягаются мышцы под её пальцами, как его сердце бьётся под её ладонью. Она прижималась к нему, желая стать ближе, чем позволяют законы природы, желая стать его дыханием…

В её мечтах их страсть была огнём, что пожирает всё вокруг.

Они падали на смятые простыни, и её кожа горела под его прикосновениями, словно под солнцем пустыни.

Его руки, его губы, его шёпот — всё было её, и она хотела его — каждой клеткой, каждым вздохом.

Их тела говорили на языке, древнем, как звёзды, сливающемся в ритме, что заглушал мир.

Она представляла, как их дыхание сбивается, как их сердца бьются в унисон, как они растворяются друг в друге, оставляя лишь пепел и блаженство, как после лесного пожара…

Утром Елена просыпалась с улыбкой, но сердце её ныло.

Артём был далеко — за тысячами километров, за холодным светом экрана, за своей жизнью, где была другая…

Но его чувства были реальны.

Она написала ему, впервые позволив себе обнажить душу:

-«Я люблю тебя».

И в ответ пришло:

«Елена, я тоже тебя люблю. И я счастлив, встретив тебя»

Её сердце замерло.

Она знала: их любовь — это буря, что может разрушить всё.

Но она была готова — к Любви, к Страсти, к тому, чтобы её стихи, наконец, перестали быть лишь эхом её боли…