Присвою. Будешь моей

1 Данияр

— Ты совсем сумасшедшая? Что творишь? Штормовое предупреждение объявили еще утром! Тебя вообще не должно было быть на пляже, не то что в воде!

Огромные серые глаза впиваются в меня взглядом, и я замечаю, как слезы текут по бледным щекам девушки, которую я только что вытащил из воды.

— Что молчишь? Стыдно за дурость свою? Жить надоело тебе?

— Не ваше дело, — еле слышно шепчет она, а потом заходится в приступе кашля.

Пережидаю, пока она чуть оклемается, а затем подхватываю ее на руки. Аппетитная попка находится в опасной близости от моей ладони. Хочется сжать ягодицу, почувствовать ее упругость. Еле держусь, чтобы не облапать ее всю.

— Сейчас же пустите! — брыкается девчонка и молотит меня своими крохотными кулачками.

— Тихо.

— Не указывайте мне! Я не ваша собственность! — извивается ужом. — Да уберите вы руки!

Все же шлепаю ее по заднице, отчего она взвизгивает.

— Больно!

— Не рыпайся, сказал. Иначе хуже будет.

Слышу, как возмущенно пыхтит, но замерла и дает себя спокойно нести.

Надо же, до чего бедовая! Видел ведь, что в воду по колено заходит. Волны огромные. Секунда, и смыло эту дурочку.

Я тогда сорвался на бег. Ветер хлестал по лицу. Не раздеваясь, бросился в воду. Боролся с мощными волнами, захлебываясь соленой водой. Едва смог нащупать ее в мутной воде.

Хорошо, что я помню сердечно-легочную реанимацию с курсов, которые специально проходил. И надо же, пригодилось.

Хотя куколка это не очень-то оценила, судя по сопротивлению, которое мне сейчас оказывает.

Зайдя в дом, устраиваю её на диване, не обращая внимание на то, что она вся мокрая. Плевать, потом клининг вызову. Сажусь рядом.

Она лежит, сверкая глазами, за мной наблюдает. Боится, но вида не показывает. Дрожит так, что зубы стучат. Ледяная вся. И я понимаю, что так не пойдет. Мокрую одежду надо снять, иначе заболеет.

Протягиваю руки к ее блузке, хочу одну за другой расстегнуть пуговицы, и тут она с неожиданной силой отталкивает меня.

— Нет! Не трогайте!

— Тогда сама раздевайся.

— Нет! — Еще настойчивее повторяет она, крест накрест прикрывая руками грудь.

— Или ты сама снимешь свои мокрые тряпки, или я тебя раздену.

— Зачем?

— Что зачем? Чтобы не заболеть, только что же объяснил.

— Зачем за мной полезли, вдруг бы сами не смогли выбраться?

— Тебя на моих глазах волной смыло. Я не совсем отмороженный, чтобы такую куколку упустить.

— Даже не надейтесь!

Оглядываю ее с ног до головы. Светлые длинные кудри, глаза большие, серые, губы бантиком, четко очерченные. И сама она вся ладная, фигурка что надо. Красивая. Делать ей нечего было, что она в шторм гуляла у моря?

Понимаю, что нельзя ее сейчас отпускать во что бы то ни стало. Мало ли что с ней произойдет.

Кидаю взгляд на море через большое окно во всю стену. Стихия только сильнее бушует. Дождь хлещет как из ведра, а море все дальше и выше волны не берег бросает. Ни намека на то, что скоро все закончится. Нет, точно никуда ее не отпущу. Потом мне спасибо скажет.

— Как чувствуешь себя? — Решаю переключить ее внимание. Чуть позже расспрошу что она там делала.

— Нормально. Можно я пойду?

— В такой шторм ты далеко не уйдешь. Переждешь у меня, потом отпущу.

— Нет, не нужно. Не хочу вас стеснять.

— Слушай, девочка, уймись. Иначе сейчас ты стесняться начнешь. Ясно?

Смотрит хмуро, явно недовольная. Мнет кончик бахромы на подушке. А сама дрожит вся, как осиновый листочек. Вижу даже с расстояния двух шагов, что кожа мурашками покрылась.

— Да не трону я тебя. Раздевайся. Плед тебе сейчас дам. Потом потолкуем с тобой.

Подхожу к камину и беру плед сверху. Кидаю его на диван так, чтобы она взять могла, а сам отворачиваюсь. Конечно, я вижу ее в зеркальные дверцы шкафа, который находится слева от меня.

И то, что я вижу, мне очень нравится. Настолько, что я понимаю, что это будет слишком заметно, когда придет время повернуться. Поэтому я усилием воли заставляю себя прикрыть глаза. Но перед этим последний раз кидаю взгляд на ее полную грудь с торчащими сосками. Хороша-а-а…

— Все, можете повернуться.

Она укуталась в плед, как гусеница в кокон. Только голова и торчит снаружи. Хмыкаю про себя, что ж, оно и понятно, не хочет, чтобы я ее разглядывал. Подхожу и сажусь в кресло сбоку от нее.

— Зовут тебя как?

— Может, не надо? Я просто уйду и все. Зачем вам?

— Раз спрашиваю, значит, нужно. Ну так что?

— Леся, — тяжело выдыхает она, с явным недовольством морща носик.

— А меня Данияр, Дан, будем знакомы. Можно на ты.

Она молчит, явно надеясь избежать неприятного для нее разговора.

— Рассказывай, Леся, что произошло. Нам здесь долго еще сидеть. Времени полно.

— Вам не все ли равно? Тем более ничем вы мне не поможете.

— Откуда ты знаешь, помогу или нет? Ты же даже не знаешь, кто я.

— Хорошо, — мнется она. Долго собирается духом, поглядывает на меня.

Молчу. Если хочу услышать ее историю, не стоит давить, интуитивно понимаю.

Повздыхав, убеждается, что я не собираюсь сдаваться и уходить от темы. Мой вопрос повис в воздухе, создавая ощутимое напряжение.

— Ладно… Раз уж вам так интересно…

— Тебе, Леся. Продолжай.

— Тебе. Дело в том, что я часто гуляю здесь вдоль берега. Мое любимое место. Место силы, если хочешь. И я просто не рассчитала в этот раз. Думала, что волны меньше будут.

— Ты меня за идиота держишь? Даже младенец поймет, что в том, что ты мне сейчас рассказала, нет ни слова правды.

— С чего вы, то есть ты, решил?

— Да потому что ты намеренно в воду шла. Я наблюдал. Думал, у тебя хватит мозгов остаться на берегу.

— Ты думаешь, что я, — её глаза расширяются от шока. — Да никогда в жизни! Это и правда случайность.

Наклоняюсь ближе к ней, устраиваю локти на коленях. Толстая цепочка выскальзывает из-под рубашки, покачиваясь. Леся сосредотачивает взгляд на ней.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Данияр, вы меня извините, но…

— Да говори уже, что?

— Очень пить хочется.

— Чай будешь? — кивает. — Сиди тут.

Выхожу на кухню. Достаю из шкафа кружку, наливаю воду из-под фильтра в чайник и включаю его. Прокручиваю про себя все события, и еще раз убеждаюсь, что я прав. Леся явно скрывает от меня свои истинные мотивы. Ничего, ей придется разговориться.

Надо же, какой я альтруист. Никогда таким не был. Еще пару лет назад я бы вообще плюнул на это дело и из дома бы не вышел. Становлюсь мягче. Это плохо. Конкуренты сожрут, как щенка.

С кружкой чая выхожу в гостиную и застываю на месте.

— Какого?!

Девчонки нет. Я заглядываю во все близлежащие комнаты, ванную и туалет, но там пусто. Сбежала!

Визуализация. Данияр и Леся

Олеся Красько, 25 лет

Умница, красавица, очень хотела стать хорошей женой и иметь крепкую семью

Данияр Даниэлов, 35 лет

Бизнесмен, владелец подпольного казино. В отличие от Леси, о том чтобы завести семью, не думал. Жесткий, властный, харизматичный.

***

Мои хорошие,

Рада видеть вас в своей новинке!

Не забывайте подписываться на автора, добавлять книгу в библиотеку и ставить звездочки!

Для автора это мощный стимул писать лучше и чаще :)

Ваша Софья

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

2 Леся

Голова гудит, в висках стучит, а тело ломит от усталости и холода. Но сильнее всего болит внутри. Глухая, ноющая боль, не дающая ни дышать, ни думать.

Перед глазами вспыхивают кадры прошедшего вечера. Резкие, обрывистые, будто плохой фильм, который я не хочу смотреть, но он прокручивается снова и снова.

Телефон в моих руках завибрировал, высветив сообщение. Обычное, короткое, от коллеги. Андрей заметил.

— Это кто? — голос низкий, но я знаю, что это затишье перед бурей.

— По работе… — попыталась убрать телефон, но он уже выхватил его у меня из рук.

Читает вслух. Там ничего особенного, вопрос про график. Но это неважно. Глаза Андрея темнеют, пальцы сжимаются в кулак.

— Ах ты, сука…

Экран телефона трескается, ударившись о стену, а через секунду боль вспыхивает в скуле. От удара я падаю, ударяюсь локтем об пол.

— Ты за мой счёт живёшь! Я тебя содержу! А ты мне рога вздумала наставлять?!

— Нет… — выдыхаю едва слышно, но он не слушает.

— Думаешь, если я работаю, мне не видно, как ты хвостом вертишь? — Он нависает надо мной, и я закрываю глаза, готовясь к новому удару, но он только резко разворачивается и уходит в спальню, громко хлопнув дверью.

Я остаюсь на полу. Сжимаю пальцами разбитую губу, чувствую, как на язык попадает кровь. И ничего. Ни слез, ни истерики. Только пустота.

Утром я просто вышла из дома. Оставаться там не было сил.

Сильный ветер дул мне в лицо, впивался ледяными иголками в кожу. Но я не чувствовала холода. Просто шла, не разбирая дороги. В голове все еще звучали его слова. Боль в челюсти и губе не давала забыть, что это было не просто сном.

Когда я оказалась на пляже, не знала. Море было тёмным, яростным. Волны с грохотом разбивались о берег, с каждой секундой накатывая всё выше. Вдалеке сверкнула молния.

Я шла вдоль кромки воды, наблюдая за тем, как волны прокатываются по песку, как пена оставляет на нем причудливые узоры. А потом мне в лицо ударил шквалистый ветер, и резкий порыв подбросил новую волну, которая сбила меня с ног..

А потом чьи-то сильные руки резко вырвали меня из ледяного плена. Воздух с хрипом ворвался в лёгкие. И только тогда я поняла — я чуть не утонула.

Теперь я иду домой. Холодный шелк мокрой блузки липнет к телу, заставляя меня дрожать. Дождь превратил волосы в тяжелые пряди, вода капает с кончиков, стекая по шее за воротник. Я сжимаю пальцы в кулаки, но этого недостаточно, чтобы согреться. Мысли скачут, отказываясь выстраиваться в логическую цепочку.

Я снова возвращаюсь туда, где меня ждет муж. В горле стоит ком, а в груди будто камень.

Лифт едет слишком медленно, и я едва сдерживаю порыв развернуться и уйти. Куда? Неважно. Главное — не туда, не обратно. Со скрипом открываются двери. Захожу, нажимаю кнопку, смотрю на свое отражение в мутном зеркале. Бледное лицо, тени под глазами. Нижняя губа слегка припухла, но следов крови уже нет. Только легкая ссадина. Андрей все равно заметит.

Делаю шаг вперед, замираю перед дверью в квартиру. Вдох. Выдох. Сердце бьется слишком громко.

Звоню в дверь.

— Тебя где носило? Где тебя носило, мать твою?! Я что, должен сам себе готовить? Нахрен ты мне тогда нужна?!

Андрей хватает меня за руку и втягивает в квартиру. Захлопывает дверь.

Об этом он не забывает никогда. На людях мы образцовая семья. Любящий муж, заботливая жена. Но за закрытыми дверями все иначе.

— Извини, я просто не успела…

— А чем ты занималась, позволь спросить? Я для чего работаю как проклятый? Чтобы приходить и ждать, когда ты соизволишь меня накормить? Не забывай, за чей счёт ты живёшь!

— Я просто вышла прогуляться, и совсем забыла о времени. Дождь начался внезапно, и я не смогла быстро вернуться.

— Гулять она пошла! Меня это как должно волновать, Лесь? — грозной стеной нависает надо мной Андрей.

— Я сейчас, буквально пять минут, переоденусь и все сделаю.

— Я засек. И не трать время зря. Иначе закушу тобой.

Я знаю, что он говорит не просто так. Поэтому бегу в комнату, переодеваюсь в домашний халат и иду на кухню.

Ставлю сковороду на плиту, нарезаю овощи, хлеб. Два яйца отправляются на раскалённую поверхность. Через пару минут слышу шаги Андрея.

Перекладываю яичницу на тарелку, ставлю перед ним. Он садится, берет вилку, отправляет почти целое яйцо в рот… и вдруг резко кривится.

— Что за дерьмо ты приготовила? Жрать невозможно!

Вскакивает из-за стола и хватает меня за волосы.

— Пусти, я сейчас приготовлю новую. Торопилась просто.

— Конечно приготовишь! Куда ты денешься! Дура безмозглая!

Резкий толчок. Я ударяюсь головой о стену и сползаю вниз. В глазах темнеет, мир плывёт.

Андрей что-то говорит, но я уже не слышу. Только гул в ушах и пульсирующая боль во всем теле.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

3 Леся

Открываю глаза, а вокруг темно. Из окна справа от меня пробивается тусклый свет фонаря. Он-то и дает мне возможность разглядеть хоть немного обстановку вокруг. Больничные стены с облупившейся кое-где краской. Скрипучая кровать, которая от моего малейшего движения жалобно постанывает. На кресле напротив спит Андрей, скрючившись в неудобной позе.

Смотрю на него и чувствую знакомую волну вины. Он так устал. Работа изматывает его, он весь день вкалывает, а потом приходит домой, где я, как последняя дура, не могу даже вовремя приготовить ему ужин. Конечно, он разозлился. Кто бы на его месте не разозлился? Разве он не заслуживает тепла и заботы после тяжелого дня? Разве я не должна быть той, кто поддерживает его, кто окружает уютом и вниманием? Я же его жена. Это моя обязанность.

А я опять сделала все неправильно. Опоздала. Не успела. Разозлила. Спровоцировала.

Я знаю, что нельзя вот так вот ходить куда хочу, не предупредив его. Что нельзя одеваться так, чтобы кто-то мог обратить внимание. Зачем я это делаю? Мне ведь никто другой не нужен. А Андрей… Он просто ревнует. Он боится меня потерять. Разве это не показатель того, что он меня любит? Разве не этим должна дорожить каждая женщина — тем, что ее мужчина неравнодушен?

Да, он вспыльчивый. Да, он иногда перегибает. Но я ведь знаю, что сама довожу его до этого. Он же сам не стал бы поднимать руку, если бы я не давала ему поводов. Если бы сразу приготовила еду, если бы не задержалась на улице, если бы просто молчала, когда нужно. Он не монстр, он человек, которого я люблю. Который любит меня. Когда он спокоен, когда у него хорошее настроение, он может быть таким заботливым… Я же знаю, какой он бывает. Настоящий Андрей — это не тот, что хватает меня за волосы и толкает в стену. Настоящий Андрей — это тот, кто покупает мне мои любимые конфеты после работы. Кто целует в макушку перед сном. Кто смеется, рассказывая истории о своих коллегах. Я знаю, что он хороший. Просто иногда я делаю что-то не так, и тогда… тогда происходит вот это.

Но в этот раз, кажется, я слишком сильно его разозлила. Разве можно было довести его до такого? Чтобы он испугался и привез меня в больницу? Что-то сломалось в нем в тот момент, когда я упала. И если он здесь, если не ушел, значит, раскаивается. Значит, ему тоже больно.

Я чувствую себя странно, будто в вязком киселе. Мысли в голове ворочаются с трудом. Я вроде и помню, что произошло, осознаю, почему я здесь. Но ярких эмоций по этому поводу не испытываю. Они приглушены.

У Андрея наверняка будет болеть спина после такого неудобного кресла, а это значит, что он будет не в духе. А если он будет не в духе, мне стоит быть осторожнее. Не делать резких движений, не говорить ничего лишнего, не показывать, что мне больно. Ведь это я виновата, что он вынужден был провести ночь здесь. Не стоит его расстраивать еще больше.

С этими мыслями я проваливаюсь обратно в забытье.

Когда я снова открываю глаза, в кресле напротив сидит уже не Андрей. Это мама. Она замечает, что я проснулась, и тут же охает, поправляя одеяло на мне.

— Ну что ты, Лесенька, как ты так? Совсем, что ли, не думаешь? — причитает она, качая головой. — Андрюша так за тебя переживает! Всю ночь тут сидел, устал бедный. Я его домой отправила, пусть отдохнёт, а за тобой я уж сама присмотрю.

— Мам… — пытаюсь вставить хоть слово, но она не даёт.

— Ты уж постарайся, Лесенька. Ну что ты его доводишь? Разве ему легко? У него такая ответственная работа, такая нервная! Он же у нас в полиции работает, сама понимаешь, какая нагрузка! Вечно недосып, вечно стрессы. А дома ему нужен покой, уют. Ты жена, вот и создавай его.

— Я стараюсь, — тихо выдыхаю я.

— Старайся больше, — мягко, но настойчиво поправляет она. — Ты же знаешь, как он тебя любит. А если злится, значит, у него есть причина. Видимо, что-то делаешь не так, раз он не может держать себя в руках. Но ничего, это всё наладится. Вот знаешь, Лесенька, может, вам ребеночка стоит завести? Дети — это счастье. Вот родишь, и всё изменится. Андрюша помягче станет, да и я помогу. А ты что думаешь, а?

Я не отвечаю сразу. Боязливо сжимаю пальцы на простыне, прокручивая в голове воспоминание. Как я пряталась, чтобы сходить в аптеку, чтобы он не узнал. Как, дрожа, покупала тест. Как сердце бешено колотилось, пока я ждала результата. Как потом облегчённо выдохнула. Пронесло. Но ведь может не пронести в следующий раз…

— Мам, а если… — голос у меня дрожит, и я тут же замолкаю.

— Что если? — не понимает она. — Ну что ты там себе напридумывала? Конечно, тебе страшно, но ты не переживай. Я помогу. Да и Андрюша, сама знаешь, за семью горой. Ты только постарайся, Лесенька. Будь мудрее. Женщина всегда может найти подход к мужу.

Я не отвечаю. Только отводя взгляд, смотрю на облупившуюся стену. Мама не понимает. И, кажется, никогда не поймёт.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Визуализация. Андрей

Андрей Красько, 32 года

Работает в полиции. У него неконтролируемые вспышки гнева с детства. Ревность только усугубляет это.

Любит свою жену до безумия.

/

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

4 Леся

Мама суетится весь день вокруг меня, то поправляя подушку, то бегая разогреть куриный бульон в микроволновке больничного кухонного уголка. Она бесконечно причитает, надеясь, что так хоть крупицы её мыслей прорастут у меня в голове. Её голос наполняет палату, заполняет собой пустоты, оставляя мне лишь роль молчаливого слушателя.

На самом деле, эту её привычку постоянно повторять мысли вслух я помню ещё с детства. И сейчас я стала замечать, что какие-то отдельные обрывки маминой мудрости снова и снова всплывают в голове. С её же интонациями, драматичными паузами, словно навсегда записанные на пластинку, которая начинает проигрываться в произвольный момент.

"Леся, мужчина всегда должен быть сыт и одет в чистую, выглаженную рубашку."

"Леська, если мужик в доме ласки недополучает, он пойдёт искать её на стороне. Не должна у тебя голова болеть."

"Семья без ребёнка — неполноценная. Эх… Да что с тебя взять! Поймёшь меня ещё, вот увидишь!"

Запрограммированный с детства план моей жизни просто исполняется шаг за шагом под пристальным вниманием родни. Я не раз пыталась ослушаться, сделать по-своему, но каждый раз возвращалась обратно, запутавшись в паутине из чужих ожиданий, установок, что впитались в кровь с молоком матери.

"Нечего тебе учиться, предназначение женщины в том, чтобы дом в чистоте и порядке содержать да детей воспитывать."

И вот я сразу же после школы выхожу замуж за Андрея. Меня с ним познакомил отец за год до моего совершеннолетия. Ему тогда было двадцать пять, и он, как настоящий джентльмен, согласился ждать, пока мне официально не исполнится восемнадцать, чтобы жениться.

Как же красиво он ухаживал! Цветы постоянно, кафе, комплиментов куча. Для молоденькой меня тогда он был просто идеалом. Влюбилась в него без оглядки. Надышаться им не могла. Мне казалось, что это судьба, что мне повезло. Он говорил, что я особенная, что таких, как я, больше нет, что он сделает всё, чтобы я была счастлива. И я верила. Хотела верить. Тогда мне казалось, что любовь — это когда тебя так ревнуют, когда тебя хотят только для себя, когда каждый твой шаг сопровождается пристальным вниманием.

Но чем дальше, тем теснее становился этот круг заботы и любви. Постепенно исчезли подруги, с которыми я делилась радостями. Потом не стало посиделок с мамой за чаем без его присутствия. Он знал, как для меня важна семья, и использовал это, чтобы привязать ещё крепче. "Ты же не хочешь огорчать родителей? Ты не хочешь, чтобы мама переживала?"

А потом я и сама не заметила, как оказалась в ловушке, запертая в жизни, которую мне так долго рисовали. Ведь всё так, как говорила мама, да? Муж, дом, забота. Вот только почему-то иногда в груди пусто, а страх поселился где-то между рёбрами, прячась за покорной улыбкой.

Чаще всего я повторяю мамины слова, соглашаюсь с её установками, ведь они так глубоко засели во мне, что стали частью моего сознания. Но иногда, нет-нет, да и закрадываются сомнения. А так ли должна выглядеть правильная жизнь? Неужели я действительно виновата в том, что муж на меня кричит? Разве любовь — это страх перед человеком, который должен быть самым родным?

Но эти сомнения быстро исчезают, стоит Андрею извиниться после очередного скандала, раздутого на пустом месте, принести примирительный букет цветов и обнять так крепко, будто я — самое дорогое, что у него есть. После страстного секса мне кажется, что всё опять хорошо. Что он любит меня. Что мы справимся. Ведь он хороший. Просто устаёт. Просто я не всегда веду себя правильно. Главное — стараться. И всё наладится.

Дверь палаты открывается, и на пороге появляется Андрей. В руках он держит охапку белых роз, тех самых, что я так люблю. Подходит, склоняется ко мне, целует. Губы горячие, напористые, он сразу берёт всё, что хочет, не давая мне времени опомниться.

— Лесенька… — его голос низкий, проникновенный, наполненный лаской. — Ты же понимаешь всё, да? Я сорвался… Мне так жаль, родная. Я бы никогда… Но ты же знаешь, как я тебя люблю. Как не могу без тебя. Ты мой воздух, моя жизнь. Этого больше не повторится, клянусь тебе.

Он присаживается на край кровати, заглядывает в мои глаза, пальцы осторожно проводят по моей щеке, словно изучая, запоминая каждую черточку. Я слышу его тяжёлый вздох — словно ему действительно жаль, словно он искренне раскаивается. Ещё мгновение, и его губы касаются моего лба, едва ощутимо, почти бережно, а затем опускаются к виску, к щеке. Он говорит тихо, мягко, будто укутывая меня теплом своих слов, но в этом тепле есть что-то липкое, обволакивающее, от чего трудно вырваться. Он ловит мой взгляд, заставляя смотреть прямо в его глаза, и в этот момент я снова теряюсь, веря каждому его слову, потому что хочу верить, потому что иначе… иначе будет слишком больно.

— Но ты — могила, слышишь? Никому. Мы же семья, с кем не бывает… — он улыбается, снова целует, сильнее, более жадно. — Я хочу тебя, ты так нужна мне… Без тебя моя жизнь — пустота. Я не могу представить свой день, свою ночь без тебя, Лесь. Ты — моё всё. Но ты же понимаешь, мне нельзя, чтобы об этом кто-то узнал. Мне не нужны проблемы, особенно на работе. Всё ведь и так непросто, а ты — мой единственный островок покоя. Ты же меня понимаешь, правда?

И я киваю. Потому что всё действительно снова хорошо. Ведь он любит меня. Правда?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

5 Леся

Спустя несколько дней врач сообщает, что больше смысла держать меня в больнице нет. Восстановиться до конца я смогу и дома.

— Олеся Владиславовна, постарайтесь поаккуратнее в будущем. Сотрясение мозга не проходит бесследно. Как я понял, вы в ближайшее время планируете беременность, поэтому тем более стоит поберечься.

Я бросаю взгляд на Андрея. Тот слушает врача и подтверждающе кивает. Он с нежностью соединяет наши руки и ободряюще сжимает мою.

— Конечно, док. Спасибо огромное за ваше внимание и заботу о моей жене. Теперь моя очередь проследить, чтобы она пошла на поправку. Может, посоветуете какие-то витамины, поддержать организм, так скажем?

— Вы замечательный муж. Немногие спрашивают меня о таком, надо сказать. Забота о женах не в моде, — врач качает головой с круглой полянкой точно на затылке.

— Да уж, какие-то странные времена настали, — легко вздыхает Андрей, бросая на меня тёплый, полный любви взгляд. — А я считаю, что мужчина должен заботиться о своей женщине. Тем более о такой, как моя Леся. Она у меня чудесная. Самая лучшая. О такой не позаботиться — грех.

Доктор понимающе кивает, ещё раз произносит стандартные пожелания здоровья и оставляет нас в палате. Дверь только успевает за ним закрыться, как выражение лица Андрея тут же меняется. Тёплая, заботливая улыбка сползает, взгляд становится тяжёлым, напряжённым. Пальцы, что ещё минуту назад ласково гладили мою руку, сжимают её чуть крепче, почти больно.

— Сейчас закину тебя домой и поеду на работу, — говорит он ровным, но уже более жёстким голосом. — И так задержался. Оставлю денег. Сходи в магазин и порадуй меня вкусным ужином. А то неделю почти питаюсь как попало. Задолбало жрать пельмени и сосиски с макаронами. Хорошо хоть пару раз мать твоя еду заносила.

Мы идём к машине. Андрей идёт чуть впереди, даже не пытаясь придержать для меня дверь, не оборачивается, чтобы убедиться, что мне не тяжело. Стоит мне замешкаться, тут же раздражённо цыкает:

— Давай быстрее, у меня летучка сегодня, нельзя опоздать.

В машине тишина. Я сжимаю пальцы на коленях, смотрю в окно, но спустя минуту взгляд цепляется за что-то на передней панели. Чёрная резинка для волос. Обычная, ничем не примечательная, но точно не моя.

Я беру её в руку, верчу в пальцах.

— Это чья? — голос звучит тише, чем хотелось бы.

Андрей даже не сразу реагирует, потом скользит взглядом по моим пальцам, пожимает плечами.

— А, это? Наверное, свидетельницы по делу. Я её подвозил пару дней назад.

Я молчу, сжимаю резинку. Вроде бы ничего особенного. Всё объяснимо. Но в голове всплывает одно "но". Андрей терпеть не может возить кого-то в своей машине. Он всегда говорил, что таксистом не нанимался. Что пассажиры его напрягают. Тем более женщины.

Но, конечно, я ничего не говорю. Только глубже прячу сомнения, которые давно уже копятся в моей памяти, которая услужливо подкидывает множество подобных эпизодов.

Когда приезжаем домой, Андрей достаёт из кошелька несколько купюр, кладёт на тумбочку. Затем резко хватает меня за попу, сжимает и подмигивает:

— Сегодня вечером жду от тебя возвращения супружеского долга, малышка.

Я улыбаюсь механически. Меня тошнит. Голова кружится. Но знаю, что отказать не выйдет. Иначе скандал. А я только из больницы.

Я иду в магазин, потом, вернувшись, прибираюсь в квартире, но делаю это медленно, с паузами, потому что стоит сделать резкий шаг, и ком подкатывает к горлу. Потом готовлю ужин — мясо с картошкой, салат, компот. Сервирую красиво стол.

Андрей приходит раздражённый, с порога бросает телефон на тумбочку.

— Ну и жопа… — выдыхает он.

Я осторожно интересуюсь:

— Что случилось?

Пока он рассказывает, ест. Жуёт быстро, деловито, хмурится, качает головой. Рассказывает, что в отделе полный бардак — начальство требует отчёты по делу, которое ещё даже не закрыли, кто-то облажался с документами, и теперь всех трясут. Один из оперативников прошляпил важную зацепку, теперь приходится всё разгребать заново. А ещё прессуют по какому-то старому делу — прокурор не доволен, копает, ищет, к чему придраться. "Достали все, честное слово. Сидишь, пашешь, а благодарности — ноль. Только и знают, что жаловаться. Куда катится этот мир..."

— Вот умеешь, когда хочешь, — кивает одобрительно. Потом вдруг щурится. — А ты чего в тарелке ковыряешься?

— Пока не могу много есть. Не хочется.

— Да? — он усмехается, отодвигает свою тарелку, тянет меня к себе, сажает на колени. Начинает гладить спину, затем грудь. Опускает руку между моих бедер. — Зато я точно знаю, чего ты хочешь.

Я замираю. Всё так, как я и думала. Сейчас он потребует своё.

Он недолго ласкает меня, почти машинально, словно выполняет ритуал, а затем вдруг встаёт, резко наклоняет меня на стол, спускает трусы и входит. Даже не проверяя, готова ли я. Для него это неважно. Его руки сжимаются на моих бёдрах, удерживая меня на месте, движения резкие, требовательные. Он склоняется ниже, выдыхает в шею: "Ты же этого хотела, да?" — и даже не ждёт ответа.

Я знаю, что пока не кончу, он не отстанет. Потому что для него мой оргазм — обязательный пункт. Очередная победа. Но я так устала. Так плохо. Поэтому просто делаю, что должна. Имитирую.

Андрей удовлетворённо шлёпает меня по попе, потом снимает со стола и толкает вниз, заставляя взять его в рот.

Когда он кончает, тяжело вздыхает и говорит:

— Спасибо, детка. Беги в ванную.

Я захлопываю за собой дверь, включаю воду, будто пытаясь заглушить шум в собственной голове. Опускаюсь на колени перед унитазом, и меня выворачивает. Желудок сводит от тошноты, пот липким слоем проступает на лбу. Глаза жжёт, в горле саднит. Я цепляюсь пальцами за холодный ободок, судорожно вдыхая воздух. Тело дрожит, перед глазами всё плывёт.

За дверью слышатся шаги. Потом стук.

— Ну где ты там, Лесь? — голос Андрея звучит нетерпеливо. — Я тебя жду.

Я закрываю глаза. Он ждёт. Опять. Ему всё мало. Слёзы наворачиваются сами собой, но я быстро смахиваю их тыльной стороной ладони. Бесполезно. Он не спросил, как я себя чувствую. Не заметил, что мне плохо. Он просто ждёт. Потому что когда он хочет секса, ему всё равно, хоть трава не расти — нужно лечь и раздвинуть ноги.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

6 Леся

Как только врачи сочли, что больше никакой опасности для моего здоровья нет, меня выписали. Честно говоря, сидеть в четырёх стенах так долго было непросто. Андрей не разрешал мне выходить из дома без него, объясняя это тем, что если со мной что-то случится, он даже не будет знать, где меня искать. Конечно, я понимаю его беспокойство, поэтому не стала спорить. Всё равно это бессмысленно.

Но теперь я наконец могу вернуться к работе. Я скучала по девочкам, по привычному ритму, даже по этой кассе с её бесконечными чеками и мелочью, что вечно липнет к пальцам. Пусть работа не самая престижная, но она мне нравится. Здесь хотя бы есть с кем поговорить. Света часто жалуется на мужа-алкаша, который то неделями лежит пластом, то вдруг начинает буянить. Валентина Ивановна, наша старшая смены, постоянно рассказывает про свою дочь и внука-аутиста, которому требуется много времени и внимания. Она разрывается между работой и семьёй, постоянно выматывается, но никогда не жалуется. Да и у других коллег хватает своих проблем. Жизнь у всех не сахар, так что, когда я осторожно упоминаю о каких-то трудностях, никто не смотрит на меня с осуждением. У всех свои беды, не хуже и не лучше других живу.

Я дохожу до магазина чуть раньше начала смены. Внутри всё, как обычно: стеклянные двери, железные стеллажи с товаром, запах выпечки, который первым встречает посетителей. Внутри теплее, чем снаружи, и приятно пахнет свежим хлебом. Я подхожу к кассовой зоне, где Света уже проверяет наличность и заполняет журнал учёта. Завидев меня, она тут же улыбается:

— О, гляньте, кто к нам вернулся! Лесь, как там твой больничный? Отлежалась?

Я усмехаюсь, перекидываю сумку с плеча на плечо и смущённо качаю головой:

— Думала, с ума сойду в четырёх стенах.

Света понимающе кивает и закрывает журнал, затем вытаскивает из-под кассы стопку чековой ленты.

— Давай, переодевайся, потом расскажешь. Терминалы с вечера капризничают, надо бы их перезагрузить.

Я иду в подсобку, переодеваюсь в униформу — тёмные брюки, светло-зелёную рубашку с логотипом магазина. Закалываю волосы в пучок, цепляю бейдж и возвращаюсь в зал. Валентина Ивановна мельком бросает на меня взгляд, кивает.

— Леся, привет. Рада, что ты снова в строю. Сегодня народу будет полно, день зарплаты на заводе, так что ты вовремя.

Я улыбаюсь, встаю за кассу и включаю терминал. Покупатели идут один за другим, кто-то вежлив, кто-то нет. Кто-то бурчит про цены, кто-то спешит и нервно постукивает пальцами по ленте, пока я пробиваю товар. Работа как работа.

В конце смены я чувствую лёгкую усталость, но всё равно радует, что я снова здесь. Пусть всего на смену, но это глоток свободы.

Очередной покупатель — высокий мужчина с лёгкой щетиной и самоуверенной улыбкой. Он делает вид, что внимательно изучает стойку с шоколадками, а затем кладёт на ленту пару батончиков и бутылку воды.

— Девушка, а вы всегда так красиво улыбаетесь клиентам? Или это мне сегодня так повезло?

Я внутренне напрягаюсь, но сохраняю вежливую улыбку.

— Просто работа такая, — спокойно отвечаю, пробивая товар.

— Тогда мне определённо стоит приходить сюда чаще, — он улыбается шире, протягивает купюру. — А если я предложу вам кофе после смены?

Я уже собираюсь вежливо отказать, но тут чувствую, как кто-то подходит сзади. Взгляд холодит затылок. Я не успеваю повернуться, а мужской голос уже звучит позади:

— Не стоит. Моя жена кофе не пьёт.

Я вздрагиваю. Андрей стоит в двух шагах, глаза сверкают опасным огнём. Челюсть сжата так сильно, что я буквально слышу, как зубы скрипят от напряжения. Покупатель удивлённо поднимает брови, смотрит сначала на меня, потом на него.

— Оу, простите, не знал, — он берёт свои покупки и быстро уходит, бросив мне чуть виноватую улыбку.

Я чувствую, как Андрей подходит ближе, кладёт руку на мою талию, но в этом жесте нет ни капли нежности. Это не прикосновение мужа, а предупреждение собственника. Его пальцы сжимают меня чуть сильнее, словно подчёркивая, кому я принадлежу. Я напряжённо глотаю воздух, а он, не убирая руки, тихо произносит:

— После смены мы поговорим.

Я киваю, ощущая, как холодеют пальцы. Я знаю, что разговор будет не просто неприятным — он уже вынес вердикт.

Когда я заканчиваю работу и выхожу из магазина, Андрей уже ждёт меня у машины, скрестив руки на груди. Его взгляд тяжёлый, оценивающий, губы сжаты в тонкую линию. Он молчит, пока я не оказываюсь рядом, затем открывает дверь и сухо бросает:

— Садись.

Всю дорогу домой он молчит, сжимая руль так крепко, что костяшки белеют. В салоне давящая тишина, нарушаемая только приглушёнными звуками с улицы. Я опускаю взгляд, теребя подол платья.

Когда мы подъезжаем к дому, он наконец говорит голосом, по ощущениям более холодным, чем льды Арктики:

— Я устал от этого цирка, Лесь. Ты там как на витрине сидишь, а они крутятся вокруг, как мухи. Сколько можно? Я не собираюсь смотреть, как кто-то к тебе подкатывает. Ты уволишься.

Я сжимаю пальцы рук на коленях. Возражать бесполезно. Но работа — это единственное место, где я могу хоть немного дышать. Мне страшно, что он отнимет у меня и это.

— Андрей, но…

— Никаких но. Ты уволишься. Я не повторяю дважды. Поняла?

Я молча киваю, чувствуя, как ком встаёт в горле. Он забирает у меня последнюю ниточку, связывающую меня с миром. Но спорить бесполезно. Всё бесполезно.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

7 Леся

Сегодня вечером на кухне пахнет жареным мясом и душистыми приправами. Андрей сидит за столом, методично нарезает кусок стейка, с сосредоточенным видом смотрит на экран телефона. Я осторожно сглатываю, собираясь с мыслями.

Обычно по выходным мы ездим в гости к родителям — моим или Андрея. Обязательно вместе, как образцовая семья. Если вдруг по каким-то причинам Андрей не может, я остаюсь дома. Это правило не обсуждается.

— Андрюша, моя мама пригласила нас завтра в гости, — произношу я как можно непринужденнее.

— Мхм, — неопределенно мычит он. Когда наконец заканчивает ужинать, лениво откладывает нож и вилку, поднимает на меня холодный взгляд. — Лесь, завтра буду занят, надо поработать. Давай в следующие?

Я сжимаю руки на коленях, пытаясь унять напряжение.

— Я соскучилась по родителям, — продолжаю я, стараясь говорить ровно, не выдать, как волнуюсь.

То, зачем я хочу пойти к родителям, ему точно не понравится. Но это единственные люди, которые могут меня поддержать. Поэтому я хочу воспользоваться шансом поговорить с ними.

— Может, ты все же зайдешь к ним, просто чуть позже? А я доберусь сама, — предлагаю, внимательно наблюдая за его реакцией.

Андрей щурится, постукивает пальцами по столешнице, обдумывая. Вижу, как напряжена его челюсть, как он пытается решить, стоит ли устраивать скандал.

— Одна? — медленно переспрашивает он, растягивая паузу.

— Да, я просто возьму такси…

Он морщится, словно ему не нравится сам факт, что я поеду куда-то без него. Я затаиваю дыхание. Сейчас он просто скажет "нет". Запретит. И всё.

— Поедешь с женщиной-водителем, — наконец выдает он, кидая взгляд на телефон. — И сразу мне напишешь, когда приедешь.

Облегчение накрывает меня, но я тут же стараюсь его скрыть.

— Хорошо, — мягко отвечаю.

***

Когда машина подъезжает к родительскому дому, я чувствую, как внутри всё сжимается. Сердце стучит где-то в горле. Я нервно провожаю взглядом такси, пока оно не исчезает за углом, затем достаю телефон и быстро пишу Андрею: "Добралась". Только после этого глубоко вдыхаю и нажимаю на звонок.

Дверь открывает мама, её лицо тут же озаряется тёплой улыбкой.

— Лесенька, проходи! — Она тянет меня в объятия, крепко прижимает. — Ты так давно не заходила. Как добралась? Всё хорошо?

— На такси с ветерком доехала. Голова перестала кружиться, всё хорошо.

Я захожу в дом, снимаю обувь, поправляю волосы. В гостиной отец смотрит новости, звук телевизора наполняет комнату. Он кивает мне, но без особого участия. На столе уже накрыто — чайник, пироги, вазочка с конфетами. Пахнет мятным чаем и чем-то родным, но тревога внутри не утихает.

— Андрей не смог? — уточняет мама, проходя на кухню.

— Да, работа, приедет позже — машинально отвечаю я.

Отец хмыкает, как будто этим всё сказано. Ложка в его руках звякает о чашку, он откидывается назад, скрестив руки на груди. Мама возится с чашками.

— Я хотела поговорить с вами, — я сажусь за стол, ощущая, как ладони становятся влажными. — О нас с Андреем.

Мама на мгновение замирает, но потом снова берет чашки, расставляет их. Отец отрывается от экрана, слегка хмурится.

— Что у вас с Андреем? — его голос звучит сдержанно, но в нём есть нотки недовольства.

Я облизываю пересохшие губы.

— Он… — голос предательски дрожит, я сглатываю. — Он меня контролирует. Не разрешает выходить из дома одной. Постоянно проверяет. Давит. Я... я чувствую, что задыхаюсь.

В комнате повисает напряжённая тишина. Отец смотрит на меня пристально, затем устало качает головой.

— Лесь, — говорит он, откидываясь на спинку кресла. — Ты чего выдумываешь? Муж за тобой следит, интересуется — так это хорошо. Значит, любит.

— Любит? — повторяю я слабо. — Пап, но это ненормально. Так нельзя...

— Терпеть надо, а не истерики закатывать, — отрезает он. — Я ж тебе его не просто так нашёл. Андрей — серьёзный человек, он заботится о тебе. Ты думаешь, у всех по-другому?

— Он поднимает на меня руку, — шепчу я, чувствуя, как слёзы собираются в уголках глаз.

Мама моргает, потом качает головой.

— Не может такого быть, — твёрдо говорит она. — Андрей хороший, заботливый.

Отец кривится, смотрит на меня долгим, оценивающим взглядом.

— Видимо, довела мужика, раз он на такое пошёл, — бросает он. — Просто так жен не бьют.

Я перевожу взгляд на маму, но она опускает глаза в пол, избегая моего взгляда. Соглашается, значит, с отцом. Сердце сжимается от боли. Ощущение, будто меня предали.

— Глупостями не занимайся, — продолжает отец. — Это всё потому что детей у вас нет. Были бы, некогда было бы на мужа жаловаться родителям.

— Папа… — мой голос звучит слабо.

— Все браки такие, доченька, — мягко говорит мама. Она проводит пальцем по краю чашки, избегая смотреть мне в глаза. — Это семья. Всегда сложно. Главное — не нагнетать.

Я смотрю на них и понимаю: они не станут мне помогать. Они не понимают. Не хотят понимать. Для них это нормально. Или, может, дело не в них? Может, это я что-то делаю не так? Может, правда, перегибаю, раз они так говорят? Разве мама не должна встать на мою сторону, если бы всё было действительно плохо? Но она молчит. Значит, отец прав? Я чувствую, как сомнения закрадываются в голову, разрастаются, заполняют меня изнутри. Может, я действительно сама всё испортила?

Я сжимаю губы, проглатывая ком в горле.

Мне действительно некуда идти и не у кого просить помощи. А единственные родные люди явно не на моей стороне.

***

Мои хорошие,

Сегодня у меня действует скидка на мою книгу "Измена. К черту любовь"

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

8 Леся

Андрей становится всё более навязчивым. Мне кажется, что у него паранойя. Никак не могу понять, что же такого в моем поведении, одежде, дает ему повод думать обо мне самое худшее. Будто я со всеми мужчинами от пятнадцати и до восьмидесяти флиртую, предлагаю им себя.

Он приходит в магазин почти каждый мой рабочий день. Сначала просто за продуктами, потом начинает задерживаться у кассы, наблюдать за тем, с кем я разговариваю. Мне неловко, я чувствую постоянное напряжение. Делать вид, что всё нормально, уже не получается. На меня косятся все наши сотрудники.

В один из таких дней Андрей заходит посреди дня, устраивает сцену: замечает, как я улыбаюсь пожилому покупателю, и подходит вплотную, обдавая меня холодным взглядом.

— Что ты так радуешься? — тихо спрашивает он, но в голосе сталь.

— Просто вежливость, я по рабочей инструкции должна всем улыбаться, — отвечаю я, нервно сглатывая.

— Очень уж ты вежливая, — бросает он.

— Андрей, тебе не нужно работать? — спрашиваю я, надеясь, что он просто уйдёт.

— Меня Сергеич подменяет. А что, мешаю тебе мужиков цеплять? — с наездом отвечает он, продолжает стоять рядом, внимательно следя за каждым моим движением.

Вскоре меня вызывают в кабинет начальства.

— Леся, у нас проблема, — строго говорит директор, поправляя очки. — Твой муж создаёт неприятные ситуации, отпугивает покупателей. Он приходит слишком часто, следит за тобой. А недавно жаловался, что твои коллеги или даже покупатели тебе «слишком много улыбаются».

Я краснею от стыда.

— Простите… Я поговорю с ним. Это… Это больше не повторится.

Директор устало смотрит на меня.

— Ты женщина красивая, видная. В какой-то степени мужа твоего понять можно. Но мы не можем закрывать глаза на ситуацию и дальше. Если это не прекратится, нам придётся с тобой попрощаться.

Эти слова будто ударяют под дых. Я киваю, пытаясь не разрыдаться прямо перед ним. У меня отнимают последнее, что давало мне возможность хоть с кем-то общаться. Без этой работы я окажусь в практически полной изоляции от всего остального мира. Что я буду видеть? Плиту и четыре стены?

Когда выхожу из кабинета, всё вокруг кажется мутным. В подсобке замечаю Свету, которая сразу поднимает голову и смотрит на меня с тревогой.

— Лесь, что случилось? Ты вся бледная.

Я не выдерживаю и срываюсь. Захлёбываясь слезами, торопливыми, сбивчивыми фразами рассказываю ей всё. Света вздыхает, качает головой.

— Это ненормально, Лесь… — говорит она осторожно. — Может, тебе… ну, подумать о том, чтобы уйти от него?

Я не отвечаю. Это слишком. Уйти? Как? Куда?

— Давай попробуем что-то придумать. Перевестись в другой магазин, например?

Я качаю головой.

— Он будет ходить туда. Везде будет. Это ничего не изменит. А пойти мне некуда.

— Как же, у тебя родители вон есть, вернись к ним.

— Не вариант, Светик, они меня с ним и познакомили всячески способствовали нашей быстрой свадьбе.

— Может, подружки есть?

— Никого. Все со временем перестали общаться, не выдержали давления. Разве что к тебе, — горько вздохнув, смотрю на нее, прекрасно зная, что в их с мужем малосемейку меня пустить спать могут разве что в ванную.

Света замолкает, а я стираю слёзы с щёк и выхожу обратно в зал. Не хочу давать повод для того, чтобы уволили.

Когда я возвращаюсь домой, меня встречает Андрей. Он внимательно осматривает меня с ног до головы, словно оценивая, не скрываю ли я чего-то.

— Что-то случилось?

— Просто устала, — отмахиваюсь я, проходя на кухню.

Он следует за мной, садится на стул и, ухватив за запястье, резко тянет к себе, усаживая на колени. Крепко обхватывает, притягивая к себе, и шепчет:

— Иди ко мне. Что ты такая нервная? Давай расслабимся.

Я чувствую, как его руки сжимают талию, но вместо тепла меня будто обжигающим холодом схватывает. Я не успеваю придумать, как выскользнуть, когда раздаётся звонок.

Я вздрагиваю. Андрей тянется к телефону на столе, но я успеваю первой. Смотрю на экран — номер начальника. Андрей замечает, как я напряглась, и прищуривается.

— Кто это? — спрашивает он, держа меня на коленях.

— Директор. Наверное, смену подменить просят… — говорю как можно более беззаботно, но он уже тянется к телефону.

— Дай сюда.

— Андрей, это моя работа…

— Твоя работа — быть женой, — отрезает он, выхватывая телефон из моих рук. — А звонит он тебе потому, что тоже глаз положил, да?

— Что? — я ошарашена.

— Думаешь, я не вижу, как он на тебя смотрит? Всё, хватит. Я сам буду смотреть, кто тебе звонит. Ты больше не идёшь на работу. Телефон будет у меня..

— Что? — повторяю я, чувствуя, как внутри всё переворачивается.

Последняя ниточка свободы только что оборвалась, я физически чувствую это. В горле пересыхает, все слова колючими иглами застревают в глотке. Я только молча то открываю, то снова захлапываю рот. Как долбаная рыбка гуппи.

А если что-то случится? Если мне понадобится помощь?

— Я всё решил, Лесь. Завтра ты не выходишь.

Я смотрю на него, а внутри — пустота. Он только что отрезал меня от последней связи с нормальным миром и чувствует себя просто прекрасно. Это видно по его полуулыбке, которая больше напоминает волчий оскал. Чувствую, как тиски его рук сдавили талию железным обручем. У меня нет ни одной идеи, как мне теперь быть.

***

Мои хорошие,

Мы с коллегами проводим розыгрыш промокодов на книги литмоба "После развода"

Можете попытать счастье до 12.03 включительно.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

9 Леся

Утро. Тишина.

Я открываю глаза и сразу вспоминаю – сегодня я не иду на работу. Меня лишили последней ниточки, которая связывала с внешним миром. Страх сжимает грудь, но я заставляю себя встать, выйти на кухню. Пол холодный, босые ступни мгновенно покрываются мурашками. Воздух застоялся – слабый запах сгоревшего ужина, свежего постельного белья и что-то едва уловимое, тревожное. Я прохожу к окну и открываю его на проветривание.

Андрей уже одет, пьёт кофе. Горьковатый аромат свежесваренного напитка висит в воздухе, перемешиваясь с резким одеколоном, которым он явно не пожалел напшикаться. Тиканье часов на стене, еле слышный шум машин за окном – всё кажется слишком нормальным, будто всё как обычно. Как будто мы – обычная семья. Как будто вчерашний день, отобранные ключи, закрытые двери – всего этого не было.

Я замечаю, что на столе стоит две чашки. Андрей предусмотрительно налил мне кофе, словно заботливый муж, который знает, что его жена любит начинать утро с этого. Но меня передёргивает – это не забота, это ещё один штрих к иллюзии нормальности, которую он пытается создать. И от этого становится только хуже.

– Доброе утро, – говорит он, бросая на меня быстрый взгляд.

Я молчу. Он ведёт себя так, словно ничего не случилось. Словно я не заперта в этой квартире против своей воли.

Он смотрит на меня дольше, прищуривается.

– Я тебя разбудил? Отдохни, теперь можно не вставать так рано.

Его голос почти ласковый, но в груди у меня огромный тяжелый камень. Я сажусь за стол, беру кружку. Горячий фарфор обжигает пальцы, но этот дискомфорт даже приятен – он реальный, осязаемый. Руки дрожат, хоть я и прячу это. Не хочу, чтобы он видел.

– Чем сегодня займёшься? – спрашивает он, как будто я в отпуске.

Я не отвечаю. Смотрю на него молча. В моей голове мелькает мысль: если для него это любовь, то это какое-то больное чувство. Оно ломает меня, разрушает мою волю, мою личность.

Он улыбается. Эта улыбка – вывеска, маска, за которой прячется его уверенность, что он контролирует меня полностью. Наклоняется ко мне, убирает прядь волос за ухо, а затем вдруг резко обхватывает затылок и прижимает к себе, впечатывая губы в мои. Его поцелуй жёсткий, требовательный, словно печать собственности. Внутри всё выворачивается наизнанку. Меня передёргивает от отвращения. Я чувствую, как трансформировались мои чувства. Раньше слепое обожание, теперь – страх и брезгливость.

В голове вспыхивают воспоминания: Андрей, смеющийся, когда подхватывает меня на руки и кружит в воздухе. Его тёплый взгляд, когда он встречал меня поздними вечерами с работы. Обрывки моментов, когда я чувствовала себя любимой. Они стираются, распадаются, и на их месте остаётся только пустота.

Он встаёт, надевает куртку.

– Я пошёл. Дверь не открывай, мало ли кто ходит по подъезду.

Кидает ключи в карман. Мои? Я смотрю на него, сердце глухо стучит в груди.

– А мои? – спрашиваю, голос звучит хрипло.

Он словно заранее подготовил ответ.

– Тебе не нужны. Отдохни.

И он уходит. Звук закрывающегося снаружи замка бьёт по нервам

Я остаюсь в звенящей тишине, в комнате, где пахнет его одеколоном и остывшим кофе. В какой-то момент я ловлю себя на мысли: если ещё немного, если ещё чуть-чуть – я просто перестану существовать.

Я подхожу к двери, пробую ручку – заперто. Бью в неё кулаками. Пинаю. Бесполезно. Меня охватывает паника.

Я заперта.

Я брожу по квартире, оглядываясь, будто в первый раз. Вот диван, на котором мы смотрели фильмы, когда ещё могли сидеть рядом, не разрывая друг друга в клочья. Вот кухня, где я варила ему кофе, радуясь, что он дома, не подозревая, что однажды его присутствие станет моей клеткой. Всё знакомо и чуждо одновременно.

Пытаюсь найти запасной ключ, но его нигде нет. Андрей продумал всё.

Отчаяние накатывает волной, смывая остатки разума. Я сажусь на пол, прижимая колени к груди. Мне некуда идти. Некому позвонить. Никто не поможет. Даже родители. Даже подруга.

Я вспоминаю их лица, когда пыталась говорить о том, что Андрей поднимает на меня руку. Отец сказал, что я сама виновата. Мама отвернулась. С тех пор мне невыносимо думать о них.

Вспоминаю Свету. Она единственная, кто хоть что-то предложил. Может, стоило сразу к ней бежать? Но куда? Маленькая квартира и муж-алкоголик впридачу не располагают к гостям.

Нет, мне никто не поможет.

Я одна.

В этот момент мысль пронзает меня словно молния: мне нужно бежать. Не просто думать об этом, не жаловаться, не пытаться убедить Андрея быть человеком. А просто взять и уйти.

Но как?

Дверь закрыта. Телефон у него. Денег нет. Документы…

Я замираю. А где мои документы?

Кидаюсь к комоду, открываю ящик – пусто. Глубокий вдох. Второй. Третий.

Он забрал их.

Стены будто сдвигаются, воздух становится вязким. Я хватаюсь за голову.

Он не просто не хочет, чтобы я работала. Он хочет, чтобы я не могла уйти.

Гнетущая тишина висит в воздухе, нарушаемая лишь тихим капаньем воды из крана. Стук крови в висках сливается с этим звуком, разрастается внутри, превращаясь в нарастающий шум паники.

Я судорожно оглядываю квартиру. Что я могу использовать? Что может стать выходом?

Старый балкон? Слишком высоко. Позвонить в МЧС? Сообщат Андрею быстрее, чем они приедут и откроют дверь. Искать что-то тяжёлое, чтобы выбить замок? Соседи услышат.

Нет. Я не могу просто ждать. Мне нужен выход.

И мне остаётся только одно – найти его, пока ещё не поздно.

***

Мои хорошие,

На забывайте подписываться на страничку автора

А также добавляйте книгу в библиотеку, чтобы не потерять.

Всех обнимаю,

Ваша Софья

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

10 Данияр

Спустя две недели после побега Леси из моего дома я вынужден признать, что потёк крышей. Иначе я не могу объяснить, почему каждая моя ночь наполнена мыслями о ней.

Я вспоминаю её настороженный взгляд, дрожащие губы. Я бы соврал, если бы сказал, что не представляю её идеальную грудь с острыми вишнёвыми пиками сосков. Блядь, как подросток, залипаю на бесконечные фантазии о сиськах Леси. При том что в доступе у меня их сколько хочешь, нет недостатка в желающих провести ночь в моей компании.

Поэтому когда глава моей службы безопасности намекает, что может найти информацию о ней, я уже готов на всё.

— Дан, если тебе так запала та красотка, вообще без проблем пробью её. Найдёшь, трахнешь, успокоишься. Снова войдёшь в рабочий ритм.

Я мог бы нарычать на него, задавить субординацией. Но правда в том, что с Максом мы не один пуд соли съели вместе. Он давно стал больше, чем подчинённым. Поэтому ему простительны такие вольности.

— Может, ты и прав… Поищи о ней всё, что сможешь найти.

Всего спустя сутки я сижу в своём кабинете, барабаня пальцами по столу. Передо мной лежит папка – тонкая, почти пустая. Собранная информация о женщине, которую я не мог выбросить из головы.

Олеся Красько. Работает в продуктовом магазине. Живёт с мужем. Муж – Андрей Красько, сотрудник полиции.

Вот и всё. Минимум. Меньше, чем следовало бы.

— Это всё, что вы нарыли? — спрашиваю, сжав челюсти.

— Она как будто привидение, — пожимает плечами Макс. — Странно, да. Ни соцсетей, ни лишних контактов, даже подруг нет. Только работа и дом.

Дом. Муж-полицейский.

Я встаю, резко сдвинув стул. Внутри шевелится нехорошее предчувствие. Вспоминаю синяк у неё на запястье, который она поспешно спрятала, заметив, что я разглядываю. Тогда мне показалось, что это я мог неосторожно схватить её за руку, когда вытаскивал из воды. Но если хорошенько воскресить в памяти тот день… Вполне возможно, что синяк не был свежим.

Чувство, что упускаю что-то важное, не даёт покоя. Странно то, что информации по Лесе почти ноль. Но теперь у меня есть адрес магазина, в котором она работает.

Я уже предвкушаю встречу с ней, продумываю, в какой ресторан её пригласить. Наверное, сразу пошикарнее? Ради такой красотки ничего не жалко. Муж… Муж, конечно, это плохо. Но в конце концов, я ведь не претендую на то, чтобы жениться на ней. Мне просто нужно, чтобы это проклятое наваждение прошло. И я не Данияр Даниэлов, если она не даст мне то, что я хочу.

Я заезжаю в тот самый магазин. Захожу, бросаю взгляд на кассы. Не нахожу её среди тех, кто сейчас на смене. Может, у неё перерыв? Или выходной?

Сотрудники косятся. Одна особенно настороженно. Судя по важной осанке и дерзкому взгляду, начальница?

— Олеся Красько интересует, — говорю, подходя к ней. — Где она, подскажите.

Она напрягается, лицо становится закрытым.

— Она больше у нас не работает.

— Почему?

— Она... уволилась.

Ложь. Я чувствую ложь за этими словами. Уволилась или её уволили?

— Как я могу её найти?

— А вам зачем? Мы информацию не раздаём первому встречному.

— Это уже наше с ней дело. А ваше — сказать, где она живёт.

— Не знаю.

Ещё одна ложь.

Так и не сумев выяснить ничего у этой строгой начальницы, направляюсь к выходу, рассчитывая завтра вернуться ещё раз и найти кого-то посговорчивее.

— Вам лучше не совать нос в чужие дела, — даёт непрошеный совет одна из кассирш.

Я молча разворачиваюсь и ухожу.

Они знают. Прекрасно знают и где сейчас Леся, и о причинах её увольнения. Просто я пока для них незнакомец, которому они не доверяют.

Но та кассирша показалась мне достаточно разговорчивой, иначе не стала бы мне говорить ничего. Скорее всего, боялась что-то не то рассказать при своём начальстве. Я могу её понять. Поэтому планирую на завтра следующий визит сюда.

Ночью снова всё повторяется. Сон. Леся.

Она стоит передо мной, смотрит снизу вверх. Будто приглашает меня. Я приближаюсь к её лицу, заглядываю в красивые серые глаза, в которых вижу то же желание, что владеет мной с момента нашего знакомства, тёмное, неконтролируемое. Опускаю взгляд чуть ниже, на её персиковые полные губы. Они чуть приоткрыты, и я вижу белые жемчужинки её аккуратных зубов.

Как бы я хотел ощутить их на своём изнывающем члене. И я не стесняюсь, беру её руку и кладу на напряжённый член, пока ещё спрятанный в боксёрах. Она облизывает губки своим юрким язычком, и теперь они чуть поблёскивают от слюны. Становятся ещё более вкусными, манящими.

Задыхаюсь от скрутившего живот желания, ствол дёргается в её руке, и Леся сжимает его сильнее, проводит рукой снизу вверх. А затем ныряет под ткань трусов и накрывает пульсирующую головку, смахивает большим пальцем выступившую капельку предсемени. Призывно смотрит на меня, демонстративно облизывая мою смазку со своего пальца.

Рыкнув, хватаю её за талию и притягиваю к себе, намереваясь впиться губами в эту охренительно сексуальную нижнюю губку. Я на пределе, не контролирую себя, так сильно заведён.

Но когда я в миллиметре от желанных губ, её выражение лица вдруг меняется. В глазах появляется мольба, страх. Я уже не могу разглядеть в них ни толики того, что влекло меня ещё секунду назад. Я тяну руку, чтобы коснуться щеки, но её лицо тут же исчезает, растворяется в темноте. Вместо Леси рука скользит сквозь пустоту.

Дыхание сбивается, я просыпаюсь. В комнате темно, в висках стучит. Сердце колотится бешено.

Я сошёл с ума? Почему она не выходит из головы? Мучает меня каждую ночь.

Сажусь на кровати, провожу рукой по лицу.

Что-то с ней не так. Я чувствую. И я... должен что-то сделать.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

11 Андрей

Я с детства был таким – вспыльчивым, резким. Спокойствие – это не про меня. Меня всегда учили держать себя в руках, но получалось это с переменным успехом. В школе были проблемы – драки, срывы. Меня таскали к психологу, чтобы я мог научиться контролировать гнев. Но на этом не остановились. Мать обивала пороги врачей, и те ставили разные диагнозы – повышенная возбудимость, дисфункция нервной системы, гормональные сбои. Проверяли всё – от неврологии до гормонов. Прописывали лекарства, успокоительное, но ничего не давало долгосрочного эффекта. В конечном итоге – работа с психологом, жёсткий самоконтроль, спорт.

К двадцати я вроде бы научился держать себя в руках, иначе бы не смог работать в полиции, но... потом встретил Лесю. И всё рухнуло. Сносит крышу так, что кажется – я вправе. Вправе злиться. Вправе требовать. Внутри закипает адский вулкан, готовый взорваться. Ведь она моя. И она слишком соблазнительная, чтобы оставаться спокойным, когда на нее кто-то смотрит. Я чувствую в такие моменты, как во мне поднимается жар, в висках начинает пульсировать кровь, руки сжимаются в кулаки, даже дыхание сбивается. Будто внутри что-то ломается, пробуждается дикая ярость, которую я сдерживал годами.

Сегодня Леся снова какая-то отстранённая. После той ночи, когда я в последний раз поставил её на место, она стала тише, но теперь я замечаю что её отношение ко мне изменилось. Она как будто меня боится. Дёргается, когда я к ней приближаюсь, отстраняется, когда я тянусь к её лицу. Мне это не нравится. Её страх должен быть другим – не слепым ужасом, а уважением. Тем, что заставляет признать мою власть, понять, что я главный, что решения в семье принимаю я, а она просто выполняет свою роль.

Я сжимаю челюсти. Всё из-за этой работы. Лесю надо было сразу поставить на место, не позволять работать, сидела бы дома, как все нормальные жены. Теперь, похоже, ей там голову задурили. Надо с этим кончать.

– Чего такая тихая? – спрашиваю, когда она стоит у плиты, перемешивая суп. – Совсем разговаривать разучилась?

– Просто устала, – отвечает безжизненно.

– Это ты от чего так устаёшь? – Усмехаюсь, подхожу ближе. – Ты же теперь не работаешь, куча времени освободилась. Встречала бы меня в халатике, голенькая. Лесь, я же как лучше для тебя хочу, а ты морозишься ещё больше. Что, блядь, не так? Всё для тебя!

– Я бы работала, – вдруг говорит она, не глядя на меня. – Хоть бы с кем-то пообщаться.

Я замираю. Потом усмехаюсь, стараясь не нагнетать, но куда там:

– Так общайся! Со мной, например! Чем не общение? Или тебе надо непременно сиськи и жопу мужикам показывать, да?

Она резко втягивает воздух, но не отвечает. А меня несёт дальше, внутри закипает ярость, и сдерживаться становится всё труднее.

На следующий день я слышу, как кто-то в отделе упоминает её имя. Говорят, что в магазине её кто-то искал. Какой-то мужик. Внутри поднимается знакомая волна ярости. Сердце бешено стучит, кровь ударяет в виски, сжимает горло, словно удавка. Пальцы немеют от напряжения, челюсти сжимаются до хруста. Тело напрягается, мышцы сводит от ярости, и я чувствую, как пот проступает на спине. В груди всё клокочет, словно вот-вот взорвётся. Мир вокруг словно меркнет, остаётся только одно — нарастающее, нестерпимое желание разобраться, кто посмел сунуть нос не в своё дело. В такие моменты мне сложно дышать, будто грудь сжимают тиски, а перед глазами всё плывёт. Гнев превращается в физическую боль, отдаётся пульсирующей точкой в висках. Я с детства знал, что со мной что-то не так, но так и не смог понять, почему именно. Сейчас же мне плевать на причины – главное устранить угрозу.

Кто?

Меня не должно это волновать, правда? Но, блядь, волнует.

Я поворачиваюсь к парню, который сказал это, и сдержанно спрашиваю:

– Кто интересовался?

Он пожимает плечами:

– Не знаю. Мне просто сказали, что какой-то мужик заходил, спрашивал про неё.

Я чувствую, как в глазах темнеет. Значит, не просто так она такая отстранённая. Значит, точно что-то скрывает! Изменила мне?!

Подавляя ярость, достаю телефон и набираю нужный номер. Надо пробить информацию. Через полчаса у меня на руках номер этого ублюдка. Данияр Даниэлов… Кто ты, нахрен, такой?

Меня трясёт. В груди клокочет злость.

Прихожу домой. Олеся, как обычно, тихая. Сидит на диване, держит в руках кружку с чаем. Глаза опускает, как только я вхожу.

– Тебя кто-то искал! Не расскажешь, кто такой? – бросаю, не заходя в долгие разговоры.

Она медленно поднимает взгляд. В её глазах страх. А значит, я прав.

– Никто, – шепчет.

Ложь.

– Давай без этого, – резко говорю, приближаясь. – В магазине кто-то спрашивал о тебе. Ты мне что-то недоговариваешь?

Она прижимается спиной к дивану, а я нависаю над ней, вглядываясь в её лицо. Глаза бегают, руки дрожат.

– Я не знаю, кто это, – едва слышно произносит она.

Я жёстко хватаю её за подбородок, заставляя смотреть на меня.

– Если узнаю, что ты с кем-то мутила или мутишь за моей спиной… – Говорю медленно, сдерживаясь, чтобы не повысить голос. – Мы с тобой поговорим по-другому.

Она жмурится, губы дрожат. Я отпускаю её, выпрямляюсь.

Потом сажусь в кресло, достаю телефон и смотрю на полученный номер.

Данияр.

Я набираю его, прижимая трубку к уху.

– Ну-ну, посмотрим, кто ты такой, – тихо говорю себе под нос, ожидая ответа на звонок.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

12 Леся

Телефон в руке Андрея кажется мне оружием. Холодным, смертельно опасным. Он сжимает его так сильно, что я слышу треск пластика. Взгляд жёсткий, решительный. Я знаю, что он сейчас сделает, и знаю, чем это может закончиться.

Я уже видела это раньше. Слишком хорошо помню, как это бывает. Если он доходит до точки, когда перестаёт слышать, что происходит вокруг, если ярость застилает ему глаза, то мне приходится плохо. Тогда слова уже не действуют, оправдания не работают – остаётся только ждать удара, который может быть физическим или словесным, но всегда разрушительным. Поэтому я должна сбавить обороты. Сделать так, чтобы он успокоился, чтобы не взорвался прямо сейчас.

Я делаю глубокий вдох, выпрямляюсь и смотрю на него другим взглядом – не испуганным, не растерянным, а ласковым. Мягко касаюсь его руки, чуть улыбаюсь, стараясь выглядеть как послушная кошечка, которая не хочет ссоры, а просто хочет немного тепла. Главное – не выдать, что внутри всё обледенело от страха.

– Андрей, подожди… – я делаю шаг вперёд, осторожно, будто иду по минному полю. – Не надо.

Сейчас мне даже не хочется спорить. Не потому, что боюсь, а потому что устала. Устала от постоянного напряжения, от скандалов на пустом месте. Тем более что обвинять меня совершенно не в чем. За все годы брака, несмотря на агрессию, которая проявилась в его поведении спустя два года после свадьбы, у меня даже мыслей не было о том, чтобы обратить внимание на кого-то другого, тем более изменять.

Я боялась давать ему отпор. Слишком хорошо знала, чем это может закончиться. Но сейчас я просто не хочу очередного скандала.

Поэтому теперь я не спорю. Не доказываю. Просто стараюсь не дать ему взорваться.

Я осторожно подхожу ближе, протягиваю руку, касаюсь его плеча, как будто хочу его приободрить. Плавным движением начинаю мять напряжённые мышцы, как заботливая жена, стараюсь выглядеть спокойной. Потом медленно поднимаюсь на носочки, целую его в щёку – мягко, нежно, почти игриво. Надеюсь, что это успокоит его, отвлечёт.

– Что, испугалась? – в голосе усмешка, но пальцы продолжают набирать номер. – Или тебе есть что скрывать?

– Конечно, нет! Просто… просто я не хочу, чтобы ты заводился из-за пустяков, – я делаю ещё шаг, осторожно касаясь его руки. – Давай лучше…

Я пытаюсь быть мягкой, ласковой, но он уже не слушает. Мгновение – и его пальцы сжимаются вокруг моих запястий. Я вздрагиваю, когда он удерживает мои руки одной своей, а другой подносит телефон к уху.

– Лесь, твои ужимки сейчас подозрительно выглядят, – тихо говорит он, почти ласково. – Расслабься, я просто поговорю.

Гудки. Один. Второй. Третий. Сердце колотится так, что кажется, его можно услышать.

Пожалуйста, только не бери трубку. Только не сейчас.

– Абонент временно недоступен. Вы можете оставить сообщение…

Андрей с силой отбрасывает телефон, и тот с глухим стуком падает на диван. Я вздрагиваю. Он раздражён, но ещё не в бешенстве. Может, пронесло?

Я осторожно отступаю назад, но он вдруг говорит:

– Мы слишком много ругаемся, – в его голосе неожиданно появляется что-то задумчивое. – Это неправильно. Мы семья. Нам надо что-то менять.

Я не успеваю понять, к чему он ведёт, когда он продолжает:

– Я тут подумал… пора нам завести ребёнка.

В комнате повисает тишина. Я не сразу понимаю, что он сказал. Слова проникают в сознание медленно, оставляя за собой липкий страх.

– Что?.. – шепчу я, не веря своим ушам.

– Ребёнка, Лесь, – он смотрит на меня так, будто говорит о чём-то самом очевидном. – Это укрепит нас, сблизит. Ты станешь мягче, женственнее. Будешь дома, как нормальная жена, заниматься семьёй.

Всё внутри меня холодеет. Это ловушка. Если соглашусь, мне не сбежать. Никогда.

– Андрей… – начинаю я осторожно, подбирая слова. – Я… это большая ответственность, я не уверена…

– Чего ты не уверена? – в голосе закипает раздражение. – Мы семья, Лесь. Это естественно. Ты же сама детей хотела.

Хотела. Когда-то. Но не с ним. Не в этом аду.

Я чувствую, как подкатывает паника. Мне нужно время, нужно подумать, нужно сбежать.

Но если не сделаю этого сейчас – второго шанса не будет…

Когда мы оказываемся в кровати, Андрей настойчиво мнёт мою грудь, сжимая её так сильно, что мне даже больно. Жадно хватает меня за ягодицы, уже возбужденным членом настойчиво втискивается в моё совершенно сухое лоно. А затем торопливо трахает меня перед сном, снова даже не задумываясь о моем удовольствии.

Когда он, наконец, засыпает, прижав меня к себе, я остаюсь лежать с широко открытыми глазами. Панически считаю дни в голове. Какая вероятность? Андрей не торопился выходить, как будто надеялся, что на этот раз всё получится. Меня трясёт.

Я осторожно начинаю выбираться из-под него, стараясь не разбудить. Сердце стучит в ушах, каждый вдох – это страх, что он откроет глаза. Но вот я уже на ногах. Тихо, как мышка, иду к шкафу, достаю сумку. Кладу в неё самое необходимое. Кошелёк, документы, телефон, немного одежды. Затем переряхиваю вещи Андрея – там должен быть ключ. Он всегда носит запасной… Есть! Холодный металл в моих пальцах словно даёт силы.

Бесшумно подхожу к двери, поворачиваю замок и, затаив дыхание, выскальзываю в коридор. Потом вниз по лестнице. Я почти выбралась.

Яркий свет фар ослепляет меня, когда я выхожу на улицу. Щурюсь, пытаясь понять, что происходит…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

13 Данияр

Я сижу в машине, наблюдая за подъездом. Уже который час. Не могу избавиться от ощущения, что с Лесей что-то не так. Она исчезла слишком резко со всех радаров. Да и не уходят с работы одним днем как правило. Начальство и коллеги были слишком нервными. Боялись слово лишнее сказать.

Я выяснил её адрес – несложно, если знаешь, кого спрашивать. Её бывшие коллеги оказались куда более разговорчивыми, когда увидели, сколько денег я готов дать за информацию. Но не мог не заметить, как облегченно выдохнула Света, когда я наконец ушел. Судя по всему, она больше всех с Лесей общалась. Возможно, я пересёк границы дозволенного, но мне плевать. Так будет правильно. Я подъехал к дому Леси, рассчитывая увидеть хоть что-то подозрительное, но снаружи всё кажется обычным.

Тихий двор, окружённый типичными кирпичными новостройками – такими, какие сейчас штампуют в каждом районе города. Вокруг ухоженные цветочные клумбы – кто-то из соседей заботливо за ними следит. Обычные окна, обычный подъезд, но что-то здесь всё равно кажется мне неправильным.

Я изучаю всё вокруг – привычка, отточенная годами. Чуть запотевшее стекло в одной из квартир, шторы, которые дёрнулись, словно кто-то только что за ними стоял. Бдительные соседи в этом доме. Возможно, это совпадение, но моё чутьё редко меня подводит.

Я уже собираюсь уехать, когда дверь резко распахивается, и Леся выбегает из подъезда. Быстрые, нервные шаги. Она не замечает меня, но я вижу её хорошо. Помню, какой она была в прошлый раз – улыбающейся, с вызовом, упрямой. Сейчас передо мной совсем другой человек. Бледная, с дрожащими губами, сжимающая лямку сумки, словно от этого зависит её жизнь. Она судорожно оглядывается, будто боится, что за ней могут выбежать в любую секунду. Её движения резкие, дёрганые, как у загнанного зверька, который понял, что выход только один – бежать.

Фары включены, и свет ослепляет её, заставляя прищуриться. Она моргает несколько раз, пытаясь рассмотреть, кто перед ней, но в следующий момент её глаза расширяются. Я вижу в них страх, замешательство. Она делает шаг назад, собираясь бежать, но уже поздно.

В следующую секунду она натыкается на меня.

– Напугал тебя?

Я ловлю её, не давая упасть. Её тело дрожит, напряжение передаётся мне через тонкую ткань одежды. Грудь судорожно вздымается, сердце колотится так сильно, что я чувствую это кожей. Она пытается что-то сказать, но не может. Только хватает воздух ртом, как рыба, выброшенная на берег.

– Тихо, – приказываю я, сжимая её плечи. – Всё в порядке.

Она смотрит на меня, и в её взгляде – паника, облегчение и что-то ещё, что я пока не могу разобрать.

– Данияр… – голос едва слышен, будто сорванный.

Я наклоняюсь ближе.

– Кто? – спрашиваю тихо. – Кого боишься?

Её губы дрожат, но она молчит.

Я вижу, как она колеблется, как судорожно ищет слова, но в итоге сжимает губы в тонкую линию. Вижу, как её пальцы судорожно сжимаются в кулак.

– Просто… мне нужно уйти отсюда, – выдыхает она.

Я чувствую, как во мне закипает злость. Не на неё. На ситуацию. На того, кто довёл её до такого состояния, что она боится даже говорить. Но поверх этого – другое. Острое осознание её близости, её запаха, её тепла. Она трясётся, и её тело буквально вибрирует под моими пальцами. Сердце стучит так сильно, что я чувствую его ритм.

Она так близко. Ближе, чем когда-либо. И это действует на меня чертовски сильно. Её тепло, её запах – крышесносный, тонкий, естественный, сладковатый. Он проникает в лёгкие, заставляя меня наклониться ближе, чтобы в полной мере ощутить его. Желание накатывает волной – животное, инстинктивное. Я хочу её. Здесь и сейчас. Вжать в машину, сломать её сопротивление, доказать, что она моя.

Но я не двигаюсь. Её страх – он ощутим, он цепляет меня, не даёт сделать шаг. Сейчас она словно загнанный оленёнок. Ещё немного – и сорвётся в бега. Одно неосторожное движение, и я потеряю её.

Я чувствую пальцами удивительно нежный бархат кожи. Ткань футболки колеблется от биения её сердца – стремительного, неровного. Она напряжена, будто готовится либо ударить, либо убежать, но в следующую секунду я ощущаю, как напряжение в ней спадает. Она перестает сопротивляться. Не потому что доверяет – потому что знает, что не убежит.

Я сглатываю, отгоняя свой голод, оттесняя его глубже. Не сейчас. Сейчас она не выдержит. Но, чёрт возьми, какая же она соблазнительная женщина.

– Ты меня за идиота держишь? – голос звучит низко и жёстко. Я не сжимаю её запястье, но и не отпускаю.

Она вздрагивает, но быстро берёт себя в руки. Опускает голову, словно собираясь с мыслями. Следом плечи тоже опускаются, будто она сдаётся.

Я ощущаю её тепло, её дыхание, которое вырывается короткими, нервными вздохами. Вижу, как в уголках её глаз блестит влага, но слёз нет – она держится из последних сил. Пальцы её дрожат, но она не пытается вырваться.

– Просто… Данияр, мне нужно уходить, пусти, – шепчет она.

Я смотрю на неё. Она мелко дрожит – то ли от холода, то ли от страха. Осознание накрывает меня резко, без предупреждения. Я не могу её отпустить. Я не позволю ей снова исчезнуть. Я сделал этот выбор ещё тогда, когда впервые увидел её на пляже, но понял это только сейчас.

Я провожу взглядом её бледное лицо, губы, сжатые в тонкую линию. Она не просит о помощи вслух, но я её слышу.

– Садись в машину, – коротко бросаю я.

Она колеблется, но секунду спустя делает шаг вперёд. Я открываю перед ней дверь. Олеся садится, но в последний момент снова оглядывается назад – туда, где осталась её старая жизнь.

Я сажусь за руль, кидаю на неё взгляд. Теперь она моя ответственность. И я не отступлю.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

14 Леся

Я сижу в машине, глядя в темноту за окном, но ничего толком не вижу. Мысли кружат в голове хаотичным водоворотом, каждая новая страшнее предыдущей. В груди расползается липкое беспокойство, сдавливает, как стягивающийся узел. Я сбежала. Но что теперь? Куда идти? Что делать? Андрей будет искать. Найдёт. А я без документов, без денег, без чёткой цели. Одна.

На что я надеялась? Что исчезну в никуда и буду свободна? Глупость. Он меня найдёт, и тогда…

Меня передёргивает. Воспоминания вспыхивают, обжигают, заставляют сжаться. Руки сами собой касаются предплечий – там, где ещё недавно были синяки. Они почти сошли, но я помню. Тело помнит. Жар его дыхания, силу грубых пальцев, короткую, сдавленную боль. Помнит страх. И отчаяние.

Я опускаю голову, кусаю губу. Если он меня найдёт… Нет, не хочу об этом думать. Но разум не слушается, услужливо подкидывает варианты. Найдёт. Отомстит. Сделает так, что я пожалею о побеге. Вновь посадит в золотую клетку, откуда не будет выхода. Ведь он всегда говорил – я его собственность. Навсегда.

– Всё будет нормально, – раздаётся рядом низкий голос.

Я вздрагиваю и резко поворачиваюсь. Данияр даже не смотрит на меня, держит взгляд на дороге, но его слова… Странно, но в них нет ни насмешки, ни приказа. Просто уверенность. Будто он прочитал все мои мысли.

Я мну край футболки. Однообразные действия успокаивают немного. Всё будет нормально? С чего бы?

– Куда ты меня везёшь? – мой голос звучит напряжённо.

– Скоро увидишь.

Ответ меня не устраивает. Я не хочу, чтобы кто-то решал за меня. Разве я не сбежала именно ради того, чтобы быть свободной? Но, откровенно говоря, я и сама не знаю, что делать. Куда податься, где спрятаться? Андрей найдёт меня. У него связи, ресурсы, желание. Я словно загнанный зверёк, без выхода, без возможности скрыться. Варианты… размыты, как силуэты в тумане.

Машина идёт плавно, за окнами мелькают огни. Я пытаюсь собраться с мыслями, но вместо этого меня всё сильнее накрывает тревога. Я ускользнула от Андрея, но куда?

Глупо доверять этому человеку. Он властный, уверенный в себе – тот, кто привык подчинять. Всё в его жестах, поведении буквально кричит об этом. Да, он спас меня. Но что дальше? Чего он хочет? Вряд ли он филантроп и альтруист. Такие люди, как он, мало что делают без выгоды для себя.

По спине пробегает холодок. Сердце стучит быстрее. Слишком тихо в машине.

– Останови машину, – вырывается у меня.

Данияр не реагирует.

– Останови! – громче.

– Нет.

Я стискиваю зубы. Взгляд мечется к дороге, затем к рулю. Безумная идея пронеслась в голове – если он не слушает…

Я дёргаю руль на себя. Машина резко виляет, визг резины пронзает воздух. Встречный свет фар ослепляет, а сердце взлетает в горло. Данияр реагирует мгновенно – его рука перехватывает мою, крепко, но не больно. Я чувствую жар его пальцев, силу, которой он сжимает руль, удерживая машину в пределах дороги. Ещё доля секунды – и он выравнивает авто, резко притормаживая.

– Ты что творишь?! – его голос обрушивается на меня.

Я дышу тяжело, сама испугавшись того, что сделала.

– Ты нас чуть не угробила, – продолжает он, всё ещё глядя на дорогу. – Если не хочешь ехать со мной – скажи. Я тебя не держу. Но истерики на дороге не устраивай.

Истерики? Я сжимаюсь от возмущения, но молчу. Взгляд падает на его руки, всё ещё крепко сжимающие руль. Он зол, но сдерживается. Почему? Андрей бы уже давно…

Волевым усилием запрещаю себе развивать мысль в этом направлении.

Я отворачиваюсь к окну, пытаясь прийти в себя. Вдох. Выдох. Машина снова трогается с места. Теперь, когда адреналин схлынул, в голове царит хаос.

Данияр не держит меня? Но везёт против моей воли. Почему я вообще с ним? Он чужой, незнакомец, с которым я встречалась всего один раз – и то в странных обстоятельствах. Он пугает меня: его властность, непоколебимость, этот пристальный взгляд, в котором я не могу разобрать намерений. Но что ещё страшнее – рядом с ним я чувствую себя чуть спокойнее, чем с Андреем. Это сбивает с толку. Как такое возможно? Почему рядом с тем, кто явно привык приказывать, у меня нет того всепоглощающего ужаса, который я испытывала с мужем? Может, потому что Данияр пока не поднял на меня руку? Но ведь и он может. Мужчины все такие.

– Куда ты меня везёшь? – повторяю я, тише.

– Скоро увидишь, – вновь отвечает он, но голос становится мягче.

Я сжимаю губы. Он не ответит. Значит, остаётся ждать.

Машина свернула с трассы. Проезжает ещё немного и подъезжает к высоким воротам с камерой. Я чувствую, как напряжение внутри нарастает. Когда они медленно начинают открываться, украдкой вытираю вспотевшие ладошки о джинсы.

Что за место? Куда он меня привёз?

Ворота закрываются за машиной.

Я сглатываю. Внутри беспокойство скручивается тугим комком.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

15 Данияр

Едва мы оказываемся на территории моего дома, я замечаю, как Леся напряглась еще сильнее. Её плечи словно застыли, взгляд мечется, выискивая угрозу. Она не доверяет месту, не доверяет мне. Даже когда я глушу двигатель, она не двигается с места.

— Ты в безопасности, — говорю спокойно, наблюдая за ней.

Её пальцы вцепляются в край футболки, взгляд скользит ко мне, настороженный.

— Здесь тебя никто не тронет, — добавляю, давая ей время осознать сказанное.

Она не отвечает, но я вижу, как она нервно сглатывает. Выхожу первым, обхожу машину и открываю перед ней дверь. Несколько секунд она сидит неподвижно, будто оценивает, стоит ли вообще выходить. Потом, пересилив себя, выбирается наружу.

— Пойдём, — киваю в сторону входа.

Я веду её в дом. Она идёт медленно, осматривается, цепляется взглядом за детали. Тёмные стены, мягкое освещение, лаконичная мебель. Всё дорогое, стильное, но без излишеств. Я никогда не любил вычурность.

В доме пахнет кофе, древесиной и лёгким оттенком моего парфюма. Леся чуть морщит нос, фиксируя этот аромат. Она идёт аккуратно, боится случайно что-то задеть или испортить. Её движения сдержанные, осторожные, словно она вторгается в чужое пространство.

Леся вздрагивает от каждого шороха, как испуганная птица. Я замечаю, как её руки дрожат, но она сжимает их в кулаки, пытаясь скрыть.

— Здесь безопасно, — повторяю. — Расслабься.

Она чуть дёргает головой, но не отвечает. Вижу, как её губы плотно сжимаются, как она пытается контролировать дыхание. Напряжение в ней настолько ощутимо, что кажется, будто стоит коснуться — и она взлетит в воздух, как лопнувшая струна.

Провожу её внутрь, показываю, где что находится: кухня, гостиная, ванная, спальня для неё. Останавливаюсь у кухни, открываю шкафчик и достаю стакан.

— Воды? — спрашиваю.

Она кивает, но руки у неё дрожат, когда принимает стакан. Пьёт маленькими глотками, взгляд всё так же настороженный.

Она явно что-то обдумывает, прежде чем вдруг поворачивается ко мне.

Я жестом предлагаю ей присесть на стул, но она остаётся стоять, скрестив руки на груди, возводя между нами невидимую стену.

— В качестве кого я здесь нахожусь? — выдаёт она прямо.

Я понимаю, к чему ведёт разговор, но молчу, позволяя ей продолжить.

— У меня муж есть, — резко добавляет, защищаясь. — Я приличная женщина. Спать с тобой не буду. Не могу же я просто так здесь жить.

Я невольно усмехаюсь, неторопливо опускаясь на стул напротив.

— Живи как моя гостья, — пожимаю плечами. — Никаких проблем.

Она моргает, не веря моим словам.

— Ты что! Я так не могу! Какая я гостья? Мы знакомы без году неделя. За кого меня примут?

— Это их проблемы, — спокойно отвечаю. — Расслабься.

Она смотрит с недоверием.

— Конечно, легко говорить, когда твоя репутация не висит на волоске.

Я наклоняюсь чуть ближе, опираясь локтями на колени, и встречаю её взгляд.

— Леся, неужели чужое мнение тебя волнует больше, чем твоя собственная жизнь?

Она замирает. Её дыхание становится тише, взгляд мечется, будто она пытается найти контраргумент. Но не находит.

— Но ведь...

— Плевать, кто что подумает.

— Нет, и всё же… я не могу так.

Она явно пытается найти выход из сложившейся ситуации. Я догадываюсь, что она не хочет чувствовать себя обязанной. Интересно.

— Тогда я должна делать что-то полезное, — говорит она твёрдо. — Не могу просто так.

— Например?

— Работать по дому. Готовить, убирать.

Я приподнимаю бровь.

— У меня есть уборщица. А ем я обычно в ресторане.

Она переминается с ноги на ногу, но взгляд не отводит.

— Но если ты будешь готовить... — продолжаю, наблюдая за её реакцией.

Она мгновенно вскидывается, в глазах загорается что-то живое.

— Буду! Обожаю готовить.

Я ухмыляюсь, но в голове уже мелькают совсем другие мысли. Интересно, как бы она отреагировала, если бы я предложил ей совершенно другую плоскость отношений? Кажется, что при одном лишь намёке на это она готова развернуться и броситься прочь, как испуганная лань.

Но я не чувствую вины. Если бы не её состояние, я бы даже не спрашивал. Настолько я хочу её себе. Её упрямство, её огонь, даже этот её страх – всё это лишь делает её ещё более желанной. Я умею ждать. Это тактическое отступление. Осада, если хотите. Полдела уже сделано. Она на моей территории. Дальше дело за малым. Нужно лишь выбрать момент.

Ой, прости, что ты говорила? Поваром?

— Ну что ж, тогда будешь моим личным поваром. Какую зарплату хочешь?

Она в замешательстве.

— В смысле? Как я могу сама себе назначить зарплату?

— Я разрешаю.

Она выглядит озадаченной, едва заметно кусает губу.

— Так ведь не делают…

— Смелее, Лесь. Я не кусаюсь. Реши. Ты свободный человек. И, как и при любом трудоустройстве, можешь предложить желаемую зарплату.

Она грузится, губы чуть поджаты, брови сведены. Видно, что ей некомфортно принимать решения. Видимо, в своей жизни она редко что-то решала сама. Наблюдать за этим занятно. Она смешно морщит нос, слегка кусает губу, задумчиво глядя на свои пальцы, которыми машинально теребит край кофты.

— Подумай и скажешь, — бросаю я. — А теперь отдыхай.

Она снова хочет что-то возразить, но потом осекается, только кивает.

Я ухожу, задумавшись о том, что буду дальше с ней делать. Она – загадка. Напуганная, но с характером. И я точно хочу узнать о ней больше. А заодно и о её муже. Пожалуй, пора выяснить, кто этот человек и какую власть имеет над ней.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

16 Леся

Я брожу по дому, стараясь не шуметь. Это место красивое, ухоженное, просторное… и совсем чужое. Каждая деталь — от гладкой поверхности стола до тяжелых штор — напоминает, что я здесь не хозяйка. И вряд ли когда-нибудь почувствую себя таковой. Всё кажется слишком чистым, слишком правильным, слишком… его.

Я подхожу к окну в гостиной, выглядываю наружу. Просторный двор, аккуратно подстриженные кусты, высокий забор. Здесь действительно невозможно проникнуть с улицы. Это вроде бы должно успокаивать, но мне только хуже. Чувствую себя птицей в золотой клетке.

Складываю руки на груди, прижимая ладони к локтям. Холодно. Или это просто от нервов? Меня знобит. Каждый шаг эхом отдается по дому. Я даже передвигаться стараюсь как можно тише, словно боюсь потревожить это гнездо тишины.

И всё время — это ощущение. Будто за мной наблюдают. Будто я чувствую его взгляд, даже когда он в другой комнате. Тяжёлый, изучающий, пронзающий. От этого кожа покрывается мурашками. Я не могу расслабиться. Даже когда он не рядом, он как будто всё равно здесь.

В какой-то момент я решаю: надо выйти. Прогуляться. Продукты закончились — хороший повод. Тем более, что я и правда хочу приготовить что-то нормальное.

— Мне нужно в магазин, — говорю, когда он появляется в кухне. — В тот, что подальше от моего района. Не хочу рисковать встретить кого-то.

Он бросает на меня внимательный взгляд.

— Почему именно туда? — спрашивает он.

— Так безопаснее. Меньше шансов столкнуться с кем-то, кто знает Андрея.

Он подходит ближе, опирается о край стола.

— Проще заказать доставку или отправить кого-то из охраны, — говорит он. — Не обязательно тебе самой куда-то ехать.

— Но они могут выбрать не то. Я сама лучше знаю, что нужно. Да и... мне просто нужно немного выйти, развеяться.

Я осекаюсь, потом добавляю тише:

— Хотя... меня, наверное, ищут.

Он смотрит на меня пристально, словно старается по глазам всё прочесть.

— Леся, может, хватит ходить кругами? Расскажи мне, что у тебя с мужем? Почему ты так боишься его?

Я сжимаюсь, плечи вздрагивают.

— Это личное…

— А ты сейчас где находишься, если не под моей крышей? — его голос становится жестче. — Хочешь быть под моей защитой — рассказывай всё. Иначе, если он тебя найдёт — как я должен тебе помочь, если не знаю, от кого тебя защищаю?

Я отступаю на шаг, словно его слова толкнули меня физически.

— Ты мне никто, — вырывается у меня. — Я не просила вмешиваться. Не надо. Это моя жизнь. Я сама разберусь.

Он усмехается, но в его взгляде злость.

— Самостоятельная, да? Разберётся. Сидит у меня дома, дрожит при каждом звуке, но всё сама решит. Твой муж — конченый псих.

— Не говори так. Он… просто очень ревнивый. Иногда… срывается.

— Ты сейчас серьёзно его защищаешь? — в голосе Данияра почти ярость. — Он тебя бьёт, унижает, терроризирует, а ты всё равно ищешь ему оправдание? Ещё скажи, что ты виновата в том, что он такой. Хватит уже это повторять себе.

Я молчу, опустив глаза. Он прав. Но признать это — всё равно что подписать приговор прошлой себе. А я не готова.

Он резко отходит в сторону, видно, что сдерживает себя. Потом бросает:

— Ладно. Разговор окончен. Делай, как хочешь. Только знай — я не собираюсь закрывать глаза на всё это.

Мы молча расходимся по комнатам. У меня внутри пусто. Словно после бурного шторма всё вымыло — и не осталось ничего.

В спальне я сижу на кровати, перебираю свои вещи. Пара футболок, джинсы. Всё, что успела схватить. Даже пижамы нет. Вчера спала прямо в лифчике и трусах. Неудобно, но что делать?

Ночью просыпаюсь от жажды. Горло пересохло, язык прилипает к нёбу.

Тихо выглядываю в коридор. Пусто. Вроде бы все спят. Данияр, надеюсь, тоже. Я крадусь босиком по лестнице, стараясь не дышать громко.

На кухне достаю стакан, наливаю воды. Делаю глоток — и тут сзади что-то шевелится. Я резко оборачиваюсь — и врезаюсь прямо в грудь Данияра. Вода проливается, стекает по груди, по животу…

— Аааа! — вскрикиваю, но он мгновенно прикрывает мне рот рукой.

— Тссс, это я! — шепчет.

Я в шоке, сердце колотится, дыхание сбито. И тут я замечаю — его взгляд опустился на мою грудь, мокрую, просвечивающую сквозь тонкую ткань белья. Его зрачки расширены, дыхание тоже сбилось.

На мгновение между нами повисает тишина. Обжигающая, густая, наполненная опасностью. Надо уходить...

И вдруг он делает шаг ко мне. Рука осторожно скользит к моему лицу, пальцы касаются щеки, подбородка. И прежде чем я успеваю понять, что происходит, он впивается в мои губы.

Поцелуй — жадный, присваивающий, властный. Он не просит разрешения — он берёт, как будто этим жестом ставит свою метку. Мой мозг протестует, но тело... Я застываю, дыхание сбивается окончательно, пальцы судорожно сжимают стакан. Горячая волна пробегает по коже, разливаясь мурашками.

Я должна оттолкнуть его. Закричать. Ударить. Но я просто стою, будто лишилась воли. Губы горят от его прикосновения, а внутри — сплошной хаос. Как он посмел?.. Но почему мне хочется, чтобы он снова…

А потом он резко отрывается от меня. Смотрит, как будто сам удивлён произошедшему. Тяжело дышит, отводит взгляд — будто силой заставляет себя смотреть в сторону.

— Это было неизбежно, — глухо говорит он.

Я машинально прикрываю грудь руками, как будто это поможет скрыть то, что он уже увидел. Отступаю назад, но спина упирается в столешницу. Мне некуда деваться.

Стою, дрожа, сжимая стакан, и чувствую, как всё во мне пульсирует. Не только от холода. От чего-то другого. Намного более пугающего. Намного более реального.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

17 Леся

Я просыпаюсь утром с тяжелой головой. В доме тихо. Сначала думаю, что всё приснилось — и разговор, и поцелуй, и этот странный жар внутри. Но стоит вспомнить его взгляд, как внутри всё снова вспыхивает.

На завтрак я не спускаюсь. Придумываю себе оправдание — устала, голова болит, что угодно, лишь бы не столкнуться с ним. Но долго прятаться не получается. Данияр появляется после обеда.

— Леся, — его голос звучит спокойно, но в нём чувствуется твёрдость. — С этого дня ты никуда одна не выходишь. Ни в магазин, ни на прогулку. Ни шага за ворота — понятно?

Я замираю, сжимаю пальцы.

— Но я…

— Не обсуждается. Хочешь чего-то — скажешь. Или поедешь с охраной. Всё. — Он протягивает мне коробочку. — И вот. Телефон. Новый. На всякий случай.

Я принимаю гаджет в руки, недоумевая. Он дорогой, современный, намного круче того, что был у меня.

— Спасибо… — выдавливаю из себя, хотя внутри всё клокочет. Это контроль или забота?

— Проще заказать доставку или отправить кого-то из охраны, — добавляет он, пристально глядя. — Тебе не обязательно выходить самой.

— Они могут выбрать не то… Мне проще самой, — бормочу в ответ. — Но… меня, наверное, ищут…

Он долго смотрит, не говоря ни слова, и это молчание давит сильнее любого приказа.

Вечером мы снова ужинаем вместе. Я стараюсь не смотреть на него, но это невозможно. Он словно заполняет собой всё пространство. Слишком близко. Слишком опасно. Потому что теперь, стоит мне на него взглянуть, как перед глазами снова всплывает та сцена на кухне. Его губы. Его руки. Его взгляд, прожигающий моё тело.

Я стыжусь этих мыслей. Мне противно от самой себя. Я всё ещё замужем. А думаю… об этом. Причём это не просто невинные фантазии. Они горячие, яркие, безумно возбуждающие. С каждым днём становится только хуже. Я ложусь в кровать и зажимаю подушку между ног, стараясь не думать, но тело совсем не слушает меня. Оно хочет. Оно жаждет. Чего-то, чего раньше никогда не было.

С Андреем всё было иначе. Сухо. Без эмоций. Без страсти. Максимум — после близости я шла в душ и, прячась от него, пыталась довести себя до пика сама. Быстро, тихо, с ощущением вины. Я казалась себе испорченной, грязной.

А теперь… теперь я просто сгораю от желания. И не могу остановиться.

Ночью я снова не сплю. Лежу, свернувшись в клубок, прижав подушку к животу. Мысли возвращаются к нему. К его рукам. К его голосу. К его губам. И вдруг я будто вижу всё это заново, как в ярком, живом сне…

Он входит в комнату. Медленно. Уверенно. Глаза горят. Я чувствую, как сердце вырывается из груди, а тело мгновенно откликается.

Он подходит ко мне, садится на край кровати и проводит ладонью по моему бедру. Я вздрагиваю, дыхание сбивается. Он тянет меня к себе, обхватывая затылок, и жадно впивается в губы — присваивающе, властно, будто ставит клеймо. Я стону ему в рот, теряюсь в этом поцелуе.

Он легко тянет майку вверх, обнажая грудь. Его пальцы сжимают её, большие, горячие, жадные. Я извиваюсь, прижимаясь к нему, чувствую, как между ног становится влажно от одного его взгляда. Его губы скользят ниже — по шее, по ключице, к груди. Соски напрягаются от ритмичных движений его языка, я выгибаюсь в ответ.

— Ты вкусная, — шепчет он. — Скажи, как ты хочешь, чтобы я тебя взял.

Я дрожу, стесняюсь, но он не даёт мне спрятаться. Стягивает с бёдер мои трусики, обнажая и лаская набухшие губки. Его пальцы легко скользят внутрь, а большой палец обводит клитор — круг за кругом, пока я не начинаю дрожать под ним. Волосы разметались по подушке, щёки горят в румянце, губы приоткрыты в немом крике. С ума схожу от безумного возбуждения. Еще немного, и умолять его буду готова.

— Посмотри на себя… ты вся течёшь для меня, — хрипло говорит он, глядя прямо в глаза. — Хочешь больше?

Я едва дышу. Он берёт мою руку и направляет её вниз.

— Поласкай себя. Я хочу видеть, как ты это делаешь.

Стыд обжигает щеки, но я подчиняюсь. Мои пальцы скользят туда, где ещё остался след его прикосновений. А он смотрит, как заворожённый. В его взгляде безумие, и я отзываюсь на него, реагирую. Влаги становится так много, что она стекает по ягодицам. Опускаю взгляд на руку Данияра, которая обхватывает его огромный ствол через штаны. Он явно возбуждён до предела.

Он засекает направление моего взгляда. Одно движение, и я как заворожённая смотрю на покачивающийся член прямо передо мной. Во рту скапливается вязкая слюна, и я с трудом глотаю ее, обвожу губы языком.

Данияр стремительно приближается, рывком дергает меня на себя, а потом входит. Жадно, резко, глубоко. Я хватаюсь за него, вцепляюсь в плечи, стону, выгибаясь навстречу. Он двигается во мне, заполняя целиком, будто бы в этот момент я принадлежу ему без остатка. Он накрывает мою грудь ладонью, прижимает к себе, шепчет грязные слова на ухо, от которых меня трясёт от стыда и желания.

И когда оргазм накрывает меня, я почти теряю сознание. Он сильный, яркий, взрывной. Я кричу в подушку, не в силах сдержаться.

…Я просыпаюсь. Вся влажная. Сердце бешено колотится, дыхание сбивчивое. Смотрю в потолок, не веря, что это был сон. Тело всё ещё пульсирует от вполне реального удовольствия. Одеяло между ног мокрое насквозь.

Не находя себе места, поднимаюсь с кровати, иду к окну. Просто подышать… остудиться. И тут замечаю.

Мелькнула машина. Слишком знакомая.

Я всматриваюсь, надеясь, что все это плод моего воспаленного воображения — и на секунду мне кажется, что это он. Андрей.

Меня охватывает паника. Холодный пот выступает на лбу. Если это он… если он нашёл меня…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

18 Леся

Я спускаюсь на кухню и дрожащими руками достаю всё необходимое для блинов. Тесто получается жидковатым, но мне всё равно — главное, занять руки, отвлечь голову. Монотонность поможет. Просто жарить блины. Просто дышать. Просто не думать. Это не может быть правдой. Он не мог меня найти. Не мог. Ведь он не всесильный, правда?

Когда всё готово, я зову Данияра. Он не откликается. Наверное, не слышит. Я поднимаюсь по лестнице, мысли мечутся, словно вихрь в голове. Захожу в его комнату, и в этот момент он выходит из ванной. В одном лишь полотенце, небрежно обёрнутом вокруг бёдер. Капли воды медленно стекают по его груди, по рельефному животу, скользят по ключицам и исчезают где-то под краем ткани. Я замираю. Мои глаза будто приклеиваются к нему, взгляд сам скользит по каждой линии тела: широкие плечи, крепкие руки, влажная кожа, пахнущая чем-то мужским и терпким. Мои губы приоткрываются, скольжу языком по нижней, и ловлю себя на том, что закусила её, чтобы не застонать вслух.

Он замечает. Конечно, замечает. И, кажется, ему это даже нравится. Его взгляд лениво, с вызывающей наглостью, скользит по мне — медленно, дразняще, словно ласкает. От макушки до самых пят. Под моей футболкой нет лифчика, и это невозможно не заметить — соски мгновенно откликаются на его присутствие, предательски напряжённые, проступающие под тканью. Я ощущаю, как тепло расползается ниже живота, дыхание становится неровным.

А потом я вижу… его реакцию. Мгновенную, явную. Полотенце не скрывает, наоборот — подчёркивает. Там, под ним, вырисовываются очертания того, что снилось мне ночью. Большой, возбуждённый, готовый. И я понимаю: реальность куда более захватывающая, чем любой сон.

Он делает шаг ко мне, нагло, уверенно:

— Хочешь потрогать?

Я отшатываюсь.

— Там... там завтрак готов, — лепечу и бегу вниз, не оглядываясь.

Пока он спускается, я стою у кухонного окна, нервно осматривая улицу. Машины нет. Или есть? Мне всё мерещится. Я не могу расслабиться. Сердце всё ещё бешено колотится — то ли от страха, то ли от воспоминаний о том, как Данияр выглядел.

Когда Данияр приходит, я с натянутой улыбкой двигаю к нему поближе тарелку с аккуратной стопкой блинов и предлагаю:

— Сметану будешь? Или джем? Малиновый.

— Давай и то, и другое.

Он ест с аппетитом, а я — почти ничего. Руки дрожат. Он замечает.

— Что-то не так? — спрашивает, откладывая вилку.

Я смахиваю предательскую слезу.

— Кажется… я видела машину Андрея. У дома. Рано утром.

Данияр резко меняется в лице.

— Собирайся. Мы уезжаем. Сейчас.

— Мне особо нечего собирать, — пытаюсь пошутить.

Он только кивает:

— Тем лучше. Быстрее уйдём.

Он садится со мной на заднее сиденье машины. Его рука сжимает мою на долю секунды. Я чувствую, как он сдерживает внутренний кипящий гнев, зубы сжаты, челюсть напряжена. Мы едем в загородный домик — уютный, тихий, с камином, большими окнами и терпким запахом хвои, просачивающимся даже через закрытые стёкла. Я стараюсь отвлечься, утыкаясь взглядом в мелькающий за окном пейзаж, но чувствую каждую деталь: его тепло рядом, энергию, от которой сердце отзывается учащённым биением.

— А чем ты вообще занимаешься? — спрашиваю, нарушая тишину.

Он чуть поворачивает голову, бросает на меня взгляд исподлобья:

— У меня сеть фитнес-клубов.

— И всё? — приподнимаю бровь.

— Не всё. Но тебе пока достаточно знать только это.

— Серьёзно? — тону в разочаровании. — Я тебе доверяю, а ты…

Его губы растягиваются в ленивой полуулыбке, голос становится мягким, почти бархатным:

— Не дуйся, Лесь. Меньше знаешь — крепче спишь.

Он оставляет меня в доме, но перед уходом подходит ближе. Его пальцы мягко касаются моей щеки, скользят к шее, задерживаются на секунду, заставляя кожу покрыться мурашками. Он обнимает меня — крепко, властно, с тем едва уловимым подтекстом, от которого ноги становятся ватными. Я вдыхаю его запах — тёплый, насыщенный, немного пряный. Он проникает в меня, остаётся где-то глубоко, под кожей. Даже когда дверь закрывается за ним — он всё равно будто рядом.

Чтобы справиться с нервами, я прошу привезти продукты и готовлю весь день, не останавливаясь ни на минуту. Голубцы — аккуратно заворачиваю каждый лист. Пельмени — леплю один за другим, руки движутся машинально. Котлеты — обжариваю до румяной корочки, ловя аромат, который хоть немного возвращает ощущение нормальности. Борщ — насыщенный, густой, с томатной кислинкой и чесноком. Лазанья — сочная, с тонкими слоями теста и сливочным соусом. Пирог с капустой — пышный, ароматный, как у бабушки в детстве. Запечённая курица — румяная, с хрустящей кожицей, пропитанная чесноком и розмарином. Компот из сухофруктов — насыщенный, янтарного цвета, согревающий.

В доме пахнет по-домашнему — жареным луком, сдобной выпечкой, специями. Всё это создаёт иллюзию уюта, которой я отчаянно пытаюсь укутаться, как в тёплое одеяло. Но тревога всё равно не отпускает. Она сидит внутри, тяжёлым камнем в животе. Я варю, тушу, пеку — а внутри всё равно холодно и пусто.

К вечеру напряжение достигает предела. Данияр всё не возвращается. Я хожу по дому, будто загнанный зверёк — с комнаты в комнату, прислушиваясь к каждому звуку. Скрип половиц, шорох ветра, стук капель по стеклу — всё кажется подозрительным. Я выглядываю в окно, вглядываюсь в темноту. Улица пуста, но от этого только страшнее. Уже десять вечера, а он давно должен был вернуться.

И тут — телефон пиликает.

Смс от неизвестного номера:

"Ты хорошо спряталась, дорогая. Но я уже близко. Жди, скоро буду."

Я бросаюсь к двери, сама не знаю зачем. И вдруг — она открывается. Я натыкаюсь на тёплую, сильную грудь Данияра. Я зарываюсь в него, спрятавшись, как ребёнок. Он обнимает меня крепко. И я понимаю — рядом с ним я чувствую себя в безопасности.

***

Мои хорошие,

Я решила писать молодежку на отдельном акке и сегодня стартовала с новинкой

Буду рада видеть вас там ❤️

— Это нереально — за месяц девушку в ЗАГС затащить.

— Да легко, любую! — отвечаю, откидываясь на спинку дивана

— Ты не будешь выбирать, потому что мы сами тебе выберем! Проиграешь, будешь нас всех по клубам развозить. Трезвый водитель на год.

— Что если наоборот, вы проиграли?

— Ямаха.

— Чёрт, забились, — отвечаю, уже ощущая, как азарт берет верх. — Спорим.

***

Я жила свою обычную, размеренную жизнь, пока не появился он.

Самоуверенный, упрямый, настойчивый мажор.

Он явно привык, что мир крутится вокруг него.

Но только не я.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

19 Леся

Как только дверь распахивается, я почти влетаю в него — в его грудь, тёплую, надёжную, пахнущую привычным мужественным ароматом. Моё сердце вырывается из груди. Я прячусь в его объятиях, вцепляюсь пальцами в рубашку, прижимаюсь щекой к его телу, будто только так могу снова начать дышать. Он сразу обнимает меня крепко, одной рукой гладит по спине, другой бережно укрывает затылок, прижимая к себе.

— Всё хорошо… я с тобой, — шепчет он, а в его голосе сила, от которой мне хочется расплакаться и раствориться в нём.

Я вскидываю глаза, и он тут же видит в них страх. Достаю телефон дрожащими пальцами, показываю экран.

— Вот… смс… Он… он нашёл меня… Что делать, Дан? Он же просто убьёт меня… — мой голос ломается, и я впервые зову его по имени так, коротко, близко… не как раньше.

Данияр сжимает челюсть, взгляд становится стальным. Он берёт телефон, читает сообщение, пальцы на его руке напряжены. Но потом он вновь поворачивается ко мне, и всё в его лице меняется. Суровость уходит, остаётся только тепло и сосредоточенность на мне.

— Лесь, — он касается моей щеки, большим пальцем убирает слезу. — Пока ты рядом со мной — с тобой ничего не случится. Никто к тебе даже не приблизится. Слышишь?

Я киваю, но страх перед появлением Андрея не так-то просто унять. Дрожь не проходит. Он гладит меня по плечам, медленно проводит ладонями по рукам — от локтей до запястий, и в этом прикосновении я чувствую его интерес ко мне, как к женщине. Горячий. Жгучий. Необузданный. Я чувствую, как тело откликается. Мышцы под его ладонями словно тают. Дыхание сбивается, кожа покрывается мурашками.

Данияр смотрит мне в глаза, пристально, глубоко. Его пальцы скользят по моей ключице, чуть сдвигают ткань футболки, и я будто проваливаюсь в это касание. Его ладони находят мою талию, задерживаются там, нежно сжимают, ощущая мою хрупкость.

— Я так устала бояться, — шепчу, замирая, прижавшись к нему. — Мне так страшно…

— Забудь о нём. Он больше ничего не значит. Сейчас только я, — его голос становится ниже, грубее. Он берёт меня за волосы, не больно, но властно, притягивая к себе. Его губы касаются виска. Горячее дыхание обжигает кожу.

Он не торопится. Медленно, с наслаждением, его губы скользят по моей щеке, опускаются к шее. Там, где пульсирует кровь. Где так чувствительно. Я приглушённо вздыхаю, пальцы цепляются за его рубашку. Он чувствует мою реакцию и лишь глубже погружается в эти ласки, поцелуи становятся горячее, смелее, быстрее. Он прихватывает зубами нежную кожу на шее, а затем лижет это место своим горячим языком. От чувственности момента у сознание плывёт. Я вся превращаюсь в сплошной комок желания. И все это благодаря ему.

— Дан, ох-х-х… — вырывается у меня с придыханием.

Я ощущаю, как он целует меня в ямку между ключиц, как его руки гладят бока, забираясь под ткань. Всё внутри будто закипает. Воздуха не хватает. Я сама тянусь к нему, пальцы ищут края его рубашки и поднимают её, обнажая мускулистый пресс. Моя ладонь касается его кожи — горячей, гладкой, упругой. Он рычит — глухо, грубо, прижимает меня к стене.

— Хочешь почувствовать, как я заставлю тебя забыть всё? — шепчет он, сжимая мою грудь, пальцами приподнимая сосок, играя с ним грубо.

Он смотрит на меня, зрачки расширены, дыхание тяжёлое. Он будто сдерживает себя из последних сил. Но я уже чувствую, что сдалась на его милость. Приму всё, что он захочет мне дать. Я сама тянусь, прижимаюсь к его губам, целую его с отчаянием и жаждой. Он отвечает — страстно, глубоко, не оставляя ни капли сомнения, ни миллиметра расстояния между нами.

Его рука резко срывает с меня футболку, обнажая грудь. Он смотрит на меня как на добычу, которую собирается взять. Его губы находят мои соски — горячие, напряжённые, чувствительные до дрожи. Он ласкает их языком, зубами, вызывая во мне рвущиеся наружу стоны. Я стону, выгибаюсь, бедра сами прижимаются к нему, чувствуя его напряжённый, пульсирующий член через ткань. Мои пальцы блуждают по его спине, скользят вверх и зарываются в волосы на затылке.

Он рычит, отрывается от груди, одной рукой стягивает с меня шорты и трусики. Я уже влажная, горячая, пульсирующая. Мне кажется, что я взорвусь, если не смогу ощутить его прикосновение сию секунду. Он чувствует это, скользит пальцами туда, где мне уже давно все готово для него. Медленно, дразняще.

— Течёшь по мне. Ждала меня, да? — шепчет он, не отводя взгляда.

Я едва держусь. Он погружает один палец, потом второй, двигается медленно, мучительно. Я стону, хватаюсь за его плечи. Он целует меня, впивается зубами, рукой сжимает грудь, сильно, жадно.

Он внимательно наблюдает за моей реакцией, подстраиваясь, разжигая огонь все сильнее. И вот я уже, не помня себя, насаживаюсь на его пальцы, обильно пачкая его смазкой.

— Вот так, девочка, покажи мне как сильно хочешь…

Когда я почти теряю контроль, он резко поднимает меня на руки, несёт в спальню, кидает на кровать. Срывает с себя всё, обнажает тело. Я в восхищении смотрю на его член, изнывая от бешеной потребности почувствовать его внутри.

Он встаёт над мной, опускается, целует живот, бёдра, колени. Его пальцы снова находят мой клитор, ласкают — дразняще, умело.

Я кричу, когда он наконец, медленно, с властной уверенностью входит в меня. Не даёт ни секунды отдыха — ритм мощный, глубокий, с каждым толчком сильнее.

Он держит меня за бёдра, поднимает, сам на коленях, прижимает меня к себе, двигается с бешеной силой. Я отключаюсь на несколько долгих секунд от накрывшего оргазма. Он впивается губами в мою шею, шепчет грязные слова, от которых возбуждение только усиливается, будто у меня и не было только что самого мощного оргазма за всю мою жизнь.

Ещё толчки — и он срывается, зарычав, прижимая меня к себе до боли. Мы тяжело дышим, он не отпускает, держит, гладит, вжимает в себя, как будто в этом мире мы — одно целое.

Минуты спустя он встаёт, натягивает штаны, берет телефон и хрипло говорит:

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Усильте охрану. Найдите его. Немедленно. Если нужно — прочешите весь город.

20 Леся

Я просыпаюсь от теплоты, разливающейся по телу. Первое, что чувствую — это его запах. Такой привычный уже, мужественный, пряный, едва уловимый, но до дрожи возбуждающий. Я лежу, прижавшись к его груди, укрытая сильной рукой. Его дыхание ровное, глубокое — он ещё спит. А я не могу уснуть снова.

Сквозь полуопущенные веки смотрю на его лицо — спокойное, сосредоточенное даже во сне. Линия скулы, суровые брови, чёткий подбородок. Всё в нём такое… властное, сильное, опасное. И в то же время — сейчас, в эту минуту — он кажется почти уязвимым. Таким, каким никто его не видит, кроме меня.

Я прижимаюсь ближе, зарываясь лицом в его шею, вбирая этот запах, это ощущение защищённости. Но вместе с тем подкрадывается другое чувство. Липкое, неприятное.

Сомнение.

А что, если это просто секс? Просто способ сбросить напряжение? Просто тело, которое греет ему постель?

Я осторожно шевелюсь, пытаясь не разбудить его, но он мгновенно просыпается — взгляд становится ясным, рука крепче сжимает мою талию.

— Уже проснулась? — его голос сиплый от сна, низкий, хриплый.

— Угу… — я слабо улыбаюсь, надеясь услышать в ответ что-то тёплое, нежное. Но он лишь откидывается на подушку и тянется к телефону.

Молчит. Просто смотрит на экран, потом убирает его в сторону. Взгляд сосредоточен, мысли где-то далеко. Я пытаюсь понять, о чём он думает. Наверное, о чем-то, связанном с бизнесом. Он уже встал с кровати, молча натягивая на себя рубашку.

— Уходишь? — спрашиваю негромко, стараясь не показать, как это больно.

— Есть дела, — коротко бросает он, застёгивая пуговицы.

Ни поцелуя, ни ласкового взгляда. Ни слова о ночи, которая перевернула мой мир. Может, только мой?

Я тихо выдыхаю, стараясь отогнать мысли. Но они не отступают. Я вспомнила, каким он был со мной вчера — страстным, грубым, всепоглощающим. Как будто хотел пометить меня изнутри. А сегодня… он всё так же рядом, но чувствуется какая-то отстранённость. Или мне кажется? Или я просто схожу с ума? Стоит меня пригреть, показать человеческое отношение — и я таю, как воск. Есть что-то в этом нездоровое. Но я не умею по-другому. Привязываться к Дану будет самой большой глупостью. Самой опасной. Потому что если он уйдёт — я останусь с пустотой в сердце.

Я сжимаю простыню в кулаке.

— Дан… — зову неуверенно.

Он оборачивается, смотрит на меня — спокойно, нейтрально. Ни капли нежности, ни намёка на ту страсть, которую я чувствовала на себе всего несколько часов назад.

— Что? — просто и сухо.

— Ничего… — отвожу взгляд. Слишком глупо. Зачем говорить то, что он всё равно не услышит?

Он подходит, целует меня в висок. Механически. И уходит.

А я остаюсь. В этой огромной, холодной кровати, в тишине, которая теперь давит. И мне становится холодно.

«Зачем я ему?.. Просто тело? Просто повар? Просто удобная женщина рядом? Он же даже не спросил, как я себя чувствую. Не обнял. Не улыбнулся…»

Я встаю, хожу по комнате. Всё внутри клокочет. Эта неуверенность гложет изнутри, как ржавчина. Я не понимаю — как можно было быть таким страстным ночью и таким холодным утром? Как будто два разных человека.

Я что-то сделала не так? Или, может, всё, что он хотел, он уже получил? Поэтому поступает со мной так?

И теперь он может вышвырнуть меня в любой момент. Просто щёлкнет пальцами — и всё.

Я спускаюсь вниз. Хватаюсь за первое, что приходит в голову — готовлю яичницу с беконом, нарезаю пару помидоров, огурец, укладываю всё на тарелку. Руки дрожат, но я заставляю себя сосредоточиться на мелочах — хотя бы так отвлечься.

Он появляется на кухне почти бесшумно. Садится, бросает короткий взгляд — и начинает есть. Быстро, с аппетитом. Кажется, будто всё как раньше.

— Всё в порядке? — спрашивает, заметив мою сдержанную мимику.

Я поднимаю на него взгляд и сразу же отвожу глаза. Не хочу, чтобы он увидел то, что внутри меня творится. Всё слишком хрупко. Я сама слишком хрупкая рядом с ним.

— Конечно, — сохраняю спокойный тон.

— Ты сегодня тоже поздно приедешь? — спрашиваю, делая вид, что просто планирую ужин.

— Пока не знаю, — отвечает он сухо, откладывая вилку.

— А насчёт… насчёт охраны? — спрашиваю почти шёпотом.

Он хмурится, но кивает:

— Не беспокойся. Усилили. Даже если Андрей появится, сработают оперативно.

Молчание. Он допивает кофе в два глотка.

— Принесёшь телефон? Мне уже пора, — бросает он, поднимаясь.

А я только киваю, а внутри всё продолжает тонко звенеть — как треснутое стекло, готовое рассыпаться при малейшем касании.

"Он говорит об охране, о безопасности — но ни слова обо мне. Как будто я — просто деталь этого дома, мебели, окружения. Не человек. Не женщина, которая вчера была в его руках, в его постели."

Я пытаюсь убедить себя, что это нормально. Что он просто сдержанный. Такой мужчина, такие не сюсюкают. Не держат за руку и не шепчут на ухо утром. Но внутри всё протестует. Я чувствую холод с его стороны. Ощущаю его всем телом и душой.

А в голове всё ещё оживают воспоминания о ночи. Как он смотрел на меня, как будто я единственная. Как будто я важна. А сейчас... я чувствую себя ненужной. Пустой.

"Почему я так быстро привязалась? Это из-за того, как он защищает меня? Из-за секса? Или потому что впервые за долгое время я почувствовала себя любимой?.. Ведь в том, как Андрей относится ко мне, гораздо больше любви к самому себе. Или мне просто отчаянно хотелось верить в это?"

Я боюсь, что всё это — иллюзия. Что стоит мне чуть сильнее увлечься, как он уже отвернётся. И тогда я просто рухну с той высоты, на которую сама себя подняла. Без права на мягкое падение.

Когда я подхожу к телефону Дана, он вдруг вибрирует. Я невольно бросаю взгляд на экран — там всплывает имя. Наташа.

У меня будто всё внутри коркой льда покрывается.

Наташа. Кто она? Его любовница? Та, кто был до меня? Или та, кто всё ещё рядом?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

21 Леся

Я злюсь на себя. По-хорошему — просто должна выкинуть это из головы. Забудь ты этот чёртов звонок, Леся. Может, это просто сотрудница. Может, сестра. Какое тебе дело?

Но нет. Оно сидит внутри, как заноза, зудит, покалывает. Я чувствую, как внутри растёт что-то противное, непривычное, тяжелое. Ревность. Я даже сначала не узнаю это чувство. Просто тяжесть где-то под сердцем, раздражение, потом — вспышка злости. Сама на себя злюсь: да кто я ему, чтобы ревновать? Какая разница, кто ему звонит? У него, возможно, полгорода таких "Наташ". И если я вдруг вообразила себе что-то большее — это только моя проблема.

Слишком легко мне спутать заботу и страсть с другими чувствами. Принимала же я еще недавно одержимость за любовь.

Я отмахиваюсь. Пытаюсь. Но ревность не уходит.

Иронично: как только я начинаю сомневаться — он появляется. На пороге кухни, взгляд цепкий, изучающий. Я отворачиваюсь, но он подходит ближе, его пальцы чуть касаются моей талии, как бы невзначай. Слишком просто. Слишком быстро забывает, как был холоден утром.

— Ты вся на нервах, — замечает он, и я вздрагиваю.

— Просто… устала, — нагло вру, удерживая прямой взгляд.

Он будто что-то чувствует. Его взгляд соскальзывает с моего лица и цепляется за кого-то позади. Я оборачиваюсь — один из садовников, молодой парень, смотрит в нашу сторону. Он улыбается, ничего особенного, просто мимолётный взгляд. Но Данияр каменеет.

— Кто это? — спрашивает резко, хотя прекрасно знает.

— Новый помощник в саду. Вчера только вышел.

— Он слишком широко улыбается.

— Что?

— На тебя. — Его голос становится ниже, опаснее. — Слишком широко. Может, исправить это?

Это… ревность? Он, Данияр, может ревновать меня?

Осознание одновременно радует и пугает. Ведь изначально так все и начиналось у нас с Андреем. Было приятно, что он считает меня настолько привлекательной, желанной другими мужчинами. Но потом он первый раз поднял на меня руку…

Данияр резко притягивает меня к себе. Его пальцы обхватывают мою талию, прижимают вплотную. Я чувствую его дыхание у самого уха.

— Ты будешь моей, Леся, — тихо, почти рычанием. — Я не собираюсь делить тебя ни с кем. Ни взглядов, ни улыбок.

— Дан, ты пугаешь меня.

— Пальцем тебя не трону. Слово даю.

Он разворачивается, тянет меня за собой — прямо наверх, в спальню. Всё происходит слишком быстро, я даже не успеваю ничего сказать. Его шаги резкие, движения — властные, порывистые. Он резко открывает дверь, и уже в следующую секунду его руки на мне. Губы жадно врываются в поцелуй, пальцы срывают одежду, и я не сопротивляюсь. Не могу.

Он целует меня так, как будто хочет стереть с меня каждый чужой взгляд. Как будто ярость внутри него выливается в прикосновениях. Он почти груб, на грани, но я сама горю от этого. Я не узнаю себя — отзываюсь на каждое движение тела, на каждую вспышку желания в его жестах. Он хватает меня за бедра, прижимает к себе, и я чувствую его желание — мощное, нетерпеливое, дикое. Набухшая головка адски пульсирует, передавая эти вибрации напрямую мне. Мы падаем на постель, и он словно срывает с меня остатки контроля.

— Хочу тебя, Дан…

Его ладони жгут мою кожу, его движения резкие, требовательные, и при этом безумно чувственные. Он прикусывает мою шею, грудь, и я вскрикиваю, но не от боли — от нарастающего наслаждения. Ужасно мокрая уже, настолько, что кажется, подо мной лужица образовалась. Его голос — низкий, охрипший:

— Ты моя. Запомни это. Моя.

Он входит в меня резко, властно, и я выгибаюсь под ним, теряя остатки здравого смысла. Сильно сжимаю его внутренними мышцами, чтобы почувствовать каждый миллиметр его совершенного орудия. Он двигается быстро, рвано, будто в каждом толчке пытается доказать, что я принадлежу ему. Я цепляюсь за его плечи, чувствую, как всё внутри дрожит, как волна за волной накрывает меня это безумие. Он смотрит в глаза — прямо, пронзительно, и повторяет снова:

— Моя. Только моя.

Мы сливаемся в одном ритме, на грани одержимости, на грани боли и экстаза. Он держит меня крепко, почти яростно, и я только сильнее тону в этом ощущении — принадлежать, быть нужной, быть желанной. Когда я кончаю, это похоже на взрыв — тёплый, яркий, всёобъемлющий. А он не отпускает, накрывает меня своим телом, своей силой, своей тенью.

Когда всё заканчивается, я лежу, обессиленная, растрёпанная, с прерывистым дыханием. Он тоже дышит тяжело, прижимая меня к себе. И в этом моменте, коротком, почти незаметном — он гладит мои волосы. Аккуратно, медленно. Почти нежно.

Я замираю. Боюсь дышать. Этот жест… слишком другой. Он словно не его, принадлежит кому-то другому, кто не стесняется проявлять свои чувства. Но стоит мне только попытаться его прочувствовать — он уже отстраняется, поднимается с кровати, натягивает рубашку.

— Нужно съездить. Вернусь не поздно, — бросает он, уже выходя из спальни.

Я остаюсь, сражаясь с пульсирующими эмоциями внутри. И снова — холод. Он был близко. Так близко. И снова отдалился.

Я встаю, натягиваю халат, выхожу на лестничную площадку — и в этот момент слышу его голос. Он где-то внизу, говорит по телефону. Тихо, но я различаю слова.

— Не лезь к ней. Она под моей защитой. Я сказал — не приближайся.

Я цепенею.

Кто он? С кем он говорит?

И почему эта "защита" звучит как угроза. Или приговор.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

22 Леся

Я хожу по комнате, как загнанное животное. В груди всё дрожит, будто земля под ногами расходится. Я не могу больше молчать. Не могу делать вид, что мне хватает его мимолётной ласки, за которой снова следует холодное отчуждение.

Сколько ещё я так продержусь? Он может быть тёплым, заботливым… а потом будто всё исчезает. Эта недосказанность. А я мечусь между надеждой и страхом. Я жду слов, которых, возможно, он никогда не скажет. Жду поступков, на которые он не решится. Мне всё чаще кажется, что я теряю саму себя. Что растворяюсь в его настроениях, как в зыбком тумане, где нет ни опоры, ни выхода.

Но может, проблема во мне? Может, я слишком быстро поверила, привязалась, растворилась в нём? Я и сама не понимаю, что со мной происходит. Это ненормально — так зависеть от человека, который держит дистанцию. Это нездорово. Я не хочу быть просто удобной женщиной на его условиях. Я хочу быть женщиной, которую любят. Не терпят. Не используют. Не зовут к себе только когда есть настроение.

Он появляется в дверях, всё такой же невозмутимый. Да Боже, ну как можно быть таким ураганом и таким айсбергом одновременно? От этих эмоциональных качелей чувствую, скоро окончательно превращусь в истеричку. Настолько расшатана моя психика. На тоненькой ниточке все повисло. И эта ниточка вот-вот порвётся.

— Мы поговорим? — спрашиваю, стараясь убрать противные звенящие нотки из голоса. — Или я опять должна читать тебя между строк?

Он смотрит на меня с прищуром.

— Что ты хочешь услышать?

— Что я не просто тело в твоей постели! — срываюсь. — Что я не вещь, которой можно пользоваться, когда вздумается! Мне надоело гадать, в какой момент ты приголубишь, а в какой оттолкнешь, Данияр! Изначально ты взял меня на работу. Давай сохраним рабочие отношения? Что скажешь?

Он застывает. Его взгляд становится тёмным, словно тучи сгущаются в глазах. Он идёт ко мне, медленно, шаг за шагом, и я вжимаюсь в спинку кресла.

— Игрушка? — его голос низкий, опасный. — Ты думаешь, я так с игрушками обращаюсь? Ты думаешь, если бы ты была просто постельной грелкой — я терпел бы твои загоны, твои страхи, твою несносную эмоциональность?

Я распахиваю глаза.

— Спасибо, — говорю горько. — Очень приятно слышать, какой ты видишь меня.

— Не переворачивай. Ты знала, с кем связалась. Я никогда не обещал тебе ни сказок, ни кольца на палец.

— Да плевать мне на кольца! — выкрикиваю. — Мне нужна ясность! Честность! Элементарное уважение! А не это… когда ты утром холоден, вечером горяч, а в остальное время между нами тишина, в которой я с ума схожу.

Он резко разворачивается, проходит к двери.

— Прекрати драму, Леся.

— Трус! — бросаю ему вдогонку. — Ты боишься признать, что тебе не всё равно!

Он замирает, но не оборачивается. Только сжимает кулаки.

— Лучше бы тебе собрать свои вещи, — бросает он и уходит, хлопнув дверью так, что стены дрожат.

Я остаюсь одна. Сердце рвётся на части, но я не плачу. Пока нет. Хватаю чемодан, начинаю суетливо собирать вещи, но руки трясутся, и всё падает, путается. Я сажусь на кровать, прижав ладони к лицу. Я не могу. Не могу уйти. Что-то внутри меня держит, сжимает, не отпускает. Как будто я уже часть этого дома. Этого мужчины. Даже несмотря на боль, обиду, непонимание. Что-то сильно цепляет меня в нем, как будто между нами невидимая нить, которую не разорвать.

Быстро, скажете вы. И будете правы. Замужем еще? Конечно. Все понимаю. Но разве чувства приходят по расписанию? Разве можно приказывать сердцу, кого любить, а кого забыть?

Я убираю в стирку рубашку, которую он случайно оставил в спальне. Пахнет им — табак, его парфюм, его кожа. Сжимая ткань, я словно ощущаю его рядом. И это убивает. Я ловлю себя на том, что глажу ткань пальцами, как будто касаюсь его. И от этого жжет пальцы сильнее, чем от любого унижения.

Ночь опускается на дом, а я так и сижу, не двигаясь. Тени за окнами сгущаются, словно отражая моё внутреннее состояние. Я почти не дышу, вслушиваясь в тишину, будто от неё зависит моя дальнейшая судьба. Каждый звук, каждое шорох — будто эхом отражается в моём сердце. Я не знаю, чего жду: примирения, прощения или окончательного разрыва. Может, и того, и другого одновременно.

В какой-то момент слышу, как щёлкает дверь. Он вернулся. Я напрягаюсь всем телом, будто от этого зависит — рассыплюсь ли я на части. На секунду хочу спрятаться, не попадаться ему на глаза, сделать вид, что сплю или ушла. Но нет.

Я встаю, выхожу в коридор. Он проходит мимо молча. Холодный, отстранённый. Но глаза… глаза не врут. В них — буря. Сдерживаемая, глухая. Он на грани какого-то важного решения. И я не спрашиваю. Просто смотрю ему вслед, когда он скрывается в своей комнате.

И всё же, на мгновение, он замедляет шаг. Его рука едва поднимается — будто хочет коснуться меня. Но он сдерживается. Сжимает пальцы в кулак и идёт дальше, не оглядываясь. Но этого было достаточно. Я вижу: он борется. С собой. Со мной. С чем-то внутри, что пугает его самого. Что делает его уязвимым, и он не знает, как с этим быть.

Я не выдерживаю. Слёзы всё же катятся по щекам. Я выхожу на улицу, чтобы подышать, успокоиться. Холодный воздух хлёстко обдаёт кожу, но не отрезвляет — внутри всё пылает. Я стою, вглядываясь в темноту, как будто надеюсь найти в ней ответы.

И тут я его вижу мужчину. У машины, стоящей напротив. Он курит, капюшон накинут, лицо частично скрыто, но… Сердце проваливается в пятки.

Это… невозможно. Но я узнаю эти очертания. Эту фигуру. Это может быть только Андрей.

Неужели он уже нашёл меня? Или я брежу?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

23 Андрей

Я просыпаюсь в постели — и сразу что-то не так. В квартире слишком тихо. Слишком пусто.

Сначала думаю, что Олеся просто спит. Или в ванной. Кричу: "Леся!" — в ответ тишина. Прохожу в спальню — кровать пуста, но смятая, как будто она только что встала. Одеяло скомкано, подушка с вмятиной. В комнате ещё витает её запах — тёплый, привычный. И это почему-то бесит меня ещё больше. Всё говорит о том, что она была здесь… и ушла. Оставила меня. Сбежала.

Я рывком открываю шкаф — её куртки нет. Но остальная одежда висит, будто она просто ушла на пару часов. Это путает. Сначала кажется, что она просто вышла. Но обуви у двери тоже нет. На вешалке пусто. Подхожу к комоду — часть вещей осталась, но самые необходимые пропали. Нижнее бельё, носки, её любимый свитер. Расчёски нет — ту самую, которой она каждое утро чесала волосы, тоже прихватила. Значит, это не случайный выход. Это бегство.

Мои пальцы сжимаются в кулак. Ключи. У неё не было ключей. Я их забрал. Я ЧЁТКО ПОМНЮ, что забрал. Значит… Значит она их украла. Эта маленькая тварь украла ключи.

Я не сразу могу поверить. Хожу по квартире, будто идиот, как будто она сейчас выйдет из-за угла и засмеётся. Но каждый шаг только доказывает: её нет. Она ушла. Сбежала. Как последняя крыса.

Я хватаю куртку и мчусь к её родителям. Ну конечно. Куда ей ещё деться? Мамочка с папочкой, с их жалостливыми взглядами. Её мать, вечно хлопочущая, всегда смотрела на меня с обожанием. "Андрюша то, Андрюша сё", — вечно звучало из её уст. Она души во мне не чаяла. И если эта дура знает, где её дочь — она выложит всё сразу, не задумываясь. Вот почему я мчусь к ним — выбить информацию, пока не стало поздно.

Они открывают дверь, как ни в чём не бывало. Я вваливаюсь в дом — как ураган.

— Где она?!

Мать лепечет: "Андрюша, ты чего… Может, она в магазин вышла? Или к врачу? Может, ты просто не заметил?"

У меня в горле ком. Я хочу заорать: "Какой, к чёрту, магазин?! У неё не было ключей!" Но вовремя осекаюсь. Скажи я такое — они насторожатся. Начнут подозревать, задавать вопросы. А мне это не нужно.

Я скриплю зубами, кидаю пару фраз, чтобы от них отстали — и уезжаю. Домой. А там… я просто разрываюсь от ярости. Мой мозг кипит, руки зудят, и первое, что попадается под руку — летит в стену. Стул с грохотом разбивается, ножки отлетают в стороны. Я хватаю пепельницу — она тоже летит в стену. Потом — зеркало. Я бью по нему кулаком, с диким хрустом стекло рассыпается на осколки. Кровь течёт по пальцам, но мне плевать. Я ору. Визжу, как зверь. Эта тварь сбежала. Сбежала ОТ МЕНЯ. Предала. Ушла, как крыса. С каждым новым ударом я будто пытаюсь вытравить из себя её запах, её голос, её взгляд. Но всё тщетно. Она всё ещё везде — в этой проклятой квартире, в каждой треклятой детали. Я хватаю с полки её чашку и швыряю в стену. Она раскалывается, как и я внутри. Она сбежала. Оставила меня. Так просто. Как будто я ничто.

Ты меня вообще любила, сука?!

Я не сплю ночь. Сижу, курю, думаю. Где её искать? В голове — путаница из мыслей, я не могу сосредоточиться. Потом меня осеняет. Камеры. У соседнего дома есть камеры. Через знакомого с охраны получаю доступ. Пролистываю запись. И вижу — она выходит. Одетая. С сумкой. И… садится в машину. К какому-то мужику.

Кровь в висках пульсирует. Я увеличиваю изображение. Лицо смазано, но номер вижу. Пару звонков — и всё становится ясно. Это тот ублюдок. Данияр. Богач с подпольным бизнесом. Тот самый, который искал ее у магазина. Значит так, сучка…

Все мои органы внутри превратились в лаву. Она даже не ушла одна — сразу прыгнула в постель к другому. Шлюха. Дрянь. Давалка. С одного хуя на другой скачет, как блядь последняя. И ведь казалась такой тихой, робкой… А оказалась, как все.

Я ищу этого Данияра. Через знакомых, через связи. Его адрес. Его маршруты. Появляюсь у его дома ночью. Сижу в машине, слежу. Но к утру вынужден уехать — работа зовёт. А вечером — всё. Тишина. Ни одного окна не горит. Пусто. Они скрылись. Снова. Убежали от меня.

Я снова бросаюсь в поиски. Становлюсь одержимым. Даже коллеги начинают смотреть косо. Я не бреюсь. Не меняю одежду. Мне плевать. Мне нужно найти её. Найти и вернуть. И наказать. Её или обоих сразу.

Я нарываю информацию о казино. Подпольная хрень. Я поклянусь, я его закопаю. Я прижму его по всем статьям. За всё, что он сделал. За то, что увёл мою женщину. Что засрал её голову, трахал. Что забрал то, что МОЁ.

В конце концов нахожу адрес загородного дома. Выхожу на её новый номер. Пишу ей сообщения — сначала спокойные, предупреждающие, но потом они становятся всё яростнее. Она молчит. Не отвечает. Только подливает масла в огонь.

Я еду к загородному дому. На мне толстовка, капюшон — чтобы камеры не засекли. Чтобы никто меня не узнал. И сижу. Часами. Холод пробирает до костей, но я жду. Жду, пока она покажется.

И вот, наконец… Она выходит. Вся в слезах. Разбитая. И у меня внутри всё переворачивается. Хочется рвануть к ней, встряхнуть, закричать: "ЧТО ОН С ТОБОЙ СДЕЛАЛ?!" А потом прижать к груди. А потом снова — вцепиться в волосы, наказать. Растерзанное сердце не знает, что хочет больше — убить или удержать. Но ясно одно — это ещё не конец. Я верну её. Или уничтожу обоих.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

24 Леся

Мне кажется, он уже здесь. Где-то рядом. Спрятался в тенях, подслушивает, следит. Я не вижу его, но чувствую — всем телом, каждой клеткой. Как тогда, когда он подходил сзади, молча, и я даже находясь к нему спиной знала — он здесь. Это ощущение возвращается теперь снова и снова, не давая дышать. Уровень паранойи растет в геометрической прогрессии.

Каждый звук отзывается в груди глухим гулом. Поскрипывание пола, шорох за дверью, стук ветки по окну — всё кажется угрозой. Я вздрагиваю, иду по коридору, озираюсь. Умом понимаю: это глупо. Он не может быть здесь. Не может. Охрана вокруг, забор, дверь заперта, в конце концов. Но тело помнит страх. Тело чувствует иначе.

Я пытаюсь заняться чем-то — складываю бельё, мою посуду, вытираю пыль, переставляю книги на полке, глажу полотенца, перебираю ящики в поисках ненужного хлама. Рукам нужно дело, иначе сойду с ума. Но всё время ловлю себя на том, что прислушиваюсь. Поворачиваю голову на звук. Сердце каждый раз делает кульбит, грозя проломить ребра — а вдруг это он?

Иногда мне мерещится его голос. Кажется, что он зовёт меня из-за стены. Что он идёт по коридору. Что вот-вот схватит за плечо. В ушах звенит, пульс отдаётся в висках. Я пугаюсь собственного отражения в окне. Тень на стене заставляет меня вздрогнуть, шум за дверью — подпрыгнуть.

Я стою на кухне, машинально помешивая чай в кружке. Пар поднимается вверх, растворяясь в полумраке. Пальцы дрожат, и я с усилием ставлю чашку на стол, опираюсь на край ладонью. Мне кажется, что даже воздух дрожит от напряжения, как перед грозой. Я прислушиваюсь. Кажется, за стеной что-то скрипнуло. Или это мне только кажется?

На столе лежит открытая книга, которую я пыталась читать, но строчки сливаются. Я глажу обложку пальцем, пытаясь сосредоточиться хотя бы на чем-то. Но всё внутри — как оголённый провод. Я тянусь за чашкой, чтобы сделать глоток — и в этот момент звонит телефон. От неожиданности я вздрагиваю, чай расплёскивается на блюдце. Сердце в пятки. Только спустя несколько секунд я беру трубку.

Оказывается, это один из охранников.

— Олеся, Данияр велел передать: Андрей появился в посёлке. Уже.

— Что? — у меня всё сжимается внутри. — Вы уверены?

— Да. Он появился вчера вечером, засекли его практически сразу. Мы усилили охрану. Босс просил не волноваться.

Не волноваться? Да у меня пальцы дрожат так, что я едва держу трубку. Он рядом. Андрей. Он нашёл меня. Всё внутри скручивается в узел. Он идёт за мной. Я чувствую это так же, как чувствовала его шаги, когда он приближался в квартире. Когда не нужно было видеть — достаточно было просто знать.

Я опускаюсь на пол там, где стояла. Гляжу на узор на плитке пустым взглядом. Как будто всё перестаёт существовать, кроме этих новостей. Воздух кажется слишком густым, чтобы дышать. Я сижу, обхватив себя руками, и с трудом удерживаюсь от того, чтобы не разрыдаться.

Я звоню Данияру первым делом, как обретаю способность двигаться. Он берёт трубку спустя несколько гудков.

— Я знаю, — говорит он. — Всё под контролем.

— Почему ты не сказал раньше?!

— Потому что ты и так боишься. Я не хотел усугублять.

— Но он же здесь…

— Он тебя не тронет, — отрезает он резко. — Я этого не допущу.

Я молчу. Молчание висит между нами, тяжёлое, наполненное вопросами, которые я боюсь задать. Но всё же не выдерживаю:

— Зачем ты всё это делаешь? Почему… почему ты так защищаешь меня?

Он замолкает. Я слышу только его дыхание. Потом он глухо говорит:

— Просто не бойся. Этого достаточно.

Нет, недостаточно. Я хочу понять, кто я для него. Почему он так защищает меня, словно я не просто развлечение? Неужели я ему дорога? Но он кладёт трубку, не дожидаясь моего ответа, снова не объясняя ничего.

Вечером я пытаюсь отвлечься. Готовлю что-то простое — овощи на пару, рыбу. Украшаю стол свечами, надеясь, что уют поможет заглушить тревогу. Включаю музыку, пытаюсь создать иллюзию нормальной жизни. Закутываюсь в плед, как будто это может защитить. Но внутри всё равно дрожь. Мурашки бегут по коже каждый раз, когда за окном мелькает тень.

Кажется, кто-то тронул ручку двери. Я выскакиваю — никого. Пусто. Но страх остаётся. Я хожу по дому, проверяю окна, замки. Захожу даже в кладовую — и там, среди коробок и старой мебели, чувствую, как сердце стучит до боли. Я включаю свет в каждой комнате, будто лампочки способны разогнать тьму внутри меня. Но они бессильны.

Ночью я засыпаю плохо. Сон приходит прерывисто, урывками, словно боится приблизиться. Я ворочаюсь, сбрасываю одеяло, затем снова кутаюсь в него, пытаясь согреться, будто не холодно телу, а душе. И когда наконец соскальзываю в забытьё, всё внутри превращается в мучительный водоворот образов.

Тёмные силуэты проносятся за спиной, я слышу шаги — глухие, тяжёлые, приближающиеся. Мне кажется, я в своей старой квартире, и всё повторяется — только хуже. Дверь хлопает, щелкает замок, и в комнату входит он. Его лицо расплывчато, будто за матовым стеклом, но я всё равно знаю — это Андрей. Он приближается, и мне некуда бежать. Мышцы сковывает паника. Я тянусь к двери, но она не открывается. Поворачиваюсь — он уже рядом. Смотрит на меня и улыбается той самой улыбкой, от которой внутри всё сжимается в страхе.

Он говорит что-то, и голос его будто звучит сразу везде: в голове, за спиной, в груди. Слова неразборчивы, как шум прибоя, но я чувствую их смысл кожей — угрозу, ненависть, власть. Он тянет руку ко мне, и я кричу, но голос застревает в горле. Мир расплывается, будто его затягивает в темную воронку. Я просыпаюсь в холодном поту, с криком, сжав простыню в кулаках так, что побелели костяшки. Телефон мигает — новое сообщение.

Я беру его с дрожащими пальцами.

«Ты не спрячешься. Я рядом.»

Меня бросает в жар. Кровь уходит из головы. Я вскакиваю, бегу по дому, зову:

— Данияр?!

Тишина.

Никто не отвечает.

Я оббегаю весь дом. Комнаты пусты. Его нет. Он ушёл. И я осталась одна. Совсем одна. А он — рядом. Где-то там, во тьме.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

25 Леся

Я не спала всю ночь. Лежала в постели с открытыми глазами, прислушиваясь к каждому звуку. Сердце реагировало на каждый скрип пола, на тихое потрескивание свечи, на звук капель в раковине, как на сигнал угрозы. Мне казалось, что за стенами что-то движется — словно тень ходит по коридорам. Но дома было тихо — слишком тихо. И от этой тишины становилось только страшнее. Данияр так и не вернулся. Его отсутствие тянуло холодом в груди, тревогой, которую я не могла утолить ни пледом, ни попытками рационально успокоить себя. Я пыталась читать, включала музыку, даже пыталась медитировать — всё впустую. Беспокойство ворочалось внутри, как дикий зверь в клетке, не давая ни минуты покоя.

Когда за окном начался рассвет, я поднялась, чувствуя, что уже больше не выдержу. Бессонная ночь оставила следы на лице — тусклый взгляд, синяки под глазами, бледность кожи. Пальцы дрожат, когда завязываю волосы в небрежный хвост, будто каждая мелочь требует усилий. Я долго стою у зеркала в ванной, уставившись в собственное отражение, пытаясь найти в нём хоть каплю уверенности, хоть намёк на то, что я справлюсь. Но всё кажется зыбким, как будто вот-вот рухнет подо мной земля.

Я брожу по дому, как призрак — тихо, бесцельно, по кругу. Сначала в спальню, потом на кухню, в гостиную, снова в коридор. Всё время прислушиваясь — к щелчку замка, к скрипу шагов за дверью, к голосу, который скажет: «Я здесь». Я подхожу к окну, вглядывалась в сереющий двор, надеясь увидеть знакомый силуэт. Но пустота отвечает мне гулким эхом.

Сообщение пришло неожиданно. Телефон завибрировал в кармане халата, и я, не глядя, разблокировала экран.

Андрей прислал фотографию.

На снимке — я. И Данияр. Мы стоим на террасе, я улыбаюсь, держу чашку, он смотрит на меня. Это был один из редких спокойных моментов. Кто-то явно подглядывал. Кто-то следил. Сердце сжалось. Пальцы онемели.

Следом — текст: «Красивая парочка. Только вот ты, шлюшка, забыла, кто твой муж. Я не дам тебе развод. А этого твоего мразька закопаю. Хочешь, чтобы всё по-хорошему было? Возвращайся.»

Меня затрясло. Ноги подогнулись, я сползла на пол прямо посреди коридора. Грудь сдавило, словно внутри сработал капкан. Воздуха не хватало. Мир будто сжался в одну точку, сдавливая виски. Пальцы сжимаются в кулаки, дыхание сбивается — коротко, резко, будто я тону. Паника накатывает.

Я не понимаю, что со мной происходит. Никогда раньше такого не было. Меня бросает в пот, потом в дрожь, всё внутри пульсирует страхом. Я прижимаюсь к стене, пытаюсь вдохнуть — не получается. Слёзы текут по щекам, и я даже не могу их стереть. Тело будто больше не слушается. В ушах звенит, всё вокруг начинает плыть. Я хватаюсь за стену, чтобы не потерять равновесие. Меня охватывает ужас — как будто я схлопываюсь внутрь себя, исчезаю, растворяюсь в этом страхе.

Сердце бьется так быстро, что кажется — вот-вот вырвется из груди. Грудная клетка сжимается. Появляется чувство, будто кто-то держит меня за горло. Я начинаю раскачиваться взад-вперёд, как загнанный зверёк. Мысли путаются, я уже не понимаю, где реальность, где бред. Только одно ясно: он снова рядом. Даже на расстоянии — он держит меня в ловушке.

С трудом дотягиваюсь до телефона. Пальцы дрожат так сильно, что я дважды ошибаюсь в коде блокировки. Наконец — звоню Данияру. Он отвечает быстро:

— Леся?

— Он… он… — я задыхаюсь, не могу выговорить ни слова.

— Что случилось? Где ты? Ты одна?

— Фото… — хриплю я. — Он прислал фото… и угрозы…

— Тихо. Тихо. Я еду.

Связь обрывается. Я всё ещё не могу встать. Голова кружится, холод стелется по коже. Я просто сижу и жду. Этот дом перестал быть безопасным.

Данияр возвращается через двадцать минут. Я едва встаю с пола, когда он оказывается рядом. Его руки на моих плечах, взгляд быстро скользит по моему лицу, как будто оценивает ущерб.

— Покажи, — говорит он.

Я протягиваю ему телефон. Он смотрит снимок. Его челюсть сжимается, пальцы побелели от напряжения. Тишина становится гнетущей. Я вижу, как внутри него загорается ярость, медленно, но неотвратимо.

— Это всё? Он писал ещё что-то?

Я киваю. Он читает, губы сжимаются в тонкую линию. Потом кладёт телефон на стол, достаёт свой, набирает кого-то:

— Передай ему. Если он хочет играть — я не против. Но пусть потом не жалеет — И бросает трубку.

Я стою напротив него, всё ещё дрожа. Он смотрит на меня. Тот самый взгляд, от которого мурашки бегут по коже.

— Нам надо поговорить о твоём муже, — говорит он медленно. — Он копает под меня. Ты точно всё мне рассказала?

Сердце замирает. Грудь стягивает. Я понимаю — теперь всё становится серьёзнее, чем я могла представить. И скрывать больше невозможно.

Но как сказать это? Как объяснить, что я и сама не всё знаю? Что я до сих пор чувствую, как Андрей держит меня за горло даже на расстоянии? Что каждый день с ним — это след, оставшийся под кожей, не стираемый ни временем, ни заботой другого мужчины?

Я открываю рот, но слова застревают в горле. Данияр смотрит пристально, как будто видит меня насквозь. Я отвожу глаза. Не из страха — из стыда. Я не хотела втянуть его в это. Но, кажется, выхода уже нет.

— Я… — начинаю тихо. — Я не знаю, что он может сделать. Он ненормальный. И он полицейский. У него есть связи. Он очень хитрый и умный. Он умеет причинять боль так, что никто не увидит.

Голос дрожит. Данияр не отвечает. Он просто смотрит. Молча. И это молчание страшнее угроз.

Я знаю: скоро всё изменится. И уже не будет пути назад.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

26 Леся

Мне холодно. Даже когда горячая вода обжигает кожу, даже когда в ванной стоит пар — внутри всё равно ледяная пустота. Я стою под душем, словно пытаясь смыть с себя всё то, что снова липкой пеленой нависло на груди. Страх. Беспомощность. Грязь.

Я тру кожу до красноты, будто если достаточно сильно потереть, то исчезнут и воспоминания, и тени рук, которые когда-то душили меня. Но всё без толку. Это внутри. Под кожей. Внутри костей.

Дверь ванной тихо приоткрывается. Я вздрагиваю.

— Леся… — голос Данияра мягкий, осторожный. — Ты в порядке?

Я молчу. Не могу солгать. Но и не хочу говорить правду. Он всё равно услышал её в моей тишине.

Он заходит. Не приближается сразу. Просто стоит у порога. Потом берёт полотенце, подходит медленно. Я отворачиваюсь. — Не смотри на меня… — шепчу. — Пожалуйста.

Он не отвечает. Осторожно оборачивает меня полотенцем, прижимает к себе. Я чувствую, как биение его сердца глушит мою дрожь. Он тёплый. Он — живой. И я впервые за долгие часы чувствую себя хоть немного живой тоже.

Он уводит меня в спальню, сажает рядом на кровать. Я всё ещё дрожу, мокрые волосы липнут к щекам. — Я чувствую себя грязной, — говорю почти беззвучно. — Испорченной. Как будто он снова забрал у меня всё… даже то, что я начала себе возвращать.

Данияр берёт моё лицо в ладони. Его глаза — тёплые, тёмные, глубокие.

— Ты не испорчена, — говорит он тихо. — Ты не сломана. Ты — сильная. Живая. Он не смог тебя сломать. Никогда не сможет.

У меня перехватывает дыхание. Что-то в его словах ломает внутренний заслон, рушит щиты. Я не выдерживаю — слёзы катятся по щекам. Не от боли, нет. От чувства, что меня видят. Настоящую. Ту, которую я сама боялась признать в себе.

— Мне страшно быть с тобой… — выдыхаю. — Но ещё страшнее — не быть.

Он не говорит ничего лишнего. Просто склоняется ко мне, прижимает лоб к моему. Его пальцы скользят по моим щекам, смахивая слёзы. Его поцелуй — не страстный, не жадный. Он — тихий. Утешительный. Честный.

Когда он касается меня — всё меняется. Его движения — сначала медленные, почти дразнящие, как будто он хочет, чтобы я прочувствовала каждую секунду. Его ладони проходят по моим плечам, груди, животу — с лёгким нажимом, отчётливо, как будто рисуют на моей коже собственную карту. Его пальцы задерживаются на сосках, поглаживая, закручивая их между подушечками, вызывая дрожь и тихие вздохи, что срываются с моих губ. Я чувствую, как внутри разгорается жгучее тепло — медленно, но неотвратимо.

Его губы следуют за руками — целуют каждый дюйм моего тела, оставляя мокрые, пульсирующие следы, от которых сердце пропускает удары. Он опускается ниже, скользит вниз животом, обжигает внутреннюю сторону бедра дыханием. Я приподнимаюсь навстречу, будто тело само знает, чего хочет.

Когда он касается языком моего клитора, я вздрагиваю — волна удовольствия накрывает моментально, ломкая, пронзительная. Он ласкает меня методично — то круговыми движениями, то лёгкими пощипываниями губами, меняя ритм, чувствуя, как я дышу всё чаще, как моё тело напрягается. Мои пальцы зарываются в его волосы, я тихо стону, не сдерживая себя.

Когда он вновь поднимается ко мне, я уже пылаю. Он входит резко, уверенно, но не больно — и я стону в его губы. Мы сливаемся в одном ритме, чуть более грубом, чуть более жадном. Его движения становятся сильнее, глубже — он берёт меня, как будто утверждает: «Ты моя». И я позволяю — впервые с полной отдачей, с криком внутри.

Я выгибаюсь, мои бёдра обвивают его, я чувствую каждое его движение вглубь — настойчивое, ритмичное, сильное. Он держит меня за запястья, прижимая их к подушке, и это только заводит — в этой крепкой хватке нет боли, есть сила, защита, желание. Он шепчет: «Смотри на меня», и я смотрю — в его глазах пламя, и я отражаюсь в нём вся.

Оргазм подступает внезапно — как прилив, как удар тока. Я кричу, выгибаюсь, сжимаюсь вокруг него, а он не отпускает, продолжает двигаться, пока моё тело не начинает мелко дрожать от послевкусия. Потом он кончает сам — с низким рычанием, уткнувшись мне в шею, впиваясь пальцами в мои бёдра, сдерживая себя до последнего.

Он остаётся во мне, накрывая своим телом, и это — как кокон, как защита от мира. Мы лежим, не говоря ни слова. Его ладонь сжимает мою. Его дыхание горячее, тяжёлое, но я чувствую, как оно постепенно выравнивается. Он целует моё плечо, тихо шепчет: «Ты моя. И только моя.»

Я впервые ощущаю: это не просто секс. Это признание. Это связь. Это настоящее.

— Ты рядом, — шепчу я. — И это всё, чего я хотела.

Он что-то отвечает, уже почти во сне. Кажется, называет меня «моя». Улыбка трогает мои губы.

Но утро приходит слишком быстро.

Я просыпаюсь рано. Он всё ещё спит. Лицо спокойное. Такое, каким я его почти не видела. Я тихо поднимаюсь, чтобы не разбудить. Иду на кухню за водой.

Возвращаясь, замечаю на тумбочке тонкую папку. Похоже, он оставил её небрежно. Я сначала не обращаю внимания. Но взгляд цепляется за заголовок.

«Отчёт. Частное игровое заведение. Финансовые потоки. Риски.»

Сердце сжимается. Я беру в руки папку. Читаю дальше. И с каждой строкой внутри поднимается паника.

Подпольное казино. Отчёты. Проверки. Схемы. Фамилии. Номера. Всё слишком подробно.

Я опускаюсь на край кровати. Смотрю на спящего мужчину рядом. И впервые чувствую не только тепло… но и страх. Настоящий.

Если это увидит Андрей… Он найдёт, за что зацепиться. Он разрушит его бизнес. Он уничтожит всё.

А я… не знаю, как это остановить.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

27 Данияр

Я просыпаюсь до рассвета. Не помню, как заснул, вырубился сразу после охренительного секса с Лесей. Но чувствую, что спал беспокойно.

Леся рядом. Тихо дышит, уткнувшись лицом в подушку. Мне достаточно протянуть руку, чтобы коснуться её, но я этого не делаю. Встаю, подхожу к окну, закуриваю. Город ещё спит, утопая в полутьме. Я смотрю в темноту и понимаю — я вцепился в неё слишком крепко. Слишком глубоко.

Я не должен был привязываться. Но уже поздно.

Вдох — горький, терпкий.

Я не верил женщинам с детства. После того, как мать ушла, оставив меня с отцом, когда мне было три. Я тогда не понимал, что происходит. Помню только, как вцепился в её руку, пытаясь задержать, а она вырывалась. Оставила меня, даже не оглянувшись напоследок. Я ждал, что она вернётся. Она не вернулась. Не звонила. Не приезжала. Даже не поздравляла с днем рождения.

Отец не говорил о ней. Не позволял. Стоило мне задать вопрос — встречал холодный взгляд, за которым скрывалось что-то похожее на ненависть. Я быстро понял: тема закрыта.

Он был жестким. Жил работой, деньгами, правилами. Никогда не говорил о чувствах, не показывал слабости. И я рос таким же. Учил себя не ждать, не надеяться. Не привязываться. Женщины приходили и уходили, и я никогда не держал их дольше, чем было нужно. Они брали, что хотели, и я брал взамен. Взаимовыгодный обмен. Без привязанностей. Без доверия.

Но теперь…

Я смотрю на Олесю и чувствую, как с хрустом ломаются мои прежние привычки, установки. Она другая. Она не играет, не врёт. В её глазах нет корысти, нет желания что-то получить взамен. И это пугает. Потому что то, что нужно ей... Не знаю, смогу ли дать. А сломать её еще раз будет слишком жестоко.

Я всегда думал, что не способен привязываться. Что во мне просто нет этой функции. Но когда она рядом — всё иначе. Я хочу её. Не просто тело. Её душу. Её запах. Её мысли.

Она меняет меня. И, чёрт возьми, я позволяю ей это делать.

Сжимаю зубы, тушу сигарету. Нужно выбросить всё это из головы.

Телефон на тумбочке глухо вибрирует. Беру трубку. Голос на том конце обеспокоенный.

— Дан, тут странная тема. Этот… Андрей. Требует встречи с тобой. И знаешь, где?

— Где? — спрашиваю спокойно, но внутри уже нарастают тёмные волны злости.

— В твоём казино.

Это вызов. Открытый, наглый.

— Он сам пришёл?

— Нет. Передал через одного из наших. Ждёт сегодня вечером. И говорит, если не придёшь, у него есть план Б.

План Б? Усмехаюсь. Андрей не тот, кто умеет проигрывать. Он привык давить, привык ломать. Но сейчас он играет не на своей территории.

— Передай, что я приду.

Казино работает в штатном режиме. Свет приглушён, музыка льётся тихим фоном, приглушая шум игорных столов. Я вхожу в VIP-зал и сразу замечаю его. Он сидит вальяжно, раскинувшись в кресле, одной рукой лениво покручивает бокал с виски, другой постукивает по подлокотнику, выжидая. Усмехается, когда замечает меня, и делает нарочито медленный глоток, демонстрируя показное безразличие. Будто у себя дома, уверен в своей неприкосновенности.

Подхожу. Сажусь напротив. Мы смотрим друг на друга, сражаясь взглядами, кто кого. Я молчу.

— Зачем хотел встретиться? — мой голос спокоен. Лёд.

— А я думал, ты догадливый. Или ты настолько в неё втюрился, что мозги потекли?

Я не отвечаю, понимаю, что на эмоции выводит. Даю ему говорить. Пусть покажет, что задумал.

— Ты же знаешь, кто я? — он наклоняется ближе, ухмыляясь. — Я мент. Причём не самый последний человек. Понимаешь, что это значит?

— Не думаю, что ты меня удивишь сейчас.

— Да ладно тебе, Дан. Ты же умный мужик. Должен понимать — у меня связи. Я могу закопать тебя, даже не испачкав рук.

Я молчу. Жду.

— Знаешь, что мне нравится больше всего? Она до сих пор моя. Юридически. Пока я не подписал бумаги, она моя жена. А ты трахнул чужую жену.

Он наклоняется ближе, его голос становится почти интимным, словно мы не враждуем, а делимся сокровенным.

— Как она в постели, а? Хороша? Стонет сладко, цепляется за тебя ногтями?

Закипаю, понимая, что нужно держать себя в руках.

— Думаешь, когда она с тобой, она твоя? Нет, Дан. Никогда не будет. Всегда будет помнить, кто был первым. Кто сделал её своей. И кто может забрать обратно.

Кулаки сжимаются под столом.

— Мне даже не нужно пачкать руки. Достаточно намекнуть, где копать. Пиу-пиу, Данияр Даниэлов убит. И бизнесу твоему конец. А самое забавное — я могу сделать так, что на тебя выйдут через неё.

Он давит. Исподтишка, как привык. Но я только усмехаюсь.

— Знаешь, Андрей… Ты совершил ошибку.

Он на мгновение теряет напускное высокомерие.

— Ты пришёл сюда. — Я подаюсь вперёд, мой голос становится тихим, стальным. — А значит, правила мои.

Он щурится. Уже не так уверен в себе.

— Ты мне не угроза, Данияр.

Я наклоняюсь ближе.

— Если ты ещё раз тронешь её… если хоть раз дотронешься… тебя не спасут никакие связи.

В его глазах вспышка ярости. Он скрывает её, откидывается назад, делает вид, что равнодушен.

— Ладно, ладно. Не кипятись. Просто деловое предложение. Считал, что ты думаешь головой.

Он встаёт. Приводит в порядок пиджак.

— Но ты только что сделал свой выбор.

Я молча смотрю, как он уходит. Чувствую, как внутри разгорается холодный, ослепляющий гнев.

Подзываю человека.

— За ним. Каждый шаг, каждый звонок. Докладывай мне.

Я смотрю в зеркало, встречаюсь взглядом с собственным отражением и знаю — Андрей подписал себе приговор.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

28 Данияр

Проблемы начинаются с самого открытия. Казино работает в штатном режиме, но уже спустя полтора часа наведываются чужаки.

— Проверка, Дан. Неожиданная. Поступил анонимный сигнал.

Я сжимаю зубы. Всё понятно. Андрей начал действовать. Он не просто угрожал — он давит. По-крысятничьи, из-под тишка.

— Что именно проверяют?

— Документы, финансы, алкоголь. Всё сразу.

Чистая формальность. Они ничего не найдут, потому что я слежу за этим. Но сам факт того, что менты влезли сюда, раздражает. Значит, это только начало.

Через несколько часов — ещё один удар. Один из наших поставщиков сообщает, что его товар задержали на границе города. Груз с элитным алкоголем. Официальная причина — подозрение в контрабанде. Бред. Андрей роет под меня и даже не скрывается.

Я молча встаю из-за стола. Беру телефон.

— Найдите, кто конкретно этим занимается. И пусть кто-то из наших переговорит с людьми Андрея. Нужно понять, как глубоко он в это влез.

Я выхожу на улицу, закуриваю. Дым горчит во рту. Андрей играет по-крупному. Думает, что может меня задавить. Ошибается.

Ответный ход назревает быстро. Если Андрей лезет в мой бизнес, значит, пора лезть в его. Я знаю, что он продажный, но этого мало. Мне нужны доказательства.

Мои люди выясняют, что один из подчинённых Андрея решил открыть своё казино. Не под крышей Андрея, а своё, независимое. И ищет покровителя. Мы выходим на этого человека первыми. Предлагаем сделку: покровительство со стороны крупного игрока — Андрея. Деньги, защита.

Андрей осторожен. Он подозрителен до паранойи. Проверяет все контакты, выискивает малейшие несостыковки. Несколько раз назначает встречу, потом отменяет, меняет место. Использует кодовые слова в переписке, его люди чистят телефоны после каждого разговора. Он ставит своих людей на прослушку, устраивает проверку на утечку информации. Убеждается, что никто не водит его за нос. Только после этого соглашается. Деньги переданы. Сделка состоялась. И всё это — под видеозаписью.

Когда мне приносят флешку, я смотрю кадры молча. Андрей сидит в полутёмном помещении, словно хозяин жизни. Берёт деньги, рассеянно их пересчитывает, затем убирает в сумку. Разговаривает уверенно, без тени сомнения. Для него это просто ещё одна сделка, рутинная операция. Он считает, что всё продумал. Но он ошибается. Теперь у меня в руках его конец.

Я перематываю запись назад, снова и снова пересматриваю момент, когда он принимает деньги. Как расслабленно он выглядит. Какое удовлетворение скользит в его голосе. Он уверен в своей неприкасаемости. Думает, что просчитал всех, что прикрыл свои тылы. Что его крыша в отделе не позволит ему упасть. Но теперь вопрос лишь в том, кому отдать эти материалы.

У него действительно есть покровители. Если я отдам компромат не тому человеку, эти записи просто исчезнут, а я сам могу стать следующей мишенью. Нужно бить выше. Намного выше.

Я смотрю на экран ноутбука, на запись, где Андрей берет деньги за крышу нового казино. Он уверен, что всё чисто, что его никто не ведёт. Что он проверил всех своих людей и убедился, что это не моя подстава. И он ошибается. Каждый его шаг был записан, каждая встреча зафиксирована. Он сам подписал себе приговор.

Но одного видео мало. Чтобы убрать его, мне нужны не просто записи, а гарантии, что его никто не прикроет. Все те, кто могли бы замять дело, либо работают с ним, либо боятся связываться. Значит, остаётся одно — передать компромат выше, туда, где он уже не сможет ничего замять по-тихому.

— Всё готово? — спрашиваю, глядя на своего человека.

— Да, босс. Видео, аудио, документы. Всё задокументировано. Мы передадим это напрямую. Вопрос времени, когда его начнут прессовать.

Я киваю, но знаю, что Андрей не из тех, кто будет сидеть сложа руки. Он не просто так намекал на проверку казино. Он уже начал действовать. Буквально сегодня ко мне приходили с обысками. Внезапная проверка, предвзятые вопросы. Им ничего не удалось найти, но это только первая ласточка, я уверен.

Андрей играет грязно. Он будет давить. Но я буду хитрее.

Дом встречает тишиной, но эта тишина не даёт покоя. Она звенит в ушах, давит на виски. Я устал так, что даже дыхание кажется тяжёлым. Голова гудит от напряжения, мышцы ноют, как после многочасового боя. Хочу только горячий душ и сон, но знаю, что даже это не принесёт облегчения.

Заглядываю в спальню. Леся спит. Свернулась клубком. В темноте различаю только её очертания под одеялом. Дыхание ровное, спокойное. Я ловлю себя на мысли, что могу стоять так вечно, просто глядя на неё, впитывая её присутствие. Тихо прикрываю дверь, не желая нарушать её сон.

В ванной включаю воду, позволяя ей стекать по коже, смывать всю грязь дня. Но мысли... Их не смыть. Слишком многое поставлено на карту. Горячая вода жжёт плечи, но даже это не отвлекает от мыслей о Лесе.

Вытираюсь полотенцем, собираюсь выйти, но замечаю что-то в корзине для белья. Белая картонная упаковка.

Я наклоняюсь и достаю ее. Почти сразу понимаю, что это тест на беременность. Упаковка пустая.

Пальцы сжимают её сильнее, словно от этого можно вытрясти ответ. Эта крошечная картонка внезапно становится самым важным предметом в доме.

Взгляд сам собой уходит на дверь спальни. Леся спит. Не подозревает, что я стою здесь, парализованный одной мыслью.

Тест на беременность.

Это вообще возможно? Сейчас? Серьёзно? Вся эта грязь, которую я разгребаю, война с Андреем — и вдруг… это?

Если она беременна… если это мой ребёнок…

Чёрт возьми.

Мой мир перевернется.

И теперь, какого бы врага я ни нажил, какая бы война ни разгоралась, есть только одна мысль, оседающая в груди тяжёлым, обжигающим грузом.

Она носит моего ребёнка. И я не дам никому причинить вред ни ей, ни ему.

Ставки стали выше. Намного выше.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

29 Леся

Я держу коробку в руках и чувствую, как дрожат пальцы. Белая картонка кажется слишком лёгкой, но внутри — ответ, который может перевернуть мою жизнь. Сердце грохочет в ушах. Ладони влажные, пот стекает по спине. Я хочу вдохнуть поглубже, но воздух словно застревает в горле. Разрываю упаковку. Достаю тест.

Всё просто. Нужно только…

Руки плохо слушаются. Я чувствую, как напрягается живот от волнения. Делаю всё по инструкции, закрываю глаза, прокручивая в голове, что будет дальше.

Поднимаюсь с унитаза и кладу тест на раковину. Нужно подождать две минуты. Всего две.

Но каждая секунда кажется вечностью. В ванной слишком тихо, только моё дыхание — прерывистое, поверхностное вырывается из груди рваными толчками. Я заставляю себя не смотреть, но взгляд всё равно соскальзывает туда. Ещё рано. Ещё…

Я сглатываю.

Две полоски.

Сердце срывается с места, будто пытается вырваться из груди. Руки холодеют. Пальцы цепенеют, и я машинально тру их друг о друга. Я моргаю, надеясь, что ошиблась, что сейчас полоски исчезнут. Но они остаются. Чёткие, резкие, как приговор.

Дыхание сбивается, грудь сжимается так, что невозможно вдохнуть. Прижимаю руку к сердцу, надеясь унять его бешеный ритм. Голова кружится.

Беременна.

Я хватаю телефон, лихорадочно листаю календарь. Когда? Как? Дни мелькают перед глазами, путаются, сбиваются в одну кашу.

Я зажимаю рот ладонью. Ещё хуже. Ещё страшнее. Я не знаю, кто отец.

Меня накрывает дрожь. В висках гудит. Если это Андрей… Нет. Только не это. Господи, только не это.

Я не замечаю, как ноги подкашиваются, как падаю на колени перед унитазом. Меня выворачивает. Желудок сводит судорогой, но внутри пусто.

Я не хочу этого ребёнка, если он… его.

Мир сжимается в маленькую точку. Мысли скачут, но все возвращаются к одному — как сказать Дану? Как он отреагирует?

Если он решит, что не хочет этого? Что не хочет нас?

Слёзы жгут глаза. Я просто сижу, сжавшись в комок, обхватив себя за плечи.

Я не знаю, сколько времени проходит. В какой-то момент я заставляю себя подняться. Мир качается, ноги не держат, я цепляюсь за раковину.

Нужно сказать.

В голове всплывают воспоминания. Андрей всегда хотел ребёнка. Вначале мне удавалось его убедить, что не время — у нас нет денег, мы живём в съёмной квартире, надо подождать. Но чем дальше, тем настойчивее он становился. Он больше не слушал мои доводы, не спрашивал моего мнения.

Он следил за моим циклом. Запрещал пользоваться противозачаточными таблетками. "Не сейчас, достаточно того, что я вынимаю вовремя", — говорил он, обнимая слишком крепко. А потом перестал предохраняться совсем, даже не скрывая этого. "Ты же моя жена, у нас должна быть семья".

А я боялась. До дрожи, до озноба, до удушающей паники. Боялась, что с ребёнком он окончательно свяжет меня по рукам и ногам, что уже никогда не позволит уйти. Что мои попытки вырваться станут бессмысленными, что я перестану быть даже собой — превращусь в тень, в дополнение к его жизни. Я боялась увидеть в зеркале женщину, которая больше не принадлежит себе. Боялась, что моё "нет" он окончательно перестанет слышать.

Я выясняю, что Дан будет дома только через несколько часов. Мысли путаются, накатывают волнами, то утихая, то снова сжимая грудь холодной тревогой. Ноги подкашиваются, и я едва добираюсь до кровати. Сажусь на край, медленно скидываю тапочки. Ложусь и кладу руку на низ живота в инстинктивном жесте. Зажмуриваюсь, и перед глазами вспыхивают образы: две полоски, лицо Данияра, его холодный взгляд, в котором сейчас не разобрать эмоций.

Грудь сжимается, дыхание становится рваным. А если он не захочет меня такую? Если скажет, что ему не нужен этот ребёнок? Или того хуже — если спросит, чей он? Меня начинает трясти от этой мысли, но усталость накрывает сильнее. Голова тяжелеет, веки опускаются сами собой.

Когда утром просыпаюсь, обнаруживаю, что Дана в постели уже нет. Судя по смятому одеялу, он все же спал дома. Поэтому, несмотря на накатывающую волнами панику, я иду на его поиски.

Данияр сидит в кабинете, листает документы. Спокоен, сосредоточен. Я замираю в дверях, не решаясь заговорить.

Надо, Леся, нельзя тянуть…

— Что-то случилось? — не поднимая головы, спрашивает он.

Я сжимаю пальцы в кулаки.

— Я… беременна.

Он не двигается. Несколько секунд просто молчит, затем медленно поднимает пронзительный взгляд.

— Знаю.

Я ошарашенно смотрю на него.

— Что?

— Видел коробку от теста.

Он знал. И не сказал ни слова. Молча ждал, когда признаюсь ему сама.

— И что ты… думаешь?

— Чей ребёнок? — спрашивает он спокойно.

Я едва не задыхаюсь. Боже, так страшно признаться.

— Я не знаю, — мой голос ломается. — Может быть… может быть, отец Андрей.

Он молчит. Просто смотрит. Я ожидаю чего угодно — презрения, отвращения, злости.

Но ничего этого нет.

— Мы можем сделать тест, — говорит он ровно. — Если хочешь.

Я не хочу. Я не могу. Если это ребёнок Андрея…

— Дан… — мой голос срывается, я обхватываю себя руками. — Если ребёнок Андрея… я не могу остаться здесь. Я не хочу.

Он откидывается на спинку кресла, наблюдает за мной. В глазах нет холода. Там боль. Там страх, который я могу понять.

— Если хочешь — уходи. Я тебя не держу.

Мир рушится. Я смотрю на него, не веря в эти слова.

Он не держит меня? Не будет жалеть, если уйду? Не скажет, что я нужна ему?

Я открываю рот, но слова застревают в горле.

А он просто сидит. Смотрит. Ждёт.

И я не знаю, что страшнее: уйти — или остаться.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

30 Леся

Данияр похлопывает по колену, взгляд цепляется за мой, настойчивый, уверенный.

— Иди сюда.

Я медлю, но ноги сами несут меня к нему. Осторожно опускаюсь на его колени, чувствуя себя напряжённой, как струна. Кажется, любое движение — и я взорвусь. Он ждёт, не торопит, его пальцы легко проводят по моему бедру, успокаивающе, но от этого прикосновения только сильнее дрожит внутри.

— Расскажи, что у тебя сейчас на уме? — его голос тёплый, обволакивающий. — Что ты придумала? Думаешь, что если ребёнок не мой, то я тебя выгоню?

Я сглатываю.

— А это не так?

— Нет…

— Но ведь… — он чуть наклоняет голову, изучает меня.

Я кусаю губу, не в силах ответить. Данияр поднимает пальцы к моему подбородку, заставляя посмотреть ему в глаза.

— Помнишь, в начале нашего знакомства я сказал, что присвою тебя? Что ты будешь моей? — он делает паузу, словно хочет, чтобы я вспомнила каждое его слово. — Так вот, я от своих слов не отказываюсь. Наш этот ребёнок или его отец — Андрей не имеет значения. Я выбрал тебя ещё тогда, в самую первую встречу. Не зная ничего о твоей ситуации. Я упёртый, если ты заметила. И вот сейчас… скажи, тебе со мной хорошо?

Я не сомневаюсь ни секунды.

— Очень.

Он выдыхает, едва заметная улыбка трогает его губы.

— И мне с тобой. Просто нереально хорошо. Настолько, что я готов тебе сказать кое-что.

Я открываю рот, чтобы прервать его, но он подносит палец к моим губам.

— Я тебя люблю, Дан.

Он усмехается, но в глазах вспыхивает огонь.

— Эй, тихо. Дай мне сказать. — Его руки сильнее сжимают мои бёдра, прижимая к себе плотнее. — Я тебя тоже очень люблю. И постараюсь быть лучшим отцом этому ребёнку. Ни за что тебя никому не отдам, Лесь. Ни мужу твоему, который станет бывшим — это я тебе обещаю, — ни родителям твоим, которые годами наблюдали за вашей семьёй и срать хотели на твоё состояние. Ни кому бы то ни было ещё.

Я не успеваю вдохнуть, прежде чем он накрывает мои губы поцелуем. Страстным, горячим, с хриплым стоном в глубине его горла. Он целует меня так, будто хочет стереть всю боль, весь страх, заставить меня забыть обо всём, кроме него. Его руки скользят по моим бёдрам, прижимая крепче, его язык требует, владеет, берёт без остатка.

Жар накрывает меня волной, обжигая кожу. Я чувствую, как тело откликается, как внутри всё сжимается в сладком ожидании. Сердце колотится так быстро, что кажется, я сейчас потеряю сознание. Я тянусь ближе, мои пальцы зарываются в его волосы, ногти чуть царапают кожу. Данияр рычит и ловит мою шею, оставляя влажные поцелуи, жадные, требовательные.

Я почти кончаю от одного этого поцелуя. Гормоны? Желание? Или дело в нём самом, в том, что он переворачивает мой мир, разрывает границы, заставляя чувствовать по-настоящему?

Я задыхаюсь, стискивая бедра в нестерпимом желании получить своё, когда он чуть отстраняется. Его лоб прижимается к моему.

— Ты моя, — выдыхает он.

И я знаю, что он прав.

***

Я сижу в кафе, ожидая Андрея. Охрана стоит неподалёку, но я всё равно чувствую, как внутри всё сжимается от напряжения. Когда он заходит, мне кажется, что воздух становится тяжелее. Его взгляд цепляется за меня, и в следующий миг в глазах вспыхивает гнев.

— Да как ты посмела? — шипит он, наклоняясь ко мне, его лицо искажено злобой. — Мало того что трахаешься с этим ублюдком, несмотря на наличие мужа, так ещё и развод тебе понадобился? Хрен тебе!

— Мне нужен этот развод, — говорю я, стараясь сохранить спокойствие. — Я не твоя собственность, Андрей.

— Ты всегда была моей! — его кулаки сжимаются, и он стучит по столу. — Думаешь, можешь просто взять и вычеркнуть меня из жизни?

— Ты сам сделал всё, чтобы я этого захотела, — мои слова холодные, как лёд. — Ты бил меня, унижал, контролировал. Я больше не боюсь тебя.

Его губы дрожат от гнева, вены вздуваются на висках.

— А кто он тебе, этот Данияр? Спаситель? Думаешь, он тебя не бросит, когда наиграется?

Я выдерживаю его взгляд.

— Я беременна, — говорю ровно. — От Данияра.

Тишина обрушивается на нас, словно плотная стена. Его лицо перекашивается, дыхание сбивается. Он моргает несколько раз, словно пытаясь осмыслить сказанное. Затем, с оглушительным грохотом, он опрокидывает стол. Люди вскрикивают, кто-то вскакивает с мест. Охрана тут же реагирует, хватает его за руки и, несмотря на его яростное сопротивление, вытаскивает из заведения.

Я выдыхаю, но внутри всё ещё бурлит страх. Сердце колотится так, будто вот-вот разорвёт грудную клетку. Люди смотрят на меня с любопытством, кто-то перешёптывается. Я чувствую, как на щеках горят пятна стыда, но быстро сжимаю губы. Мне нечего стыдиться.

Охранник касается моего плеча.

— Всё в порядке?

Я киваю. Встаю. Надо уходить.

***

Данияр не оставляет вопрос развода повисшим в воздухе. Он подключает своих людей, лучших юристов. Давит, находит рычаги, делает всё, чтобы вынудить Андрея подписать документы о разводе. Я становлюсь свидетельницей этого — слышу телефонные разговоры, вижу документы, которые мне приносят на подпись. Чувствую, как он защищает меня, прикрывает собой.

И впервые осознаю: он борется за меня. Ради меня самой и нашего будущего.

Каждый раз, когда он возвращается домой, я чувствую его напряжение. Его жёсткие челюсти, сжатые кулаки. Он не говорит мне лишнего, но я знаю: Андрей цепляется за возможность удержать меня.

И всё же, однажды вечером Данияр просто заходит в комнату и бросает мне на стол бумаги.

— Всё. Он подписал.

Я не сразу понимаю, что наконец-то свободна. Медленно тянусь за папкой, вскрываю её. Внутри ровные листы, официальные подписи. Развод оформлен.

***

Мои хорошие,

У меня вышел завершенный короткий роман, очень горячий и чувственный (18+ ????)

Отец подруги. Он не для меня

Читать тут:

Сегодня на него действует скидка 20%, успейте купить по самой низкой цене❤️

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Думаешь, я забыл, как тебе было хорошо со мной? — этот голос за спиной не оставляет мне ни шанса.

— Это была ошибка, — отвечаю я, не поворачиваясь. Голос предательски дрожит.

Он подходит ближе. Я чувствую его дыхание у самого уха.

— Тогда я намерен ошибаться снова. Ещё не раз.

Я работаю на отца своей подруги. Чертовски харизматичного, сексуального мужчину. И пытаюсь оставаться профессиональной. Только вот забыть одну случайную ночь — невозможно, особенно когда он сам не даёт об этом забыть. А я… я в него влюблена.

Сохранить сердце, достоинство и работу? Миссия невыполнима.

Эпилог Леся

Я до сих пор не знаю, кто отец ребёнка. Мы с Данияром решили, что это не имеет значения. Но в одном он был непреклонен: рожать мы будем вместе.

И вот оно. Началось.

Тянущая боль внизу живота, сначала слабая, похожая на обычные предвестники. Потом сильнее. Сильнее. Кажется, что кто-то сдавливает мои внутренности раскалёнными тисками. Я хватаюсь за кровать, сжимаю простыню так, что костяшки белеют.

— Дан… — выдыхаю.

Он рядом. Всегда рядом. Опускается передо мной на колени, берёт мою ладонь в свою. Гладит, целует пальцы.

— Вдох-выдох, Лесь. Всё хорошо. Я здесь.

Но я не могу. Паника накрывает с головой, уносит в вихре страха. Господи, мне страшно! Больно! Я не справлюсь!

— Поехали! — Данияр уже хватается за телефон, вызывает машину. Его голос — сталь и уверенность. — Всё будет хорошо.

**

Больница. Врачей много. Они что-то говорят, суетятся вокруг, а я ничего не слышу. Только дыхание Данияра рядом, его руку в своей. Она горячая, крепкая. Якорь в этом хаосе.

— Посмотри на меня, — требует он.

Я смотрю. В его глазах — сила, спокойствие. Он не боится. Он здесь, со мной.

— Всё будет хорошо, Лесь, — шепчет. — Ты сильная. Ты справишься.

Я киваю, стискиваю зубы. Вцепляюсь в него изо всех сил, когда приходит новая волна схваток.

— ДАН!!!

— Дыши, милая. Дыши. Ты — лучшее, что случилось со мной. Ты справишься, слышишь?

Потом — суета. Голоса врачей. Кто-то даёт команды, что делать. Боль становится невыносимой. Я кричу. А он — он всё ещё здесь. Его губы касаются моего лба, его пальцы сильнее сжимают мои.

— Андрея осудили, — вдруг говорит он.

Сквозь боль я с трудом улавливаю смысл.

— Пять лет. Взятки в особо крупном. Я помог. Но в основном он сам нарвался. Перешёл дорогу не тем людям.

Я всхлипываю, но не от боли. Облегчение разливается по венам, тёплой волной накрывает грудь. Всё. Он не вернётся в нашу жизнь. По крайней мере на долгие пять лет.

— Господи… — шепчу.

Но мне не дают времени переварить это. Врачи что-то говорят, кажется, просят тужиться сильнее, а потом — всё, пустота. На секунду. А потом…

Крик. Голосистый, громкий, требовательный. Первый крик нашего ребёнка.

Я рыдаю. Просто не могу остановиться. Слёзы текут по щекам. Меня трясёт от нахлынувших эмоций. Всё закончилось. Всё позади. Боль, страх, мучительное ожидание — всё исчезло, оставив после себя только бесконечное облегчение и нестерпимую, оглушительную радость.

Я закрываю лицо ладонями, всхлипываю, но тут чувствую тепло. Его тепло. Данияр берёт меня за руку, гладит большим пальцем мои пальцы, а потом осторожно отнимает мои ладони от лица. Я смотрю на него, и в его глазах вижу отражение собственного восторга, шока, невыразимого счастья.

Я смотрю на малыша. Он такой крошечный, такой тёплый, такой родной. И я знаю, что этот миг — самый важный в моей жизни.

— У вас сын, — говорит кто-то из врачей.

Данияр застывает. Он смотрит, и я вижу, как меняется его лицо. Как распахиваются глаза. Как в них вспыхивает что-то… невыразимое. И потом — я вижу причину.

Ребёнка подносят к нему.

Маленький, щекастый, пухлый мальчишка с его чертами лица.

Копия.

Абсолютная копия.

Я всхлипываю громче, потому что наконец-то, впервые за все эти месяцы, вся тяжесть ожидания, весь страх, вся боль уходят. Он — его. Данияр — отец.

Дан тянет руки, осторожно принимает сына, и у него… у него слёзы на глазах.

— Боже мой… — шепчет он.

Он смотрит на меня. На малыша.

— Это мой сын, Лесь… — его голос срывается. — Мой.

Я киваю. Улыбаюсь сквозь слёзы. И знаю, что счастливее момента в моей жизни просто не существовало.

***

Мои хорошие,

Поздравляю вас и себя с завершением этой очень непростой истории!

Я так рада за то, что Данияр и Леся обрели свое счастье, словами не передать. Мне кажется, что из всех мои историй у этой был самый большой накал ситуации, и то, что для Леси все завершилось хэппи эндом, большая удача :)

Спасибо, что были со мной❤️

У меня стартовала новая книга,

Друг отца. Грани греха

Тоже непростая история любви, которая обязательно преодолеет все препятствия

— Найди себе подходящую пару, а меня оставь в покое.

— Ты сводишь меня с ума, девочка. Ты и есть моя пара.

— Твоя семья не примет меня.

— Главное, что тебя принимаю я. На остальное — плевать.

Он — друг моего отца. Намного старше. Его семья религиозна и ждёт от него "правильную" женщину: свою, покорную, чистую.

Я же… сломана. Не верю в мужчин. Уверена, никому не по силам исправить это.

Вот только он не из тех, кто отступает.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Конец