Жестокий или Жестокий секс с вибратором

Пролог

— Помогите!

Мой истошный крик теряется среди шума ночной улицы: резкие звуки автомобильных клаксонов, смех пьяной толпы на углу у бара, громкие басы музыки, что рвется из дверей ночного клуба на втором этаже.

Свет фар, огни светофоров, вспышки неоновых вывесок ослепляют меня.

В тонкой ночной сорочке мне холодно, а под грязными ногами чувствую мокрые липкие окурки и ледяные лужи.

Я оглядываюсь.

Я вижу его глаза. Жестокие, пристальные и светло-серые, как отблески стали.

Идет среди других людей, который с недоумением оборачиваются на меня и уголками губ усмехается.

— Нет! — верещу я, когда слышу его голос в голове, который обещает мне, что я пожалею о своей наглости. — Помогите!

“Я оттрахаю тебя во все твои дыры”

— Помогите! — я кидаюсь к полному мужчине в черной кепке и дергаю его за рукав куртки. — Умоляю!

Он меня отталкивает:

— Отвали, чокнутая!

Я падаю в лужу. Чувствую резкую боль в коленях, но вновь вскакиваю. Меня опять чьи-то руки отталкивают, а прокуренный голос недовольно вздыхает:

— Пьяная, что ли?!

Захлебываясь слезами, бросаюсь в сторону стеклянных дверей, за которой меня встречает тесная ночная закусочная с тремя маленькими столиками и высокой обеденной стойкой у окна.

В нос бьет запах прогорклого масла, дешевых сосисок из сои и старой горчицы. Глаза обжигает яркий люминесцентный свет у потолка.

“Будешь визжать как последняя сука в течке”

— Помогите! — кидаюсь к стойке за которой бледнеет пузатый и усатый мужик в заляпанном фартуке. — Спрячьте меня!

Я не в себе.

Я не совсем понимаю, где нахожусь, и мой инстинктивный страх перед жестоким хищником, который лениво следует за мной, выжигает мозги.

Я бросаюсь за стойку, сажусь на корточки у ног шокированного мужика и обхватываю колени руками.

Всхлипываю.

Пялюсь на дверцу небольшого холодильника, который вместе со мной спрятался под стойкой.

“Я твой запах чую, щеночек”.

Я вскрикиваю и вскакиваю на ноги, когда звенит колокольчик над входной дверью грязной ночной забегаловки.

— Вот ты где, — бархатный смех бьет по голове электрическими разрядами, и я с криками кидаюсь на кухню через скрипучие жирные двери.

Я подскальзываюсь на лужице кетчупа, к которому прилипла веточка вялой петрушки. Меня резко ведет назад, правую ногу я с криком вскидываю вперед в попытке сохранить равновесие.

Я падаю плашмя на спину, но успеваю напрячь шею, и моя голова не касается пола. Она замирает в сантиметре от скользкого кафеля, который покрыт тонким слоем жира или масла.

Надо мной замирает темная широкоплечая тень.

Я не вижу лица.

Я вижу лишь глаза, которые будто светятся стальными бликами.

— Ты такая неуклюжая, — низкий голос вибрирует превосходством. — И вся грязная, как свинья.

Я вскрикиваю. Переворачиваюсь на живот, а после пытаюсь вскочить на ноги, но могу подняться лишь на четвереньки.Воздух сгущается. Мне тяжело дышать, и я не чувствую ни рук, ни ног.

— Нет, — сипло шепчу я, — прошу…

Ползу по кафелю мимо разделочного стола стойки с мойкой. Слышу хруст под ладонью. Я раздавила таракана.

— Очаровательный вид, — неторопливо шагает за мной.

Я замираю у высокого холодильника, и понимаю что моя ночнушка не прикрывает мою попу и киску, и я чувствую этот темный горячий взгляд на моей промежности.

Хватаясь за нижнюю дверцу холодильника, который громко и зловеще гудит, я все же встаю на нетвердые ноги, который вновь подкашиваются от хриплого смеха.

Приваливаюсь к холодильнику и кошусь на того, кого я обязана называть хозяином.

Брюки со стрелками, черный ремень с серебряной пряжкой и белая рубашка, которая натянута на мощной груди и мускулистых плечах. Рукава рубашки закатаны, и на сильных предплечьях выступают синеватые вены, которые сигнализируют мне, что Хозяин в бешенстве.

Его кровь закипает, разгоняется и вены наливаются гневом и вожделением.

— Отпусти меня…

Его лицо с четкими и жесткими чертами растягивается в хищной ухмылке. Черные брови с легким и насмешливым изломом приподнимаются в наигранном удивлении:

— И куда же ты пойдешь, щеночек?

Куда угодно. Я согласна и на самую злачную дыру лишь бы подальше от него.

— Нет, не отпущу, — его голос становится строже, — у меня другие планы на тебя, щеночек.

Я выдыхаю и из последних сил кидаюсь к двери, что по моим ожиданиям должна вывести меня из кухни на улицу.

Но Он грубо дергает меня за волосы, а после одним ловким движением за плечо разворачивает к себе.

Ухмыляется, сжимает мою талию и усаживает на разделочный стальной стол. Он оказывается между моих ног. Я колочу его по груди задыхаясь в рыданиях:

— Нет… нет… нет…

— А планы у меня такие, — вновь дергает за волосы, запрокидывая мое лицу к желтому от жира потолку и выдыхает в шею, игнорируя мои крик, — оттрахать тебя на этом столе..

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

1

— Альфа, умоляю, — конючит мой отец перед грозной высокой тенью, — я виноват… виноват… но меня заставили… Господин Ксандр…

Я стою у двери и в ужасе смотрю в щелочку. Пошевелится не могу, а по спине пробегает холодный озноб.

К отцу пришел кто-то опасный. Кто-то страшный. Кто-то мрачный и жестокий. И если мой отец сейчас рыдает, на коленях перед гостем, то я должна бежать, но я не могу даже пальцами дернуть.

— Встань, — низкий и вибрирующий голос Ксандра отдается в моей груди дрожью.

— Да, конечно, Альфа, — поскуливает мой отец и поднимается на слабые ноги.

Я его почти не вижу за широкой спиной гостя.

Я должна уйти, ускользнуть и позвать на помощь, но я так и стою без движения, будто статуя, в котором отчаянно бьется сердце, как маленькая подбитая бабочка.

— Простите, Альфа, — сипит отец, — как мне загладить мою вину? Как?.. — нехорошая пауза и шепот. — У меня есть дочь… Красавица, нетронутый цветок…

Я широко-распахиваю глаза, и дыхание сбивается.

Ленивый поворот головы, и тусклая настольная лампа выхватывает хищный мужской профиль. Ухмылка, и у меня немеют руки.

Он знает, что я подглядываю.

И знал с того самого момента, когда я подошла к двери отцовского кабинета. Он уловил мои шаги, пусть я думала, что крадусь бесшумно, чуял запах, слышал мое сердцебиение и вдохи с выдохами. Я это понимаю на уровне инстинктов, которые сейчас вопят, что нам надо бежать. Бежать!

— Я держал ее в строгости, — заискивающе шепчет отец, не подозревая, что я слышу его жалкие слова. — Она не знала мужчин… очень скромная девочка… Можешь забрать ее…

— Заберу, — соглашается гость с высокомерной усмешкой, а затем резко вскидывает руки.

Я слышу жуткий громкий хруст, а потом на ковер падает мой отец с неестественно свернутой набок головой.

Я не моргаю.

Мир замедляется, я выдыхаю через приоткрытый рот, и за выдохом следует оглушительный удар сердца.

— Хорошие девочки в такой поздний час спят, — через гул в голове пробивается в мозг мрачных и хриплый голос.

И я кричу.

Кричу, отступаю от двери и кидаюсь прочь по темному коридору второго этажа. Мой отец мертв.

Ксандр убил моего отца одним движением. Без жалости и сомнений.

— Какой очаровательный щеночек, — смеется в нескольких шагах позади меня.

Я спотыкаюсь о складку ковровой дорожки, путаюсь в подоле длинной сорочки, падаю и резко переворачиваюсь на спину. В ужасе ползу головой и плечами назад, не в силах оторвать взгляда от огромного мужика, который не спеша шагает ко мне, поправляя галстук у ворота рубашки.

Высокие скулы, четкая линия волевого подбородка, черные короткие волосы, самодовольная ухмылка и глаза… холодная сталь.

— Твой папа меня разочаровал, — еще один шаг.

— Помогите… — сдавленно и сипло умоляю я тишину.

— Твой отец отдал тебя, — устало вздыхает, — ты же сама его слышала, а слово отца — закон.

Усмехается.

Я у лестницы. Я пытаюсь встать, но ноги меня не слушаются, а перед глазами все плывет, будто я выпила пару бокалов вина.

Это он виноват.

Это Его присутствие подавляет меня, лишает сил и воли. Капля за каплей.

— Нет… нет… — зажмуриваюсь и резко распахиваю глаза в попытке хоть немного прояснит взгляд и разум.

Я стою на третьей ступени лестнице, крепко сжав перила, и опять я цепенею под взглядом, что прожигает мне затылок.

Тяжелая ладонь ложится мне на правое плечо.

— Нет… — скулю я. — не трогайте меня, пожалуйста… Я ничего не сделала…

Слезы обжигают щеки, сердце пробивает резко несколько ударов, потом будто переворачивает и вновь заводится.

Рывок, и я прижата к стене, что обклеены старыми обоями с цветочным узором: Белые лилии на зеленом фоне.

— Тише, — Ксандр прижимает палец к моим губам и щурится, — не кричи. Все же ночь на дворе.

Меня трясет крупной холодной дрожью, а палец проскальзывает между щекой и зубами, которые я инстинктивно крепко-крепко сжимаю.

Смотрю в серые глаза не в силах моргнуть. На меня смотрит не человек. На меня смотрит чудовище: у радужки нет рисунка, нет крапинок, и она разгорается в полумраке зловещими огоньками.

Он давит пальцем на зубы и приказывает:

— Открой рот.

Я ослабляю челюсти. Не по своей воле: лицевые мышцы будто обмякают, когда Он прищуривается.

Палец проскальзывает к языку. Давит на него у корня и резко проскальзывает к гландам:

— Не держи в себе.

Одергивает руку, спускается на пару ступеней, а меня выворачивает наизнанку желчью, слизью и ужасом, который поднимается из глубин моего нутра утробными стонами и болью.

Опустошенная я оседаю на ступеньку и прижимаю ко рту ладонь. Страха нет. Есть только тупое недоумение, будто я действительно выпустила из себя страх вместе с содержимым желудка.

— Я теперь твой Хозяин, щеночек, — Ксандр наклоняется ко мне и обнажает белые зубы в хищной улыбке, — предупреждаю сразу. Капризных сучек я терпеть не могу. Мне по душе послушные, ласковые девочки.

Я поднимаю взгляд.

— Снимай трусики, — касается моего подбородка двумя пальцами, — они теперь для тебя под строгим запретом.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

2

— Нет… я не могу… — заикаюсь и чувствую, как мои щеки заливает румянец жгучего стыда, — не могу снять трусики… Господин Ксандр… — во мне сейчас говорит тот же страх, что говорил в моем мертвом отце.

Натягиваю сорочку на колени и с мольбой смотрю на Ксандра, который в легком негодовании вскидывает черную бровь:

— Так не пойдет.

Я чувствую прилив страшной вины перед Ксандром. Как я могу отказывать Хозяину? Я же хорошая девочка, а хорошие девочки выполняют приказы, поэтому мои руки, подчинившись чужой воле медленно приподнимают подол сорочки и оголяют колени под пристальным взглядом.

Собираю сорочку на животе в мелкие складки и замираю в желании вернуть себе власть над руками, но они уже тянутся к моим тонким хлопковым трусикам.

Поддеваю большими пальцами резинку:

— Прошу, не надо…

Он управляет мой. Это не я сейчас медленно тяну резинку трусиков вниз.

— Продолжай, — глаз не отводит.

Слезы ручьями текут по щекам. Кожу щиплет от соли.

Приподнимаю попу, чтобы стянуть с нее трусики, и вновь сажусь на ступеньку, которая тихо поскрипывает под моим весом.

В кожу впивается острая заноза.

Стягиваю трусики до колен, отпускаю их, и они соскальзывают к стопам. Напряженно свожу колени вместе, и меня накрывает сильная дрожь.

Слезы текут по шее к ключицам.

Меня опять касается холодный и липкий страх: я сижу без трусиков перед жестоким убийцей, который и мне свернет шею, если ему что-то не понравится. Поджимаю пальцы на ногах.

— Я ведь вам ничего плохого не сделала… Я ничего никому не скажу… Я даже не знаю, кто вы…

Пытаюсь воззвать к совести и жалости бессердечного чудовища, но он лишь усмехается:

— Мне предложили взять тебя и я тебя возьму.

Носок черной отполированной до блеска правой туфли протискивается между колен. Край брюк немного задирается.

Вглядываясь в мои глаза, Ксандр с мягким усилием разводит мои ноги:

— Я хочу посмотреть на тебя, щеночек.

Опускает оценивающий взгляд, и я каменею. Только слезы катятся и катятся, разъедая мою кожу до красных дорожек.

Ксандр хмурится, и внизу живота нарастает жжение и жар. Чувствую, как к промежности приливает кровь мощным потоком, и я испуганно задерживаю дыхание.

— Почему не подстригаешь свои кустики? — поднимает взгляд, в котором пробегает темная искра чего-то нехорошего. Чего-то, что заставляет сердце биться так часто, что оно не выдержит и разорвется от ужаса. — Тебе не стыдно быть такой неряшливой девочкой?

Я краснею и не могу выдохнуть.

Сижу с раздвинутыми ногами и широко раскрытыми глазами и могу лишь сглотнуть, а затем вновь замираю, но пульсация в складках моей киски нарастает, становится глубже и болезненнее.

Я дышу тяжело.

Носок черной отполированной до блеска туфли касается моего колена и медленно скользит по внутренней стороне бедра, вызывая во мне отчаянный нутрянной скулеж:

— Не надо…

— Заткнись.

Тихий вибрирующий темной властью приказ пробивает глотку пронизывающей болью, которая застывает в моих голосовых связках острыми иглами.

— Я не люблю, когда много болтают, — носок туфли доходит до середины бедра. — Уясним несколько важных вещей, щеночек, слезы меня возбуждают, — продолжает всматриваться в мои глаза, не мигая, — страх меня заводит. Еще раз так сладенько всхлипнешь, — носок туфли уже почти у лобка, — я тебя оттрахаю прямо здесь. Рядом с трупом твоего папули.

Задерживаю дыхание и не моргаю.

— Хотя ты и не против, — Ксандр подныривает носком туфли подныривает под мою пульсирующую болью и зудом промежность.

Подъем его стопы давит на мою опухшую киску и раскаленную горошинку, что спряталась между ними.

По телу пробегает судорога напряжения, после которой меня накрывает волной слабости и жара, но я прикусываю язык до резкой боли и сдерживаю в себе стон с жалобным всхлипом.

Ксандр с ухмылкой вытягивает из-под меня туфлю, и я вздрагиваю, когда шнурки поддевают пульсирующий узелок плоти.

Под новой судорогой меня ведет в сторону. На выдохе отворачиваюсь от Ксанда и на выдохе хватаюсь за перила, крепко зажмурившись. Болезненный спазма плавит внутренности, растекается по животу до груди. Соски набухают, и дрожь перекидывает на плечи и спину, а затем уходит в ноги.

— Ты почти кончила, — удивленно смеется Ксандр и неторопливо спускается по лестнице. На последней ступени он оглядывается. — Ко мне, щеночек, — щелкает пальцами и присвистывает, будто действительно подзывает собаку, — ко мне.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

3

Когда я выхожу за мрачным Ксандром из калитки на улицу, я украдкой смотрю по сторонам в надежде, что поздней ночью кто-нибудь решил прогуляться, но увы.

Улица пуста.

Даже кошка бездомная не пробегает.

Кричать — не вариант, ведь Ксандр в силах заткнуть меня щелчком пальцев.

Я вся дрожу, и меня опять начинает подташнивать. Ежусь от порыва ветра, фонарь в нескольких метрах от меня зловеще поскрипывает, и я вскрикиваю и вся съеживаюсь. Вновь начинаю бормотать:

— Отпусти меня… Умоляю… Я ничего никому не скажу…

Ксандр оглядывается у черного огромного внедорожника:

— Успокойся. Я даю тебе минуту.

Затем он одергивает рукав пиджака, сверяется с наручными часами и разворачивается ко мне. Прячет руки в карманы и, не мигая, смотрит на меня своими жуткими глазами, которые в ночи горят инфернальными огоньками.

Он меня изнасилует.

А потом убьет.

Расчленит.

А после утопит мои останки в жидком бетоне и кинет в реку.

Я не хочу, чтобы он касался меня. Не хочу, чтобы лишал невинности грубо, с болью и моими воплями отчаяния.

Он — убийца и насильник. Садист. Психопат.

Ксандр утомленно вздыхает, будто услышал все мои мысли, а мне чудится в ночи хруст, с которым он сломал шею папе.

— Минута почти прошла, — говорит Ксандр, и я срываюсь с места с криками о помощи.

Я рассудила, что я буду лучше бороться во что бы то ни стало. Пусть соседи услышат мои крики. Пусть они сейчас испуганно проснуться, подойдут к окнам и увидят, как я бегу по улице в одной тонкой ночнушке.

А потом когда приедет полиция расследовать смерть моего отца, то они вспомнят и о испуганных и отчаянных криках ночах, и о подозрительном мужчине у большой черной машины возле нашего с папой домом.

— Моего папу убили! Помогите! Господи, кто-нибудь!

Я вскрикиваю от острой боли, что пронзает пятку чуть ли не до самой кости. Я падаю, чувствую боль в коленях, а затем и в ладонях, на которые я при приземлении на четвереньки переношу вес.

Осколки.

Кто-то разбил бутылку пива у мусорного бака наших соседей.

— Больно… — сипло шепчу, — больно… Очень больно…

Слышу неторопливые шаги, а затем надо мной нависает черная тень, в которой я чувствую вибрирующее раздражение.

— Далеко не убежала.

— Больно… — всхлипываю я.

Мои слезы падают на брусчатку и впитываются темными пятнышками в бетон между острыми осколками.

Я хочу вновь вскочить и опять побежать, но осколки впиваются в колени и ладони глубже. Я дергаюсь, заваливаюсь в сторону и падаю на спину у ног Ксандра, который наклоняется ко мне и хмурится:

— Ты, видимо, в отца такая тупенькая.

Затем он хватает мое запястье, дергает меня к себе, и в следующую секунду под визг перекидывает через плечо:

— С тобой много возни.

Пятки, колени, ладони огнем горят. По пальцам стекает кровь ручейками, голова болтается из стороны в сторону.

— За что? — поскуливаю я. — За что?

Подходит к внедорожнику, открывает дверцу и буквально закидывает меня в салон на кожаное сидение.

Я опять вскрикиваю, когда в попытке забиться в угол, я ладонями и ногами помогаю себе отползти от Ксандра, когда то энергично ныряет в салон, а затем я испуганно замолкаю, когда понимаю, что за рулем еще кто-то сидит.

Сидит и молчит.

И не двигается.

Ксандр, пока я отвлеклась на молчаливого водителя, хватает меня за запястье и хладнокровно вырывает из окровавленной ладони осколок зеленого бутылочного стекла.

Я дергаю руку на себя с криком, который из меня вылетает натужным и болезненным хрипом.

— Заткнись, — Ксандр переводит на меня разъяренный взгляд.

Радужка его почти белая, и я понимаю, что он на грани. Он учуял мою кровь, и если я сейчас не закрою рот, то он мне руку отгрызет. Я это понимаю на уровне инстинктов, которые до этого гнали меня прочь от Ксандра, как от большого опасного хищника.

Выдергивает под мой всхлип второй осколок и аккуратной откладывает на свое бедро.

Без лишних разговоров водитель протягивает Ксандру бутылку воды, будто между ними налажена ментальная связь, и машина тихо и плавно трогается с места.

Ксандр зубами откручивает крышечку бутылки. Отплевывает ее мне на колени и, крепко сжимая мое запястье, промывает ладонь. Щиплет.

Кровавая вода ручьями стекает на резиновый коврик.

Меня всю трясет, когда Ксандр хрустит шее, не спуская взгляда с кровоточащих ран.

Шумно выдыхает, а затем поднимает мою ладонь к лицу, и каменею, когда он издает низкий утробный рык. Волоски по всему телу приподнимаются.

В ужасе распахиваю глаза, когда его горячий влажный язык проходит по моим ранам. Боль нарастает, рык становится громче. Воздух становится густым, вязким, он вибрирует, и перед глазами все плывет. Ребра сдавливают легкие, и я выпускаю из себя прерывистый выдох.

А затем я отключаюсь.

— Сладкая девочка.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

4

Я с криком открываю глаза и резко сажусь. Я не понимаю, где нахожусь и не помню даже своего имени.

Через десять прерывистых вдохов и выдохов я вспоминаю Ксандра, мертвого отца и теплый влажный язык на раненной ладони.

Осматриваюсь по сторонам в мягком полумраке и ошарашенно замираю. За панорамными окнами от пола до потолка раскинулся ночной город.

Он будто живая картина, которая мерцает и переливается огоньками, а дороги с улочками походят на светящуюся паутину, в которой так легко сгинуть.

На каком же я этаже?

Сглатываю и подползаю к краю огромной кровати с низким изголовьем. Подо мной мягко шуршат черные шелковый простыни.

Вновь озираюсь в поисках Ксандра, но я — одна. Поднимаю взгляд к высокому потолку, который подсвечен тусклыми линиями голубоватых светодиодов.

— Эй, — неуверенно говорю я.

Съеживаюсь в ожидании, что в спальню ворвется Ксандр с приказами заткнуться, но мне отвечает зловещая тишина.

Кусаю губы.

С удивлением смотрю на перебинтованные ладони, колени и пятки. Когда Ксандр успел замотать меня в бинты? И почему я нырнула в такой глубокий обморок, что не очнулась, когда вырывал из меня осколки?

Боль должна была меня привести в чувство.

Кутаюсь в простынь, аккуратно встаю. Пятки ноют, но я в силах сделать несколько шагов к панорамным окнам.

Меня начинает подташнивать от высоты.

Голова кружится.

Огни других высоток начинают будто вибрировать, и я резко отворачиваюсь, прижав ладони к глазам.

Выдыхаю и медленно на цыпочках, чтобы не беспокоить раненые пятки, отхожу от окон.

Пол — под ногами гладкий и теплый.

— Ты тут? — вновь я спрашиваю у тишины.

Я растеряна.

Где Ксандр?

С опаской выхожу из спальни в темный коридор и испуганно вскрикиваю, когда у пола вспыхивает подсветка.

Вжимаюсь в стену, прижав перебинтованные ладони к груди. Сердце колотится яростным молоточком, оглушая меня в мрачной тишине, которую аж осязаю кожей: она бархатная и холодная.

— Ну, что ты такая трусиха… — шепчу я сама себе. — Это просто автоматическая подсветка… Ничего особенного…

Выхожу в просторную гостиную. Мой взгляд вырывает из полумрака огромный диван, низкий длинный столик с линией голографического огня, который в тишине потрескивает как настоящий, высокие минималистичные консоли у стен и винтовую черную лестницу в углу у барной стойки.

В воздухе я улавливаю запахи орехового дерева, свежей листвы и влажного мха, но эти нотки так же резко ускользают, как и появились.

— Ксандр?

И опять тишина.

В нерешительности чешу щеку, с опаской глядя на винтовую лестницу. Ладони немного стягивает болью.

Лестница манит.

Куда она ведет? На крышу?

На носочках семеню мимо дивана по мягкому упругому ковру. Перед лестницей я вновь замираю на несколько секунд, потому что опять чую в воздухе зелень, свежую влажность и мох.

Неуверенно схватившись ноющей ладонью за холодные перила, я торопливо и неуклюже поднимаюсь по высоким ступенькам. Простынь, в которую я закуталась, шуршит и струится за мной мягким шлефом.

Первый поворот лестничной спирали, второй, и запахи зелени, влажной земли, древесной смолы, мха в темноте усиливается.

Я спотыкаюсь о последнюю ступеньку и падаю.

Падаю на мокрую траву.

В испуге и недоумении я вскакиваю на ноги и бегу, позабыв о простыни, которую оставила позади. Ничего не различаю в темноте и нарываюсь на шуршащий куст.

Я опять с криком падаю, ветки подо мной похрустывают, царапают лицо, плечи, спину и грудь. На четвереньках я выползаю из куста и поднимаю лицо. Небо. Звездное небо.

Дышу тяжело, и мой взгляд начинает выхватывать из темноты разлапистые ветви и стволы.

Я слышу предостерегающее уханье совы в метрах двадцати, а затем следуют хлопающие взмахи крыльев.

Вся обмираю. Сзади клокочет нутрянной вибрирующий рык.

Я медленно оборачиваюсь через плечо, и издаю свистящий стон ужаса и удивления.

В паре шагов от меня замер, пригнув голову к траве, огромный черный зверь.

В лесной мрачной полутьме четко угадываю волчью морду с кровавым оскалом ярости. Глаза ночного чудовища горят белыми огоньками, а в черных зрачках застыл голод.

— Мамочки…. мамочки… — ползу на четвереньках прочь в кусты в надежде там найти укрытие. — меня сейчас сожрут…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

5

Рык нарастает. Воздух вибрирует, и я замираю, вспоминая слова отца о том, что нельзя убегать от диких зверей.

Это их провоцирует.

А что тогда делать? Притворится кустиком, у которого сердце сейчас выскочит из глотки?

Мне так страшно, что я на пару секунд будто опять выпадаю из реальности и прихожу в себя под тихий хруст веточки.

Этот едва уловимый звук бьет по моим мозгам кувалдой, и с криками вскакиваю на ноги и бегу через колючие кусты.

Острые ветви хлещут меня по животу, груди и бедрам, цепляются за волосы, словно хотят остановить, но отмахиваюсь от них с отчаянными всхлипами.

Вот зачем меня Ксандр забрал!

Чтобы скормить своему домашнему волку!

— Помогите!

Бегу мимо черных стволов, спотыкаюсь об узловатые корни, а после чуть не падаю, поскользнувшись на влажном мхе.

Черная тень, что преследует меня бесшумными скачками, с угрозой фыркает и голодно урчит.

Со слезами продираюсь через густые заросли, зареванная, ослабевшая и вся в царапинах и ссадинах, и продолжаю бежать, не разбирая дороги, и налетаю на пружинистое ограждение, что заросли ковром из вьющихся побегов.

За живым забором я слышу отголоски ночного города: обрывки музыки, шум дорог с растянутыми гудками клаксонов.

Дрожащими руками раздвигаю листья в стороны, и за переплетением стеблей и стальной сетки мне открывается вид на огни города.

Я — на крыше.

Ксандр для домашнего волка высадил лес на крыше, и этот самый волк замер позади меня.

Он не рычит, но я чувствую его: волосы по всему делу приподнялись и раны под бинтами пульсируют болью.

Это — конец.

Я медленно разворачиваюсь к черному хищнику, который смачно облизывается, не спуская с меня жутких белых глаз с сероватым ободком. Вжимаюсь в живую изгородь и выдыхаю.

Из груди зверя вновь поднимается утробный рык. Делает шаг ко мне. Еще один, и я задерживаю дыхание, когда холодный волчий нос касается внутренней стороны бедра чуть повыше правого колена.

Внимательно обнюхивает бинт, а затем с урчанием лижет его и пытается подцепить резцами.

Когда его резцы проходят по моей коже, я опять кричу, бросаюсь в сторону, но падаю, споткнувшись о свои ноги.

Мохнатое чудище накидывает на мои пятки. Рвет бинты с разъяренным рыком, а я продолжаю визжать.

Переворачиваюсь на спину и со всей силы даю пяткой в покатый волчий лоб. Зверюга всхрапывает, отскакивает назад и возмущенно отплевывает клочок бинта. Замираю на траве с приподнятой ногой.

Прищуривается.

Волк прищуривается!

И в его зрачках разгорается черная злоба. Беззвучно обнажает клыки, и я понимаю, что отсутствие рыка — плохой знак.

Разорвет на клочки.

— Прости! Прости! — я резко подаюсь в сторону волка и сажусь, подобрав под себя ноги. Прижимаю ладони к лицу, всхлипывая. — Прости! Прости! Я не хотела! Я испугалась!

А затем наклоняюсь вперед и в слезах касаюсь лбом влажной, накрыв руками голову:

— Мне так страшно…

Застываю на несколько, секунд ожидая жестоких укусов, что будут раздирать мою плоть, и вновь осторожно сажусь на пятки.

Волк в шаге от меня смотрит на меня с презрительной снисходительностью. Мне становится стыдно за мои слезы, и я их торопливо вытираю. Бинт неприятно трет расцарапанную щеку.

Под пристальным взглядом мрачного волка я опускаю глаза. Зверю лучше не смотреть в глаза, потому что он может расценить это как вызов, а я не хочу, чтобы меня сегодня съели.

Волк медленно обходит меня по кругу, сосредоточенно принюхиваясь то к волосам, то к плечу, то к спине, то к шее нырнет влажным носом и недовольно выдохнет.

Не шевелюсь.

Может, потеряет интерес и побежит по своим волчьим делам? Закрываю глаза в попытке успокоиться, когда волк вновь заинтересованно зарывается в мои спутанные волосы и шумно выдыхает в ухо.

Мурашки по телу бегут.

— А ты вроде не злой… — жалобно отзываюсь я и закусываю губы до боли.

Волк заходит за спину. Я слышу рык и жуткий хруст, который мне напоминает о смерти отца. С таким звуком Ксандр свернул ему шею.

— Нет, щеночек, я очень злой, — раздается хриплый и сердитый голос надо мной. — И зря ты сюда поднялась, но раз уж ты тут… — проскальзывают нехорошие нотки, — то пожелаешь мне доброго утра.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

6

Не шевелюсь.

От голоса Ксандра вся покрылась мурашками. Соски покалывает прохладой, и они медленно напрягаются в две твердые горошины, но поднять руки и прикрыть голую грудь не могу.

Просто сижу и не моргаю.

Ксандр со вздохом выходит из-за моей спины и встает передо мной.

Я не сразу понимаю, что вижу.

Реальность замедляется, глаза мои округляются, и мозг отключается на несколько секунд.

Я вижу тугие завитки густых волос и… мать моя женщина… я смотрю прямо на мужской половый орган в обрамлении густых лобковых волос которые поднимаются дорожкой по напряженному животу к аккуратному пупку Ксандра.

Я сглатываю, и мужская плоть набухает.

Приподнимается.

Я все еще не могу моргнуть.

Рисунок синеватых вен под тонкой кожей проявляется четче.

Большой, и становится еще больше с каждой секундой. Я даже могу различить удары сердца по тем коротким интервалам, с которыми член Ксандра приподнимается.

Удар, и кровь хлынула вниз.

Синие вены выпирают четче. Крайняя плоть натягивается и соскальзывает с темной головки, которая целится маленькой дырочкой уретры мне прямо в лоб.

Мошонка, поросшая черными волосками, с новым приливом крови сокращается, подсобирает яички, что до этого расслабленно висели под толстым стволом.

— Мамочки… — всхлипываю я.

Я в ужасе.

Из уретры выступает вязкая мутноватая капелька.

— Ты знаешь, что делать, — с мрачной угрозой заявляет Ксандр.

Мой взгляд шокированно скользит по четко очерченному прессу с мощными кубиками, затем по широкой мускулистой груди темными сосками, и, наконец, я вновь вижу холодные насмешливые глаза Ксандра. Он прищуривается в нетерпеливом ожидании.

— Нет, не знаю… — честно и жалобно признаюсь я.

Когда я открываю рот, по шее, груди и животу прокатывается волна жара. Руки слабеют и мышцы с костями будто обращают в теплый воск.

— Открой рот и соси, — грозно приказывает Ксандр и хмурится.

— Но я… никогда… я не умею…

Я краснею до кончиков ушей. К страху примешивается острый стыд. Дыхание становится прерывистым, будто я сейчас разрыдаюсь, но глаза сухие.

— Я даже… не целовалась раньше…

Ксандр вскидывает бровь.

Его совершенно не волнуют мои отговорки.

— Начинай.

Я опускаю пугливый взгляд на член, который опять чуть-чуть приподнимается и зловеще покачивается.

Ксандр теряет терпение. Я чувствую его раздражение и темное густое возбуждение, которое откликается в моем животе тянущим напряжением.

На вдохе улавливаю терпкий и солоноватый запах. Рот заполняется густой слюной, которую я сглатываю, и хочу отстраниться, но Ксандр резко хватает меня за волосы и не позволяет отшатнуться.

— Рот открой.

Я жалобно всхлипываю и подчиняюсь клокочущему гневом приказу. Глаза щиплют слезы.

Почему он такой злой?

— Шире, — рычит он, вглядываясь в мое лицо.

Раскрываю рот так широко, как только могу.

— Язык высуни, — опять командует, крепко удерживая меня за волосы. — Вот так.

Вместе с его приказами во мне все меньше и меньше воли. Я не могу ни шевельнуть рукой, ни дернуть пальцем.

Я — лишь оболочка, в которой заперто сердце. Я чувствую только его. Глухие удары отдаются в висках.

— Расслабь челюсть.

Теперь и нижнюю половину лица не ощущаю. Мышцы будто исчезли. Растворились от приказа Ксандра.

— Вот это твоя рабочая позиция, — Ксандр хмыкает.

Второй рукой он перехватывает член у основания, и с ухмылкой медленно проводит солоноватой головкой по моему языку.

Она гладкая и упругая.

В низ живота будто залили теплый густой мед.

— Вдох, щеночек.

На моем вдохе головка резко проскальзывает к корню языка. Я пугаюсь, я хочу дернуться назад, но Ксандр уже двумя руками вцепился в мои волосы и с резким толчком вжимает мое лицо в лобок.

Он внутри моей глотки.

Распирает болью хрящи, как раскаленная стальная дубинка. Я чувствую подкатывающий рвотный спазм, который меня будто рвет изнутри, и Ксандр утробно рычит.

Резко дергает мою голову назад, а после вновь его член ныряет в мою глотку. В глазах темнеет, но я ничего не могу сделать.

Я в его руках — кукла.

Три толчка, и он грубо выскальзывает из меня.

— Выдох и вдох.

Из носа и раскрытого рта, который я не могу закрыть, вязким вспененным потоком льется слюна.

Я кашляю, хриплю, и опять после вдоха горло пробивает болью.

От моего жалобного мычания по глотке прокатывается болезненная вибрация, и Ксандр с низким стоном выдыхает и вдавливает лицо в жесткие завитки лобковых волос.

От испуга, нехватки кислорода я слабею. У меня закатываются глаза. Ксандр остервенело врывается мой рот несколькими короткими глубокими толчками, и его член становится каменным.

Между ног нарастает зуд. Киска пульсирует жаром, болью, что уходит во внутренности и пронизывает их глубоким спазмом напряжения.

Я чувствую языком волну, что идет по стволу от основания к головке. Залп горячей спермы под раскатистый рык Ксандра летит по пищеводу к желудку. Горловые хрящи похрустывают, расходятся, и я почти теряю сознание.

Ксандр дергает мою голову назад, с влажным звуком выскальзывая из меня. От моих губ и носа к багровой головке тянутся вязкие нити слюны.

На языке растекается терпкая горечь теплой спермы, и я падаю на траву с влажным кашлем, которым захлебываюсь в панике и ужасе.

Воздух обжигает легкие. Я на спине отплевываюсь, отфыркиваюсь и вновь захожусь в кашле, от которого у меня сокращаются низ живота и опухшая промежность.

Я пытаюсь сглотнуть.

Глотку пробивает боль, и я со слезами переворачиваюсь на живот. В отчаянии стону в помятую траву.

— Теперь самое время сказать мне, — Ксандр недовольно вздыхает, — доброе утро, Альфа.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

7

— Доброе… утро… — кряхчу я в траву через боль и першение в глотке, — Альфа…

Опять надо мной раздается жуткий хруст, будто кому-то ломают кости и выкурчивают суставы.

Переворачиваюсь на спину и напряженно смотрю на черного волка, который сидит в шаге от меня и довольно облизывается в предрассветной серости, а после зевает во всю свою огромную зубастую пасть.

Щурится, и в его груди клокочет глухой рык.

Глаза.

Эти глаза… Светло-серые с черными зрачками.

Это Ксандр.

Это, мать его, Ксандр!

Я медленно приподнимаюсь на локтях, в ужасе вытаращившись на мохнатое чудище, которое рычит громче. Меня начинает подташнивать, и перед глазами плывут размытые пятна.

— Что за… Нет…

Я отползаю от Ксандра, который с угрозой поднимается на четыре лапы и делает ко мне шаг, мрачно опустив голову, будто готовится к прыжку.

— Это невозможно, — тошнота нарастает.

Воздух становится плотным, густым и теплым, как ядовитый туман. Дышать тяжело. На лбу проступает испарина, которую я в панике стираю дрожащей слабой рукой. Отползаю и вжимаюсь в шершавый ствол ели. В попу впились острые сухие колючки.

Ксандр — не человек.

Альфа — это не вежливое обращение, как, например, сэр или господин.

У моего отца в библиотеке было пара книг со сказками о зверолюдах. Об оборотнях. О детях Матери Луны, которая родила первых волчат от Лесного Бога, который соблазнил ее на утесе в шкуре волка.

Однажды папа застал меня за чтением и обозвал оборотней мудаками и гондонами, будто сказки для него были настоящими историями, а после даже плюнул на страницы и запретил читать о тех, с кого надо шкуру живьем сдирать.

Он ненавидел оборотней, потому что они для него были реальными. Он вел с ними дела. Он работал на них.

Он работал на Ксандра.

Я прикрываю веки и делаю глубокий вдох в попытке протрезветь, а когда распахиваю ресницы, то Ксандр уже стоит рядом и мрачно всматривается в мои глаза. Порыкивает.

Он что-то от меня хочет, а я его не понимаю.

Он что-то требует.

Приказывает, а я в его рыке слышу только: “Сожру, сожру, сожру, маленькая глупая девка. Сожру”

— Мне страшно… — жалобно поскуливаю я, и из меня опять льются солеными ручейками слезы. — Я не понимаю, что тебе от меня надо… Ты же уже сделал, что хотел… Отпусти меня… — и тихо добавляю, — Альфа…

Обнажает клыки и резцы в предупреждающем обрывочном рыке, и я испуганно прикрываю лицо ладонями, потому что мне показалось, что Ксандр хочет откусить мой нос.

Ворчит и дергает резцами растрепанный край бинта на правой ладони, а после опять требовательно урчит.

Торопливо разматываю грязный бинт с правой ладони. Руку простреливает болью, когда я резко и неаккуратно отрываю край бинта с засохшей кровью.

— Ай! — взвизгиваю я.

Вновь выступает алая кровь, и я хочу прижать руку к груди, но Ксандр останавливает меня злобным рыком и утыкается носом в мои раны.

— О, Господи… — я отворачиваюсь.

Я чувствую теплый влажный язык, от прикосновения которого все предплечье пронизывает струнами боли.

Ксандр слизывает кровь и от удовольствия зловеще низко урчит. Если дернусь, то цапнет. Не сдержит голодную дикую тварь и отгрызет руку по локоть.

Еще два жадных движения мокрого языка, и Ксандр оставляет меня. Заходит за ель, с громким хрустом костей, суставом и треском связок, и я вновь слышу его тихий разъяренный голос:

— Пошла прочь.

Сейчас мне не надо приказывать дважды. Я вскакиваю на ноги и бегу в рассветных сумерках среди угрюмых молчаливых стволов и застывших кустов.

— Завтрак мне приготовь.

Резко торможу, прижав облизанную ладонь к груди и оглядываюсь, ведь Ксандр хочет, чтобы я сейчас обернулась.

Серые блеклые лучи рассвета пробиваются сквозь ветви и листву и выхватывают из буйства зелени огромное мускулистое чудовище, покрытое черной жесткой шерстью. Под метра два или даже выше: крупная волчья голова, мощная шея, покатые плечи и потусторонние огоньки звериных глаз.

Ксандр делает бесшумный плавный шаг, а затем он раскрывает пасть в раскатистом реве, подавшись в мою сторону. Холодный ветер пробегает по лицу, а под ногами земля вибрирует, и я с визгом под громкий самодовольный хохот Ксандра опять бегу.

— Не будет завтрака, то тебя сожру, Щеночек! Все косточки обглодаю!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

8

Стою закутанная в простыню у окна столовой. Я знаю, что с завтраком я справилась на отлично, ведь для отца их готовила каждый день, но я боюсь, что могла оплошать.

Во-первых, меня до сих пор колотит крупной дрожью и тошнит из-за страха перед черной тварью в лесу.

Во-вторых, на языке я все еще чувствую вкус спермы Ксандра и боль в глотке напоминает, что меня тридцать минут назад грубо и жестоко отымели в рот. Я никак не могу это осознать.

Я несколько раз прополоскала рот и лезла к корню языка пальцами, чтобы избавить желудок от семени Ксандра, но это никак мне не помогло. Я лишь получила несколько спазмов желудка и острую боль в глотке.

Ксандр был во мне, и его сперма сейчас медленно переваривается желудком. Это было отвратительно. Это было больно, жестоко, бесчеловечно, но… моя промежность все еще опухшая и мокрая.

Я боюсь Ксандра. Он унижает меня, делает больно, а мое тело откликается на его безжалостность, будто я какое-то тупое животное. Будто я течная сука, у которой нет ни разума, ни гордости, ни отвращения.

Сглатываю, и боль опять напоминает о той горячей пульсации в горле и рокочущем рыке Ксандра.

— Ждешь, Щеночек? — в столовую вальяжно заходит Ксандр плотном атласном синем халате, который подпоясан небрежно и на слабый узел. — Хорошая девочка. Я думал, придется тебя искать по всей квартире.

Я улавливаю в его голосе нотки разочарования. Он был бы не против поиграть со мной в прятки.

— Чем порадуешь хозяина?

На широком длинном столе с черной матовой столешницей его ждет скрэмбл из пяти яиц, салат из свежей зелени и редиса, хрустящие тосты, пышные ванильные панкейки, чашка с черным кофе и стакан с апельсиновым соком.

Классический завтрак моего папы.

Я рассудила, что не буду придумывать ничего нового, когда нашла в огромном холодильнике все необходимое для идеального завтрака.

Правда, для папы я готовила салат с авокадо, но его я так и не отыскала в ящиках с овощами. Был редис. Тоже неплохо. Он приятно хрустит и освежает.

Ксандр лениво садится за стол и подхватывает вилку, глянув на меня исподлобья.

Я задерживаю дыхание.

Лишь бы не пересолила. А вдруг совсем не посолила? Вдруг забыла о соли? Напряженно почесываю правую ладонь. Сильно зудит.

Опускаю взгляд на руку и недоуменно моргаю, потому что вижу вместо открытых ран розовые пятнышки свежей кожи.

Мои раны, которых коснулся слюнявый волчий язык, зажили.

Осторожно ощупываю левую ладонь. Под грязными бинтами, которые я успела уже и под водой намочить, тянет болью.

Колени с пятками тоже ноют и простреливает острой пульсацией.

— А почему… — поднимаю взгляд на Ксандра, который отправляет вилку со скрэмблом в рот и резко замолкаю, прикусив губы, потому что он недовольно на меня прищуривается.

Отвечает он мне лишь тогда, когда проглатывает первую порцию своего завтрака и делает глоток кофе:

— Хочешь попросить мохнатого доктора поработать языком еще разочек?

Я краснею.

— Милостивая Луна, о чем ты подумала? — Ксандр вскидывает бровь.

Я краснею еще сильнее.

— Мой зверь не по этим делам, — Ксандр хмыкает. — Мой зверь хотел тебя сожрать. Особенно тогда, когда ты от него голожопая убегала, а когда рачком упала, то он прям был готов за попку хорошенько так цапнуть.

— А почему не сожрал? — сипло попискиваю я и опускаю глаза в пол, кутаясь поглубже в шелковую простыню.

— Потому что я не позволил. У меня на твою попку другие планы, — ныряет вилкой в миску с салатом. Накалывает редис и листики руколы на острые зубчики. Переводит на меня испытующий взгляд. — Планы по самые яйца.

Я чувствую как мои глаза в ужасе округляются, а попа непроизвольно напрягается вместе с дырочкой.

Ксандр похрустывает редисом и руколой, не спуская с меня взгляда. Я должна найти способ сбежать.

— Я серьезно накажу тебя, если сбежишь, Щеночек, — Ксандр пробивает меня предостерегающим прищуром ледяных серых глаз. — Будь хорошей девочкой, а иначе сдерживаться не буду и не оставлю живого места.

Он сдерживается? Желудок на вдохе пронизывают холодные иглы страха, и тошнота нарастает. Руки немеют, и на затылке волосы приподнимаются.

— Иди сюда, — Ксандр опускает руку к полу и щелкает пальцами. — Тебя тоже надо покормить.

Он опустил руку не просто так. Он ждет, что я сейчас сброшу простынь, и поползу к его ладони на четвереньках: сыграю для него послушную собаку.

— Щеночек, — Ксандр вновь щелкает пальцами, не спуская с меня немигающего взгляда.

Я должна быть хорошей девочкой. Должна его развлекать. Должна покорно принимать его жестокость по самые яйца и не роптать.

Я — кукла.

Я — игрушка, которую он может сломать.

— У меня… — хрипло и через боль в глотке заявляю я, — есть имя.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

9

Я не боюсь, пусть и дрожь под острым прищуром жестоких глаз нарастает.

Я не боюсь.

И я взгляда я не отведу.

Ни рук, ни ног не чувствую. Только сердце так сильно и громко бьется, что удары отдаются аж в раненых пятках тянущей и болезненной пульсацией.

— Взгляд опусти, Щеночек. Не буди лихо, пока он тихо.

Я от тихого предостережения готова забиться под стол, упасть на спину и показать Ксандру в знак примирения животик и грудь, но я упрямо смотрю в его серые глаза, в которых разгорается холодная ярость.

Такие глаза у убийц.

У маньяков.

У садистов.

— Щеночек, — чеканит каждый слог Ксандр и откладывает с тихим стуком вилку, — ты меня разочаровываешь.

Когда Ксандр встает, ножки стула неприятно и зловеще поскрипывают о гладкий белый кафель.

Взгляд я не опускаю. Мои глаза будто застыли стеклянными шариками, а мышцы в глазницах одеревенели. От напряжения ноют.

— Последнее предупреждение, Щеночек, — под хриплыми и бархатными интонациями Ксандра слышу звенящую сталь темной злобы. — Глаза в пол.

Я понимаю, что должна подчиниться, если хочу выжить, но я медленно и четко проговариваю:

— Пошел к черту, урод.

Ухмылка, и его радужка светлеет под его низкий и разъяренный рык. Он делает шаг, и я кидаюсь прочь из столовой на кухню, где на столе я оставила острый длинный нож.

— Вот же дрянь… — рычит Ксандр позади меня. — Отец твоим воспитанием, похоже, не занимался?

Я отомщу за отца! За его смерть!

Я совсем обезумела под ужасом и мощным приливом адреналина, который сжигает мои вены черным бешенством.

Врываюсь в просторную кухню, на которой я двадцать минут назад умело хозяйничала и готовила завтрак жестокому извергу, и кидаюсь к столу.

Ксандр набрасывается на меня с нутряным вибрирующим рыком, и под нашим весом разделочный стол резко сдвигается в сторону. Нож отлетает к краю. Тяну к нему правую руку, сдавленно выдыхая под Ксандром, который срывает с меня простынь.

Под грудью скользит отполированное деревянная столешница.

— Я тебя переломаю, сучка… — рычит Ксандр мне в ухо, и я понимаю по его голосу, что он не в себе.

Он за гранью человеческого разума и вне звериных инстинктов, и эта одержимость обжигает и мое сознание черными пятнами.

Пальцы почти касаются ручки ножа.

Еще чуть-чуть…

Выдыхаю, и Ксандр, как в замедленной съемке, хватает нож и пронзает мою ладонь с тыльной стороны между пястными костями указательного и среднего пальца.

Лезвие пробивает деревянную столешницу.

Я боли не чувствую.

Ксандр крепко удерживает рукоять ножа, и на его предплечье вздуваются вены темно-синими пульсирующими линиями.

Вдох, и мою ладонь пробивает боль. Я кричу, а на столе растекается алая лужа крови. Она теплая, и чувствую как она из ладони выходит мягкими толчками по мои истошные крики.

— Ты меня… должна слушаться… — со мной говорит будто само безумие, что сдавленно выдыхает из бездны, — неужели это так сложно?

Он прихватывает мочку на жарком выдохе, а после его горячие влажные губы и язык проходят по изгибу уха.

Я чувствую его горячий твердый член между ягодиц.

— Нет… нет.. нет… — мои крики сбиваются в сиплый шепот ужаса, когда меня накрывает волна слабости и жара от низкого вибрирующего рыка в груди Ксандра. — Нет…

Я хочу вскинуться под горой напряженных мышц. Пробитая ножом рука дергается, и опять кричу от пронизывающей ладонь и предплечье боли.

Ладонь Ксандра соскальзывает с рукояти ножа и накрывает мою, шумно и хрипло выдыхая в ухо:

— Заткнись.

Боль отступает. Рука будто плавится, и я ее не чувствую. Онемение поднимается до плеча, и перекидывается на спину.

Я захожусь в рыданиях, уткнувшись лбом в столешницу. Ладонь Ксандра соскальзывает с моей ладони в лужицу крови, а после, мокрая и теплая ныряет между моих бедер.

С нажимом проходит по промежности, размазывая кровь по складкам, которые под его пальцами наливаются кровью и ноющим напряжение.

— Нет… Прошу… Только не так…

Я обездвижена под Ксандром. Мышцы не слушаются меня, язык еле ворочается во рту, вдохи и выдохи неглубокие и прерывистые.

Я вздрагиваю, когда он пропускает через скользкие окровавленные пальцы клитор. От копчика до макушки пробегает острая игла электричества. Под этим зарядом я привстаю на цыпочки и непроизвольно выгибаюсь в спине.

— А ты завелась… — его выдох обжигает ухо. — Страх тебя заводит, Щеночек.

От его шепота низ живота охватывает болезненный и глубокий спазм. Пальцы скользят от клитора к дырочке, которая сокращается от мягкого давления и выпускает вязкую смазку.

— Нет..

— Ты полна сюрпризов, — Ксандр усмехается в мои волосы, и его пальцы поднимаются выше к анусу.

Давит тугие мышцы по кругу, вызывая во мне стон стыда и мольбы. Мозг горит в ужасе, а тело жаждет близости.

Я безумна.

— Ты специально меня вывела из себя

Мокрая от крови и смазки скользит по ягодице, поднимает к ребрам и затем медленно двигает от плеча к моей ладони, которую он мягко обхватывает, глубоко вдыхая воздух у шеи и клокочет:

— Ты же моя маленькая провокаторша…

Поднимается к рукояти ножа, сжимает ее и резко выдергивает нож. Холодная сталь вырывается из пульсирующей плоти.

Боли нет, но лужица крови уже добирается до моего лица. В глянцевой поверхности вижу отражение высокого потолка.

Ксандр рывком отстраняется от меня, и со стонами и всхлипами сползаю на пол, прижимая к груди раненую ладонь, которая ощущается как кусок мокрой и скользкой резины.

— Ты действительно напрашиваешься на неприятности, — Ксандр откладывает нож в сторону и похрустывает шеей, прикрыв глаза, — я же могу не сдержаться и убить.

Я отползаю от него. По груди и животу стекает тонкими ручейками кровь.

— Ну… — он медленно разворачивается ко мне и затягивает пояс халата, полу которого приподняты его эрегированным членом, — так уж и быть… назови свое имя.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я продолжаю молча от него отползать. Кровь затекает в пупок.

— Назови свое имя! — грохочет его голос на кухне.

— Эми…ли… — вжимаюсь в холодную стену. — Меня зовут Эмили…

— Ты была сегодня плохой девочкой, Эмили, — он прищуривается и щелкает пальцами в звенящей тишине.

Темнее перед глазами, тело наливается теплой тяжестью, и веки медленно опускаются. Распластываюсь на полу без сил, и тихо мычу. С уголка губ стекает слюна.

— Любишь, значит, постервозить, — прорывается до меня сквозь липкую душную тьму голос Ксандра. — Эмили.

10

Я чувствую в темноте его ладони. Они скользят по телу, медленно и с плавным давлением. Вот они проходят по спине, а после опускаются к моим бедрам.

Я хочу открыть глаза.

Слышу свое мычание и плеск воды.

— Спи, — шепот Ксандра окутывает меня теплым черным туманом

Я ныряю на целую вечность в молчаливую бездну, но все же вновь возвращаюсь к теплым мокрым ладоням, что скользят по моим плечам.

Его пальцы касаются ключицы, очерчивают ее линию, бегут к яремной ямке и поднимаются неторопливо к шее.

— Я сказал, спи…

Я застыла где-то на границе мягкой дремоты.

Я вновь слышу плеск воды, и по груди скатываются теплые ручейки. Я опять пытаюсь с мычанием открыть глаза, но ничего не выходит.

Меня утягивает на дно густая чернильная тьма, что вибрирует голосом Ксандра:

— Какая ты упрямая девочка, Эмили. Зачем сопротивляешься?

Его губы касаются моих. Он выдыхает в меня тихий рык, а затем он заполняет мой рот горячей слюной и языком, который будто плавится, растекается и вновь становится упругим и требовательным.

Он целует меня, с рыком мягко стискивая мою шею в пальцах. Ксандр пожирает меня, проникает под кожу, в мышцы и срастается с костями. Он растворяется в моих мысли, пронизывает мозг черным пульсирующими прожилками, а пальцы сжимают мою шею сильнее и сильнее.

Ксандр в моем сознании, мыслях, и я чувствую его густое вожделение и злобу, что я сопротивляюсь ему. Любая другая на моем месте была бы в глубоком обмороке, а я все выныриваю и выныриваю из омута забытья.

Я пытаюсь напрячь челюсти, когда меня опять накрывает волна обморочного сумрака, но мне не удается укусить Ксандра за его язык. Я чувствую, как он резко отстраняется и как его пальцы ослабляют хватку на моей шее.

— Кусаться вздумала?

За новым всплеском воды на меня обрушивается ледяной ужас, который замораживает мозги, и уходит в позвоночник острой длинной спицей, а после мое тело с затуманенным сознанием разлетается на звенящие осколки.

Я рассыпаюсь во тьме пылью, а затем в немых криках открываю глаза.

Не шевелюсь.

Не моргаю.

Не дышу.

Надо мной застыла круглая луна на черном бархате ночного неба. Белая, зловещая и молчаливая.

Вдох, и в сознание врываются шорохи, шелест ветра и недовольный низкий рык прямо у правого уха.

Волчий нос сердито фыркает, обдает меня теплым выдохом и капельками слюны. С тяжелым вздохом волчья мохнатая туша приваливается ко мне, я чувствую под рукой жесткую густую шерсть.

Хочу медленно и незаметно вытянуть из-под волчьего бока руку, но Ксандр с угрозой рычит.

Я задерживаю дыхание и резко выдергиваю руку, а после быстро сажусь. Ксандр подскакивает и, разинув пасть, накидывается на меня.

Передними лапами толкает в грудь и придавливает к влажной траве. Скалит клыки и резцы. Его нос почти касается моего.

Тяжелый, сволочь. Ни вдохнуть, ни выдохнуть.

— Либо уже сожри меня, — кряхчу я, — либо…

Я вскрикиваю, когда Ксандр прикусывает кончик моего носа острыми резцами. Урчит, и я замираю под ним, крепко зажмурившись.

— Я поняла… поняла… — жалобно шепчу я, — молчу… больше не буду…

Ксандр медленно разжимает челюсти, отстраняется и отступает, а после отворачивается и валится на бок ко мне спиной. Уши дергаются, когда где-то в глубине его леса на крыше похрустывает веточка.

Тру нос и понимаю, что на ладони, которую сегодня проткнули ножом, нет ни царапинки.

Я опять сажусь, но уже медленно, чтобы не нервировать сердито зверя рядом, и внимательно рассматриваю руку под лунным светом. Могу разглядеть лишь тонкую белую линию на тыльной стороне ладони.

Все бинты с меня сняты, и все раны затянулись. Кошу недоверчивый взгляд на Ксандра, который игнорирует меня и внимательно прислушивается к ветру в ветвях высоких деревьев.

Сглатываю.

Шею что-то сдавливает.

Ощупываю это что-то и возмущенно распахиваю глаза. На мне — собачий ошейник. Широкий, из жесткой кожи с массивной пряжкой.

— Я тебе не собака… чтобы носить ошейник, — пытаюсь подцепить пальцами заостренный кончик ошейника, но руки резко слабеют, когда Ксандр утробно урчит на попытку снять его подарочек.

А после я совсем теряю все силы и падаю на траву безвольной куклой.

— Хорошая ночь, — слышу насмешливый голос Ксандра. — Полнолуние, а в полнолуние самое оно — трахнуть девственницу. В этом будет что-то ритуальное.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

11

— Я ведь не прошу ничего сложного, — вздыхает Ксандр.

Я полностью обездвижена, будто в меня вкололи лошадиную дозу нейротоксина, который отключил все мышцы.

Я не могу даже взгляда отвести от белой круглой луны, которая начинает дрожать на черном небе, вибрировать и по краям расплываться.

— Всего лишь подчиниться мне.

Я и сама понимаю, что для выживания будет практична покорность, а не упрямство и агрессия.

Выдыхаю через нос. Ноздри немного вздрагивают, когда я хочу напрячь мышцы лица и шеи.

— Вот опять дергаешься, — Ксандр нависает надо мной, и его темный силуэт закрывает луну. Глаза горят белым серебром. — Зачем?

От низкого хриплого голоса перед глазами его тень плывет, и со стоном переворачиваюсь на живот.

Дышу тяжело и от перенапряжения пускаю слюни на мягкий плотный мох, который пахнет влажной землей и немного перегноем.

Мычу и хочу зажмуриться.

Я так просто не сдамся этому жестокому уроду. Ресницы едва вздрагивают, и затем я на решительном выдохе смыкаю веки. У меня получилось. Я сопротивляюсь воле Ксандра: я аж осязаю его темную и холодную силу, которая расползается под кожей тонкой паутиной слабости.

— Но не буду спорить. Ты очаровательна.

Я хрипло выдыхаю рык ненависти.

Мне бы заткнуться, притвориться мертвой и не дергаться, ведь именно тогда Ксандр потеряет ко мне интерес и у меня будет больше шансов, что он отпустит меня живой, но я, видимо, после острого ножа в ладони совсем обезумела.

Я докажу этому ублюдку, что меня просто так не задавишь и не испугаешь угрозами.

Напрягаю руки и медленно через боль в одеревеневших мышцах приподнимаюсь. Я чувствую на себе насмешливый, но внимательный взгляд Ксандра, которому я выражаю презрение через хриплый выдох. С губ срывается вязкая капелька слюны, и за ней тянется тонкая серебряная паутинка.

Приподнимаюсь выше и на выдохе полностью распрямляю руки.

Получилось.

Я пробиваю волю Ксандра. Я не поддаюсь его темной и жестокой власти. Дышу с присвистом, будто поднималась в гору несколько долгих часов.

Всхрапываю и решительно подаюсь вперед, чтобы неуклюжим рывком встать на четвереньки.

Волосы мешают. Пытаюсь их сдуть с лица и лба, и понимаю, что все мои силы иссякли.

А затем я осознаю, что Ксандр обманул меня моей же самоуверенностью и добился того, чего хотел от меня изначально.

Я встала перед ним на четвереньки и замерла готовая к употреблению.

Хочу сказать ему грубость, проклясть до седьмого колена, но вместо слов у меня вновь вырывается отчаянный тихий прерывистый рык.

— Какая злая агрессивная собака, — хрипло и мягко посмеивается он. — Невоспитанная.

Мерзавец. Он обманом вынудил меня сыграть с ним в отвратительную ролевую игру, в которой — я тупая агрессивная псина, и я купилась.

Ресницы вздрагивают, и на мягкий мох летят слезы стыда и ненависти, о которой я хочу ему сказать, но я опять глухо порыкиваю.

— Я воспитаю из тебя хорошую девочку, — Ксандр наклоняется ко мне, запускает пальцы в волосы и почесывает меня за ухом, — буду твоим первым… — пауза и он тихо поясняет, — первым Альфой, и ты подчинишься. Станешь моей сучкой. Маленькой похотливой сучкой.

Я дергаюсь в желании укусить его руку, но он больно хватает меня за волосы и крепко фиксирует голову:

— Тише, моя хорошая, — усмехается в ночи. — Хорошие девочки не кусаются.

Расслабляет пальцы, и его теплая сухая ладонь скользит по спине, и я вся вздрагиваю крупной дрожью.

Ветер доносит обрывки городской ночи: сирены и вспышки приглушенной музыки, которая затихает в шелесте листвы.

— Ты пока меня забавляешь, — ладонь спускается к пояснице, — но не надо переходить границы дозволенного, Щеночек.

Из-под его руки по спине расходится тепло слабости, которая покрывает в ягодицы и бедра. Меня покачивает в сторону.

Я все смотрю и смотрю на ветви с листвой, что в ночи кажутся черными чернильными пятнами, и выпускаю из себя новые слезы.

Я всхлипываю, и я издаю звук похожий на жалобный скулеж.

— Я не буду тебя обижать, — ладонь Ксандры проходит сначала по одной ягодице, а потом кружит по второй, — если ты не будешь рычать и кусаться.

Напрягаюсь, когда не чувствую его руку на попе.

Через секунду вскрикиваю, когда он резко и больно опускает ладонь на правую ягодицу, и руки подгибаются.

Падаю на локти. Волосы закрывают все лицо.

— Вот эта поза моя любимая, Щеночек.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

12

Горячие сухие ладони Ксандра скользят от лопаток к талии. Мягко ее сдавливают.

Я ничего не чувствую кроме промежности, которая налилась кровью, опухла и теперь пульсирует под каждый мой глухой удар сердца.

Ладони и колени утопают в мягком влажном мху.

Дышу прерывисто и неглубоко.

Мне страшно.

Я боюсь новой боли, но вместе жажду ее. Жажду почувствовать ее внутри себя, поглотить и заполниться ею до краев.

Меня изнутри плавит похоть, и я истекаю густыми теплыми соками, запах которых окутывает меня и Ксандра невидимым облаком.

Голова кружится.

Ксандр делает глубокий вдох и медленно шумно выдыхает:

— Я запомню твой запах… — клокочет низким рыком, — сегодня он станет другим… ты будешь моей сучкой… будешь пахнуть мной… я стану твоим Альфой…

Я жалобно поскуливаю. Меня пожирает и ужас перед тем, что этот жестокий мерзавец станет первым мужчиной, и сладкое томление.

Сжимая мою талию, Ксандр давит подушечками больших пальцев на позвоночник, вынуждая прогнуться и приподнять попу.

Я подчиняюсь его воле, раскрываюсь и чувствую, как по напряженному клитору стекает вязкая капля смазки.

Вдыхаю через рот, когда ладони Ксандра проходят по ягодицам. Он дразнит меня, наслаждается моим возбужденным страхом и глухими стонами на судорожных выдохах.

Я не моргаю.

Меня начинает трясти. Ладони Ксандра соскальзывают с моей попы, и я задерживаю дыхание, сильно вздрогнув.

Гладкая упругая головка давит на клитор, от которого вниз по внутренней стороне бедер бежит разъедающая мышцы слабость. Я задыхаюсь.

Член Ксандра поднимается, медленно раздвигая в сторону ноющие пухлые складки.

Дышу часто через рот.

Головка члена проскальзывает за мокрые скользкие складки, встречает мягкое препятствие, и моя киска начинает растягиваться под медленным вторжением.

Он не влезет в меня.

Он порвет меня.

— Выдыхай, — вновь кладет ладони на мою талию. Сдав

Я вскрикиваю от вспышки острой боли, что распирает меня изнутри, и Ксандр врывается в меня резким глубоким движением до самых яичек.

Грубым толчком сдавливает матку, будто ударом раскаленной дубинки, и из моих глаз брызжут слезы.

— О, да… — клокочет Ксандр. — Какая ты узкая

Новым рывком он выбивает из меня крик и вжимается в мои бедра на несколько секунд.

Я чувствую каждую его вздутую венку изнутри, утолщенный край головки, что вздрагивает во мне, и на моем выдохе я сдавливаю его спазмом боли.

Выскальзывает, чтобы опять войти на всю длину. Подхватив меня под грудью сильной мускулистой рукой, привлекает к себе и крепко прижимает к себе.

— Чувствуешь меня? — выдыхает в ухо.

Новый толчок, и я с громким стоном запрокидываю голову на плечо Ксандра, открывая шею для его жадных поцелуев.

Боль разъедает мои внутренности, затвердевает пронизывающим весь живот напряжением и расходится спазмом.

Под сильную судорогу во всем теле Ксандр пробивается через тиски влажной плоти, и обхватывает губами мочку, с рыком выдыхая в ухо.

Он во мне. В теле, в мыслях, крови, костях.

Сдавливает меня в объятиях до боли в ребрах, и его движения становятся резче, грубее и глубже.

Я ощущаю его чуть ниже пупка.

Он становится тверже.

Он вгоняет в меня будто раскаленную на углях стальную дубинку. Она обжигает нжную плоть, которая сокращается вспышками боли, а затем мое нутро взрывается глубокими спазмами.

Я кричу в ночное небо. Выгибаюсь в спине под конвульсиями черного удовольствия. Оно ослепляет, оглушает.

— Кончаю, — урчит в шею Ксандр, и в меня вылетают залпы густой спермы.

Член пульсирует, извергая все новые и новые потоки семени. Я обмякаю в руках Ксандра, вздрагивая от слабых толчков спермы внутри, и он раскрывает объятия.

Заваливаюсь вперед и тихо вскрикиваю, когда Ксандр выскальзывает из меня, наградив новым спазмом боли.

Падаю на помятый мох и растекаюсь на нем безвольным куском мертвой медузы.

Надо мной раздается протяжный иступленный вой. Он летит в небо, прокатывается над лесом и ветер его носит в громкий ночной город.

Альфа утвердил права на меня.

Теперь он владеет мной не только на словах. Теперь я привязана к нему на уровне животных инстинктов.

— Моя сучка, — усмехается черная тень Ксандра под круглой белой луной. — Хорошая новость в том, что я теперь тебя не убью и не сожру.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

13

— Попробуем еще раз?

Ксандр развалился в кресле. На коленях — пластиковый контейнер с спагетти мясными фрикадельками в густом томатном соусе. Рядом у кресла валяется пакет с логотипом популярного ресторана.

Я не помню, как я оказалась в гостиной под лучами утреннего солнца, что бьет золотым потоком в панорамные окна.

Неужели я опять отключилась?

Сижу я перед Ксандром на мягком плотном ковре в позиции «пятки на попе». Внизу тянет болезненным дискомфортом, будто я получила между ног обширный ожог.

Хочу приложить к киске пакет со льдом или хотя бы прижать ладонь, но я не стану на глазах у Ксандра просовывать между ног руку.

Сглатываю, медленно моргаю, и мой нос улавливает в воздухе сладкий пряный запах мяса и аппетитную кислинку томатного соуса.

Живот урчит.

Я голодная.

Очень голодная.

Голод накидывается на меня неожиданно и резко мощной волной слабости и дрожи во всем теле.

Рот заполняется вязкой слюной, и я не могу взгляда отвести от пластикового контейнера, из которого поднимаются густые ароматы.

— О, кажется, ты пришла в себя, — Ксандр ныряет пальцами в контейнер и выуживает из него маленькую круглую фрикадельки и длинную спагеттину, по которой стекает жирной капелькой соус.

— Ко мне, Щеночек, — Ксандр с насмешливой улыбкой, в которой его правый краешек губ приподнят выше левого, подает в мою сторону и протягивает мясное угощение, — только без зубов.

Сжимаю кулаки, но я так голодна, что во мне нет сил сопротивляться. Я торопливо и неуклюже подползаю к Ксандру на четвереньках и с низким нечеловеческим клекотом обхватываю губами его пальцы.

Стыд проснется во мне потом, а сейчас мною завладел дикий животный голод.

Поддев фрикадельку языком, я жадно ее всасываю вместе с длинной спагеттиной. Раскусываю мясной шарик, не жую и глотаю. С урчанием закатываю глаза.

Божественно.

Ничего вкуснее я не ела в жизни.

— Проголодалась? — Ксандром почесывает меня чистым мизинцем под подбородком. Щурится. — Хочешь еще?

Конечно, хочу! Меня аж всю трясет, а с уголков губ стекает голодным ручейком слюна.

— Тогда проси, — жестоко усмехается.

Ради еще одного сочного мясного шарика в пряном соусе я унизительно трусь виском о колено Ксандра. Он самодовольно смеется, и я тут же запрокидываю к нему лицо и открываю рот.

Если бы у меня был хвост, то я бы им точно повиляла.

— Да ты меня сегодня радуешь.

Его ладонь вновь скрывается в глубоком контейнере из плотного белого пластика.

Я сейчас точно захлебнусь слюнями.

— Заслужила самую вкусную фрикадельку, — закидывает мне в рот мясной шарик и вытирает жирные пальцы о мои губы, готорые я с жалким мычанием удовольствия облизываю.

Вкусно.

И Ксандр доволен мной.

Я чувствую его теплое одобрение во внутренностях и мышцах, и мне сладко от его улыбки и мягкого прищура глаз, в которых нет ярости и презрения, а есть умиление.

Я — очаровательная. Он, наконец, получил от меня то, чего требовал с самого начала: милой покорности.

Я голодно обсасываю его пальцы, и он закидывает мне в рот новую порцию спагетти с соусом. Я чувствую, как теплый соус течет по моему подбородку, и мне никак не удается его слизать языком.

Ксандр наклоняется и обхватывает горячим ртом мой подбородок, а после с глухим одобряющим рыком целует меня, уверенно проталкивая язык за мои зубы.

Я принимаю его язык в себя без сопротивления и смущения. Приподнимаюсь на коленях, чтобы Ксандр проник в мой рот глубже, но он с ласковым смехом отстраняется.

Зачерпывает из контейнера горсть фрикаделек и ворох спагетти, и набрасываюсь на его руку, как голодная собака, у которой нет ни гордости, ни стыда.

Но это вкусно, пусть и грязно. И развратно. Я жадно жую фрикадельки, втягиваю в рот спагетти, а после облизываю ладонь Ксандра и его пальцы.

Жирные томатные капли стекают по подбородку, шее и груди.

— Ты же моя маленькая грязная свинка… — возбужденно урчит Ксандр, — значит и от десерта не откажешься?

— Десерт? — недоверчиво и пьяно уточняю я.

— Да. Ты любишь сладенькое?

Живот опять урчит. Я не наелась. Это и неудивительно. Я не ела с того самого вечера, когда… был убит мой отец.

— Не отвлекайся, — Ксандр хмурится, возвращая мое внимание к себе. Повторяет вопрос. — Ты сладкое любишь?

— Люблю, — честно признаюсь я. — А что у нас будет на десерт?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

14

Я тщательно вытираю лицо от томатного соуса. Ксандр отставляет пустой контейнер и вскрывает несколько влажных салфеток.

— Значит, мне надо тебя морить голодом, чтобы ты не капризничала?

Я стыдливо отвожу взгляд.

Первый голод утолен, и во мне вновь просыпается смущение, что жаром обдает щеки.

Вытирает пальцы влажными салфетками и решительно.

Он возбужден.

Его член угрожающе покачивается перед моим лицом, и в глотке начинает саднить и тянуть.

Шагает прочь, бесстыдно почесывая пах:

— Сейчас вернусь. Не скучай.

Он исчезает в глубине квартиры, и без его присутствия на меня накидывается паника.

Я вновь вспоминаю, что я оказалась в пентхаусе не по своей воле и что этой ночью меня грубо и больно лишили девственности.

Стоит мне только вспомнить о глубоких и разрывающих толчках внутри меня, между ног опять тянет болью.

Тянусь к квадратику с влажной салфеткой. Торопливо разрываю упаковку, достаю мокрый клочок и со стоном облегчения прижимаю его к опухшей промежности.

Приятно охлаждает и освежает.

Я даже глаза закатываю на медленном выдохе через рот.

— Ты еще кто такая? — слышу за спиной девичий голос. Он дрожит возмущением и удивлением. — Какого черта?!

Я на секунду замираю.

Тут есть еще кто-то кроме меня и Ксандра?

Есть надежда на спасение?

Я медленно оглядываюсь. В нескольких шагах от меня стоит удивленная миниатюрная брюнетка: черные туфли на высокой шпильке, обтягивающая юбка-карандаш, ярко-красная полупрозрачная блузка и лакированный клатч в левой руке.

Красивая. Как куколка.

— Ты кто такая? — повышает голос до командных ноток. — Что за очередная шлюха?!

— Помоги мне… — шепчу я. — Помоги, прошу… я не хочу быть тут… он похитил меня, убил моего отца…

Подползаю на коленях чуть ближе и всхлипываю:

— Помоги.

Ко мне возвращается страх за свою жизнь. В моем кошмаре появилась девушка из внешнего мира, и я протрезвела: я в плену и надо мной издевается жестокий мерзавец. Насилует, унижает, наносит физический вред и запутывает мой разум.

— Помоги, — повторяю я. — Я Эмилия… Эмилия Корх… Мой отец убит…

Я называю свой адрес, идентификационный номер гражданина и замолкаю, когда незнакомка кривит губы.

В ней нет ко мне жалости.

Есть только презрение, которое я чувствую кожей.

Оно холодное, липкое.

Я в растерянности замираю, когда к нам выходит голый Ксандр с балончиком взбитых сливок.

— Ксандр… — незваная гостья оглядывается на него и не спешит поднимать крики.

Чую ее ревность, замешательство и робкий страх перед его недовольством.

— Ксандр… что тут происходит?

— Мелиса, ты явно не вовремя, — он шагает мимо, и его мужское достоинство покачивается с широкой агрессивной амплитудой, как заведенный маятник. — Мы встречаемся с тобой у твоих родителей сегодня вечером.

— Ксандр, кто это?

Я ничего не понимаю, но чувсвтвую, что ситуация сложилась очень неприятная. Ксандр со вздохом кидает балончик со сливками в кресло и разворачивается к гостье, совершенно не стесняясь эрекции.

— Это моя Омега, — заявляет он. — Сбрасываю напряжение.

— Я твоя Истинная, Ксандр, — шепот гостьи дрожит горечью, — я — твоя пара… как ты можешь…

— Могу, — Ксандр пожимает плечами. — Она, — вскидывает руку в мою сторону, — Омега, и не соперница.

Замечаю, что пыл Ксандра угасает. Его жезл опускается с каждым новым его словом, ведь он зол. Очень зол. Ему помешали наслаждаться унижениями надо мной.

— Ты для меня пока под запретом, Мелиса, а сидеть дрочить в уголке я не буду, — Ксандр усмехается. — После нашей свадьбы я тебя, как следуюет, отжарю и ты мне обязательно родишь крепких сильных волчат, но сейчас не еби мне мозги.

Я не шевелюсь и хочу исчезнуть.

У Ксандра есть невеста?

— И ты пришла без моего приглашения, Мелиса, — Ксандр цыкает. — А я такое не люблю. Ты мне еще не жена.

— Я… — Мелиса отступает под строгим взглядом Ксандра, — а что же зверь… как он может позволять такое?..

А после всхлипывает и убегает, прикрыв лицо руками, а я вся съеживаюсь. Меня тошнит.

У Ксандра скоро свадьба, и своей невесте он подло изменяет со мной. Да как так можно.

— Так нельзя, — сиплю я. — Это подло… слишком подло даже для тебя…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

15

Ксандр после Мелисы приказал:

— Приведи себя в порядок, — а после скрылся в кабинете.

Злой и угрюмый.

После Мелисы забыл о десерте и о том, что я была хорошей девочкой. Потерял ко мне интерес.

Вот я сижу в гостиной, залитой утренним солнцем. Озадаченная и недоуменная. Почему Ксандр такой? И разве можно так поступать?

Мне должно быть все равно на его невесту и на то, что его ждет свадьба, но мне муторно, будто Ксандр меня обманул.

Но я лишь его игрушка.

Лишь подстилка для сброса напряжения, которое в нем разбудила его Истинная, что бы ни значило это слово.

Истинная.

Звучит красиво. Что-то о вечном и неотвратимом.

— Это не мое дело, — шепчу себе под нос и встаю на слабые ноги.

Отбрасываю салфетку и решительно покидаю гостиную. Шагаю в спальню, и проходя мимо запертой двери, что почти сливается с белой матовой стеной, я резко останавливаюсь, будто меня кто-то резко дернул за волосы и потребовал притормозить.

Там за дверью скрылся Ксандр.

Я осязаю его кожей, мышцами, внутренностями и костями.

Мне кажется, что я чувствую даже его ровное сердцебиение и медленные вдохи и выдохи.

Он делает вдох, и я тоже набираю в легкие воздух.

Его сердце отбивает удар, и мое вторит ему.

Он сглатывает, и я сглатываю.

Когда он постукивает пальцами по столешнице, то его пальцы будто касаются меня.

Зажмуриваюсь, и я возвращаюсь в реальность с тяжелыми перывистым дыханием.

Приглаживаю волосы, до боли оттянув их назад, и на цыпочках торопливо убегаю в спальню.

Закрываю дверь, приваливаюсь к ней спиной и касаюсь шеи, на которой выступила мелкая испарина. Что это было?

Я будто на несколько секунд слилась с Ксандром в одно целое. Будто оказалась под его кожей, в его легких и сердце.

А он это почувствовал?

Пугливо выглядываю в коридор и прислушиваюсь к тишине в ожидании громких и требовательных приказов, но Ксандр молчит.

Кусаю губы и бесшумно прикрываю дверь.

Для меня появление Мелисы может стать спасением и надеждой на то, что Ксандр отпустит меня после ужина с родителями будущей жены.

Они должны пристыдить его. Разве можно изменять Истиной? То, что творит Ксандр сейчас, и для оборотней оскорбительно.

Скрываюсь в ванной комнате.

Кидаю взгляд на овальную ванну, которая кажется мне знакомой. Ксандр купал меня в ней после того, как проткнул руку ножом и отправил в обморок щелчком пальцев.

Я вновь чувствую его влажные руки на груди, талии и бедрах. Он целует меня в шею…

Встряхиваю волосами, отгоняя размытые видения, и прячусь в стеклянной душевой кабине.

Я должна быть рада тому, что Ксандр сейчас не заинтересован в новых унижениях, издевательствах и насилии. Я должна сказать Мелисе, что она отрезвила его своим появлением и напомнила, что у него есть обязательства перед будущей женой.

Подставляю лицо под горячие струи воды и выпускаю из себя весь воздух, чтобы затем вновь глубоко вдохнуть через нос.

Закрываю глаза, провожу руками по лицу, шее и груди, и вновь чувствую Ксандра через бетонные стены.

Наше дыхание становится общим, биение двух сердец сливается единые удары, и чувствую, как кровь бежит по его венам.

Он напрягается.

Неужели ощутил меня?

Прижимает пальцы к вискам, массирует их, откинувшись на спинку, и закрывает глаза.

— Ксандр, — шепчу я.

Я хочу проверить, услышит ли он меня? Да, я поступаю безрассудно, но я хочу понять, что сейчас происходит: это игры разума или этой ночью под луной между нами натянулась невидимая связь?

Но Ксандр не слышит меня. Он давит на виски сильнее и с закрытыми глазами хмурится от острой боли, что пробивает его голову ото лба до затылка.

Рычит.

Его рык отзывается в моей груди низкой вибрацией, которая вырывается из меня глухим урчанием.

Меня рывком затягивает в темноту. Я слышу мысли Ксандра, они неразборчивые, быстрые, резкие и острые. Я не могу их разобрать, они прошивают мой мозг обжигающими импульсами боли, и среди них я чувствую черную и свирепую решимость.

Ксандр хочет от меня избавиться.

С криком раскрываю глаза, захлебываюсь горячей водой и оседаю на мокрый кафель.

— Нет… — кашляю и пытаюсь выровнять дыхание. — Ты так не поступишь со мной…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

16

Ксандр швыряет в меня белой шелковой сорочкой. Я недоуменно ее ловлю и прижимаю к груди.

— Вернусь, — злобно щурится, — встретишь меня в этом у порога и на коленях.

Исчезает в гардеробной комнате, что спряталась за стеновой панелью напротив панорамных окон спальни.

Торопливо натягиваю на себя сорочку. Едва попу прикрывает, но я рада хотя бы тому, что Ксандр позволил мне хоть немного спрятаться под тонкой тканью.

Интересно, почему он так смилостивился?

Нагота помешает ему после ужина с будущими тещей и тестем избавиться от меня? Голая грудь и попа отвлечет от планов свернуть мне шею, как моему отцу? И почему он тянет?

Прибил бы сейчас? Или он хочет напоследок оттрахать меня во все щели, а потом только придушить? Или в процессе придушит?

Он же извращенец.

Выходит из гардеробной в черных брюках и накидывает на плечи белоснежную рубашку. Мышцы под кожей от каждого его движения бугрятся и медленно перекатываются, а я от этого вида зло раздуваю ноздри.

Бессовестный.

У него невеста! Он сделал меня не просто игрушкой, а своей жалкой любовницей! Ничего унизительнее быть не может!

На глазах выступают слезы.

Пусть убьет меня сейчас! В ярости всматриваюсь в насмешливые серые глаза. Его же до чертиков бесит, когда я не опускаю взгляд. Это же для него вызов и провокация.

— Ошейник грубовато смотрится, — его взгляд скользит по моему лицу и останавливается на шее. Неторопливо застегивает пуговицы, — тебе к этой сорочке беленький и тоненький… — хмурится.

Хочу сказать Ксандру страшную и матершинную грубость, но когда я открываю рот, то мои голосовые связки пронзают раскаленные иглы боли.

От неожиданности кашляю, оттягиваю ошейник в попытке ослабить боль и оседаю на пол.

— Не надо меня провоцировать, Щеночек, — разочарованно вздыхает Ксандр. — Это будет неуважительно явиться к невесте и ее родителям с твоим запахом, поэтому я к тебе сейчас не притронусь.

Возмущенно и обиженно фыркаю и поднимаю взгляд, но меня охватывает вспышка резкой слабости, когда Ксандр недовольно цыкает. Роняю голову на грудь и пускаю ручеек слюны по подбородку.

— Нет, — строго говорит Ксандр. — Вернусь, — зловеще и с угрозой хмыкает, — повесилимся.

Я понимаю по его интонации, что это будет страшная ночь веселья, после которой либо меня скинут с крыши, либо я сама порешу себя из-за стыда, отвращения и отчаяния.

Ксандр опять сделает мне больно.

Я не хочу. Пусть он невесту свою так терзает, унижает и морально калечит.

— Несколько часов потерпишь, — заявляет Ксандр и вновь исчезает в гардеробной, — меня тоже утомляют эти формальности перед свадьбой…

С рыком дергаюсь и падаю на пол. Лучше бы он не голоса меня лишил, а слуха.

— Все, будь хорошей девочкой и жди хозяина, — выходит из гардеробной с пиджаком в руках и покидает спальню.

Я еще около пяти минут лежу, и только потом меня отпускает. Со стоном растягиваюсь на гладкой теплой поверхности пола и неуклюже встаю на ноги.

— Урод, — говорю я. — Формальности… Свадьба… Неужели Мелиса примет тебя после меня? Она настолько не уважает себя?

Или дело в том, что Истинные не могут отказаться друг от друга? Как это вообще работает?

Фыркаю, а после чихаю.

Мне сейчас стоит думать не о об отношениях Ксандра и Мелисы, их свадьбе и ужине, на котором, вероятно, мой «хозяин» очарует родителей невесты улыбками, разговорами и обещаниями любить и лелеять их дочку.

— Козлина! — прихожу в себя в гостиной.

Кто-то уже успел ее прибрать, а за окнами вечереет. Небо за полосой высоток зловещее алеет и обещает мне, что ночь наступит скоро.

Я должна как-то выбраться.

Слоняюсь по огромной квартире Ксандра: из гостиной иду в столовую, из столовой на кухню, потом заглядываю в кабинет Ксандр, а после около десяти минут изучаю книжные полки в библиотеке.

Возвращаюсь к входной двери. Она заперта, и сенсорная панель требует от меня пароль или отпечаток пальца хозяина квартиры.

Разочарованно вздыхаю и решаю подняться в лес на крыше. Покричу о помощи через ограждение. Может, кто-нибудь услышит?

Я должна хоть что-то сделать.

Когда я поднимаюсь на крышу, то в сумерках улавливаю приглушенные голоса. Они едва различимы среди шелеста листьев, шорохов и шепота ветра, но… я уверена: это люди.

На крыше — люди.

— Вот черт, — вытираю вспотевшие руки о сорочку и делаю несколько бесшумных шагов по влажной траве.

Хочу закричать, но прикусываю язык.

Чутье подсказывает, что надо быть осторожной.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

17

Поздние сумерки окутали лес. Тени высоких деревьев ползут по земле, и когда они касаются меня, то я чувствую зловещую прохладу.

Иду осторожно.

Ветер шепчет над головой, и с каждым мои шагом тени становятся гуще и темнее.

В воздухе витает сладковатый запах древесной смолы и влажной земли. Дышу неглубоко и медленно. Боюсь, что мои вдохи и выдохи могут услышать.

Замираю, когда в пятку впивается колючая веточка. Поднимаю ногу, согнув в колене, чуток наклоняюсь и убираю сучок.

Продолжаю путь к приглушенным голосам. Периодически пригибаюсь, останавливаюсь и прислушиваюсь.

Люди близко.

Я уже различаю слова.

— Хорошо быть богачом, — говорит первый мужской голос. — Захотел и взял посадил целый ебаный лес на крыше. Запустил зверушек, птичек…

— Только кто всех этих зверушек жрет? — спрашивает второй мужской голос. Он ниже и басовитее. — Он тут волка, что ли, держит?

— Может быть.

Затаив дыхание, приседаю за стволом молодого дуба. Его кора еще не успела покрыться глубокими морщинами: ствол гладкий и холодный.

Я вся на адреналине, и могу закричать в любой момент. Прикусываю язык.

За кустами в сумерках могу разглядеть две мужских фигуры в темной униформе.

Рядом с ними стоит огромная высокая клетка, в которой шумно и испуганно фыркает олень.

Самый настоящий живой олень!

Я таких видела в зоопарках: темно-коричневая шерсть, большие настороженные глаза, ветвистые рога. Он озирается по сторонам, а затем кидается на прутья.

— Вот же сука! — рычит один из мужиков. — Надо выпускать его, а то он так убьется сам!

Скрежет металла, передняя сторона клетки распахивается, и олень с громким урчанием и фырканьем вырывается на свободу.

Мужчины отступают, и олень скачками исчезает в лесу.

— Я этих богатых не пойму, — вздыхает первый мужчина. — Ведь за бешеные бабки этого ебучего оленя притащили. И зачем? Чтобы мы через пару дней собрали его кости и выкинули?

В метрах десяти от мужчин я вижу открытый люк, который, был замаскирован под большой серый валун, поросший густым зеленым мхом.

Из проема в земле бьет белый свет. Манит и обещает спасение.

Сердце стучит чаще.

— Но мы же ни разу волка не видели тут, — задумчиво говорит второй мужчина.

Застываю, когда приближается жуткий громкий рокот в небе. Я с трудом могу разглядеть через кроны деревьев вертолет, который медленно спускается к крыше.

Мужчины закрывают клетку и поднимают головы, ожидая, когда сверху скинут тросы: прикрепят его к прутьям, и вертолет унесет клетку.

Это мой шанс.

Приподнимаюсь и крадусь через кусты к люку. Сейчас я могу не бояться, что подо мной хрустят сухие листики, шуршат ветки и что я тяжело дышу. Рокот лопастей вертолета заглушит даже мой крик.

На выдохе я начинаю бежать через заросли и тени.

Сердце бешено стучит, разгоняя по телу с разгоряченной кровью жгучий адреналин. Ветер касается моего лица, будто приободряет.

Вокруг меня мелькают силуэты деревьев, и я стараюсь не думать о том, что как рассвирепеет Ксандр, когда узнает о моем побеге.

К черту его.

Я тут не останусь.

Люк уже близко, и я ускоряю шаг, ощущая, как земля под ногами становится все более жесткой и каменистой. Рокот вертолета звучит все громче, и я знаю, что у меня есть лишь несколько мгновений, чтобы добраться до него. Внезапно из-за куста выскакивает что-то светлое, и я останавливаюсь, затаив дыхание, но это лишь испуганный кролик, который кидается в другую сторону, отчаянно пискнув.

Я снова вдыхаю, и, собравшись с силами, вновь бегу. Больше не остается времени на страх или сомнения, и я ныряю за валун.

Лестница ведет вниз в небольшое помещение, что залито белым люминесцентным светом.

Ступеньки под ногами холодные, скользкие и гладкие.

Оказываюсь перед остановленным грузовым лифтом. Дверцы открыты, а внутри все заставлено пустыми клетками, ящиками с землей и мусорными пакетами, от которых тянет сладковатой гнилью.

На панели управления лишь две кнопки со стрелочками вниз и вверх, и ни одна из них не реагирует. Лишь мигает красная кнопочка над модулем карточного считывателя.

Черт. Нужна карта доступа.

Принимаю решение спрятаться среди мешков с гнилью и мусором. Дождусь рабочих, и они увезут меня отсюда.

— Все получится… — уговариваю себя и лезу к вонючим черным пластиковым мешкам. — Другого выхода нет.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

18

Щеночек — моя личная глупая слабость.

Я слишком долго был на воздержании после встречи с моей Истинной волчицей, вот и сорвался.

Как наркоман.

Я несколько месяцев был в лютом напряжении и возбуждении, а Мелиса, как любая приличная девственница, отдастся мне лишь после свадьбы.

В первую брачную ночь.

Ведь так принято. Так правильно. Только так будет зачат мой сын-Альфа.

И никого, блять, не волнует, что физиология чихать хотела на правильно и принято.

Из-за уважения к решению Мелисы стать моей после свадьбы я себя сдерживал: занимал время тренажерами и тяжелыми весами, охотой в диком лесу, деловыми встречами, чтением книг, медитациями, но…

Меня раз и перемкнуло на дочери трусливого урода, который продавал наркоту, прикрываясь моим именем.

Маленькая, испуганная и с огромными от ужаса глазами.

Щеночек и есть.

Я сорвался, и когда я вновь вспомнил о Мелисе, то я будто очнулся от черного безумия, в котором и мой волк потерялся в желании сожрать Щеночка с потрохами.

Да, меня накрыла густая темная похоть, голод, ярость и стремление поглотить эту глупую визгливую девку и ничего от нее не оставить.

Ничего подобного я раньше не испытывал.

Я пробил ее ладонь ножом, и такой ненависти с темным садизмом с женщинами у меня никогда не случалось.

Трахнуть, уничтожить, убить, облизать с ног до головы, разгрызть кости, вырвать сердце, выпить всю ее кровь, а затем поцеловать ее в тонкую шею и втянуть полной грудью этот сладкий запах клубники и полевых ромашек…

Надо от нее избавиться.

Но я взял и все усложнил тем, что подавил ее волю в полнолуние и сделал своей Омегой, а свободных Омег не существует.

Она либо должна сменить хозяина, что невозможно, ведь добровольно отдать сладкую Омежку другому самцу будет унижением для Альфы, либо… умереть.

У нее есть время до нашей свадьбы с Мелисой, а после маленький и испуганный Щеночек должен встретиться с папулей.

— Альфа, — слышу тихий и спокойный голос шофера, который держит открытой дверцу машины уже несколько минут. — Мы приехали.

Ах да, меня же ждут на ужин мои будущие тесть с тещей и жена. Прислушиваюсь к себе, и недоумеваю, потому что мой волк не особо рвется к Истинной, о которой он так тосковал ночами на крыше все эти долгие недели.

Лениво покидаю салон машины.

Поправляю галстук и напряженным взглядом окидываю трехэтажный особняк из белого камня: мраморная лестница, статуи по обе стороны линии ступеней, высокие колонны, широкие балконы, резьба на фасаде и большие арочные окна, за которыми горит мягкий желтый свет.

Меня ждут.

Я чую это ожидание. В нем я улавливаю настороженность, предвкушение встречи и немного страха.

У массивной входной двери меня ждет пожилой услужливый дворецкий.

Ужин еще не начался, а мне уже скучно.

Я делаю шаг по брусчатке к лестнице и застываю под вечерним небом.

Меня рывком уносит в технический лифт.

Пахнет гнилью, двое рабочих неразборчиво переговариваются между собой и не догадываются, что за мешками мусора притаилась одна маленькая и наглая беглянка.

Ее сердце отбивает удары, которые оглушают меня страхом. Я чувствую, как между лопаток бегут ручейки холодного пота.

План у нее простой. Дождаться, когда двери лифта откроются, а после она выскочит из-за мешков мусора, вырвет ключ-карту у одного из безалаберных рабочих и кинется прочь.

— Вот же дрянь, — хрипло и сдавленно выругиваюсь я, и в брюках мне становится моментально тесно от каменного стояка.

На крыльцо выходит обеспокоенная Мелиса. Красное вечерное платье, соблазнительные перчатки до локтя, но я сейчас вижу в ней лишь безликое нечто, на которое мне глубоко посрать.

Я не хочу быть здесь, потому что меня ждет увлекательная охота по ночному городу за одной очень сладкой девочкой.

— Ксандр… — ветер доносит мне обеспокоенный шепот Мелисы, и я молча ныряю в салон.

— Ужин отменяется, — равнодушно кидаю шоферу.

— Какого черта, Ксандр?! — взвизгивает Мелиса.

Мой волк отвечает разъяренным низким рыком. Он тоже не желает быть здесь, и волчица Мелисы, что сейчас взывает к нему через тоскливый вой, его не трогает.

Кем бы она ни была, но она не Истинная.

Я с этим потом разберусь, а сейчас меня ждет Эмили. Глупая, глупая Эмили, которая поверила, что у нее есть шанс на спасение.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

19

Глупая Эмили.

Она еще не осознает своих изменений и не понимает, почему люди не хотят ей помочь, когда она, полуголая и заплаканная, кидается к ним и кричит о помощи.

Вот она якобы вырвалась на свободу, но на ночных улицах ее встретили равнодушные люди.

Они ее отталкивают, огрызаются, оскорбляют и ускоряют шаг, буркнув под нос, что она шлюха пьяная.

Они ее отвергают. Они ее не принимают на уровне инстинктов.

Она больше не принадлежит к их «стае» и «роду».

Она — Омега.

Отвращение, гнев и даже ненависть к ее голосу, запаху, касаниям, слезам, к ее существованию оправдано человеческими чутьем, подсознанием. Она стала чужой.

Следую за ней через толпу тупых людишек, которые шугаются меня, как слабые кролики. Они отступают с моего пути, их сердца испуганно учащают бег при взгляде на меня, и затем они резко тупят глаза в желании исчезнуть.

Они боятся моего внимания, чуют, что я — хищник, а они — лишь дичь, но они меня совершенно не интересуют.

Я сегодня желаю перекусить орущей красавицей в коротенькой ночнушке, что очаровательно задирается и оголяет круглую сладкую попку.

Ух, я с удовольствием покусаю эти упругие булочки, потискаю, отшлепаю, а после медленно раздвину их и под испуганный визг ворвусь в тугую дырочку до самых яиц.

Глухо порыкиваю на свои фантазии. Яйца гудят, а пушку под натянутой резинкой вот-вот разорвет будто взрывом огня.

Эмили не слышит, но улавливает мой рык через расстояние, и в ужасе оглядывается. Через паутину резкой городской вони до меня долетает шлейф ее медового запаха, и я клокочу громче, приказывая ей остановиться.

Но она не слушается. Она ускоряется, опять просит помощи у безликих людей, падает, выставляя свои опухшие прелести в густой и вязкой смазке, что поблескивает под огнями ночного города.

Я готов ее трахнуть прямо тут, на оживленной улице, где шляются пьяные тусовщики, наркоманы, от которых несет кислятиной и потом, и пропахшие сигаретными дымом проститутки.

Я вновь теряю связь с реальностью от желания к этой мелкой сучке, чей запах становится острее и ярче. Ее тело взывает ко мне вибрирующими флюидами, которые сжигают мои нейронные связи в мозгу, обращая в чистую ярость и похоть.

— Помогите! Пожалуйста! Кто-нибудь!

Никуда тебе не сбежать. Никто не поможет, а если найдется тот, кто захочет спасти твою шкурку, то я ему сердце вырву и скормлю по маленькому кусочку.

Эмили кидается к двери грязной круглосуточной забегаловки и опять кричит.

Иду за ней в закусочную, стены которой провоняли маслом, испорченными сосисками и скисшей горчицей.

Подошва туфель липнет к грязной плитке, а над головой звенит колокольчик. Дзынь-дзынь.

Эмили спряталась за стойкой, за которой замер испуганный усатый мужик в фартуке, но когда она слышит тихий звон колокольчика, то вскакивает с визгами на ноги.

Усатый мужик забивается в угол у старой кофемашины, боковые стенки которой оклеены яркими стикеры с тупыми мотивационными фразочками «ты справишься!», «ты красавчик!», «тебя ждет классный день!»

— Вот ты где, — улыбаюсь Эмили.

Она визжит как поросенок, а я смеюсь в сладком предвкушении. Я вновь почувствую изнутри ее жар, спазмы, когда она стонет, и полной грудью вдохну ее наслаждение и боль.

Моя.

Это рыком утверждает свои права зверь внутри меня, и я соглашаюсь с ним. Моя.

Бросается через стальные двери с круглыми мутными окошками на тесную кухню. Попалась.

Она поскальзывается и падает на спину. Милая, неуклюжая и глупая. Куда бежит? Наклоняюсь немного и шепчу:

— Ты такая неуклюжая, — усмехаюсь, — и грязная как свинья.

Грязная или чистая мне все равно. Я ее оттрахаю любой, лишь бы была в сознании, ведь я хочу чувствовать ее страх, отчаяние, ее экстаз и хочу слышать стоны с криками.

Хочу, чтобы она дергалась в моих руках, вырывалась и чтобы кричала мне, как она ненавидит меня.

— Нет… — хрипит она и переворачивается на спину, чтобы потом встать на четвереньки.

Торопливо ползет прочь, а я не в силах оторвать взгляда от ее киски: покрасневшей, налитой кровью в милых мокрых завитках светлых волос. Рот наполняется слюной, сгорают последние извилины моего мозга и я делаю шаг за моей сладкой Омеженькой.

Я хочу ее и я ее возьму.

Я трахну ее на этой мерзкой, грязной тесной кухне ночной закусочной. Мы распугаем всех тараканов и крыс, но больше терпеть я не могу.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

20

Попу холодит гладкая стальная столешница.

— Нет! — я бью Ксандра по груди, а он смеется.

Пропускает сквозь пальцы мои волосы и затем сжимает их, притягивая меня к себе.

Въедается с рыком в губы.

Его голод становится моим.

Его вожделение затекает в тело расплавленным оловом, бежит по венам и уходит вниз живота, заполняя все внутренности болезненной тяжестью.

Мычу в жадный рот Ксандра, теряя с каждой секундой связь с реальностью. Погружаюсь в бурлящую похоть. Я жажду своего мучителя. Желаю его языка, пальцев, члена в каждой мокрой похотливой дырочке.

Я — его шлюха.

Второй рукой он резко и нетерпеливо расстегивает ширинку. Не отрываясь от моих губ, подныривает ладонями под бедра и притягивает к краю стола.

По столешнице подо мной размазывается теплая густая смазка.

— Я тебя поймал, — выдыхает в губы, вглядываясь в мои зрачки.

Он перехватывает ствол члена кулаком у основания, и упругая гладкая головка скользит по напряженному клитору. Я вскрикиваю под ударом электрического разряда и запрокидываю голову, смыкая в протяжном стоне век.

Ксандр целует мою шею, широко раскрывая рот, будто в укусе. Я чувствую его зубы, язык на коже.

Твердый, как железная дубинка, член медленно проскальзывает между опухших складок, давит, проникая глубже, и несдержанным глубоким толчком вжимается в меня.

Из моих глубин поднимается вибрирующий клекот наслаждения. Царапаю грудь Ксандра через тонкую рубашку, требуя нового толчка, который следует незамедлительно. Врывается безжалостно, на всю длину и сдавливает матку. Больно, но эта боль плавит меня удовольствием и пронизывает нутро густой сладостью.

Еще. Хочу еще.

Откидываюсь назад и переношу вес на руки, раскрываясь толчкам Ксандра нетерпеливым покачиванием таза. Обвиваю его талию ногами.

Ксандр с рыком стискивает мои бедра до боли, и я с новым прерывистым мычанием закрываю глаза.

Чувствую под правой рукой что-то твердое, узкое и продолговатое. Непроизвольно сжимаю пальцы и по изгибам пластика понимаю, что это рукоять ножа. Краем сознания. Вновь ухожу во тьму.

Новый рывок.

Ксандр распирает меня, обжигает, разрывает рваными глубокими фрикциями, которые перемалывают внутренности в фарш.

Горячие ладони скользят по талии, поднимаются к груди и обхватывают шею. Сжимаю рукоять ножа крепче. Подкатывает первая волна судорог, что рождаются из спазмов внизу живота.

Глухой рык Ксандра отзывается вибрацией в моей груди, и его пальцы сдавливают шею сильнее. Перекрывает кислород. Прорывается в меня короткими толчками, что походят на удары.

Открываю рот. Хриплю. Похрустывают хрящи горла под ладонями Ксандра, на чей рокот в его широкой и мощной груди я отвечаю судорогами.

Моя голодная обхватывает член Ксандра мягкими тисками, и я чувствую как внутри он обжигает меня выстрелами спермы.

Меня утягивает тьма, но хватка на моей шее слабеет. Ксандр вновь вжимается в меня, а я делаю глоток воздуха и подаюсь в его сторону.

Вжирается в мой рот, и в его бок погружается резким движением острый разделочный нож. А потом еще раз. И еще. Под каждый его новый толчок.

Он не отрывается от моих губ. Пробивается в мысли и его рык отпечатывается в мозгу клеймом.

Моя.

Пальцы немеют. Мокрая от горячей крови рукоять выскальзывает, и нож со звоном падает на кафель. Слабый спазм, и Ксандр вздрагивает во мне последним залпом семени, и отшатывается от меня, мягко выныривая из меня.

Развожу ноги, выпуская Ксандра на свободу, и сползаю со стола на холодный кафельный пол.

Рубашка на левом боку пропитана кровью. Отступает, покачиваясь. Его взгляд стекленеет, но он все же неуклюже, будто пьяный, заправляет опадающий член в брюки, застегивает ширинку и удивленно касается своего бока.

Поднимает взгляд.

По внутренней стороне бедер стекают капли его спермы и моей смазки.

— Вот же сука, — говорит он с ухмылкой и одобрительной угрозой. — Ты меня пырнула…

Пошатывается, пятится, а потом приваливается к холодильнику, прижав руку к боку. Оседает на пол, не спуская с меня ледяного и остекленелого взгляда. Кровь из него ручьями хлещет сквозь пальцы.

Валится на спину, а я срываюсь с места двери запасного выхода кухни. Выскакиваю на грязное крыльцо. В нос ударяет сладкая вонь, что окутала мусорные баки у лестницы густым невидимым облаком.

«Не сбежишь… Щеночек…»

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

21

— Он убил моего отца… — захлебываюсь в слезах, — похитил меня… он делал мне больно, — язык не поворачивается рассказать в подробностях, что сотворил со мной Ксандр за эти дни.

Кутаюсь в тонкий плед. Пелена слез размывает полицейский участок и дежурного офицера в блеклые пятна.

Голова немного кружится, тошнит, но я все же делаю глоток воды.

Я не помню, как добралась до полицейского участка. В памяти вспыхивают мои крики, оглушительные гудки автомобильных клаксонов, ослепляющий свет фар и темные грязные улицы, которые пропахли мочой, гнилью и фекалиями.

— Больно? — уточняет офицер.

Я киваю. В стакан воды падает слеза. Крепко свожу вместе колени и зажмуриваюсь. Я слышу хрипы Ксандра, его сиплый рык, что затихает в темноте.

Запинаясь на каждом слоге, я называю свое полное имя, адрес, имя моего отца, дату и время его убийства, а после шепчу:

— А его… его зовут Ксандр Найт…

Глотку схватывает болезненный спазм. Я едва успеваю отставить на стол офицера стакан с остатками воды, как меня выворачивает на каменный серый пол потоком желчи и слизи.

Меня начинает колотить, как в лихорадке крупной дрожью. Вытираю губы:

— Извините…

Меня накрывает слабость, и я пребываю будто на грани между реальностью и бредом.

— Кажется, я его убила…

— Кого? — уточняет дежурный офицер.

Я чувствую, как его помощник рядом напрягается. Я улавливаю в его запахе кислые нотки встревоженности.

— Ксандра… — с трудом проговариваю имя того, кто оставил внутри меня свою липкую сперму и на коже запах и кровь, — я его убила… это его кровь…

Офицер переглядывается с помощником, и они вновь смотрят на меня. Молчат и не верят мне.

— А еще он не человек… — всхлипываю.

— Кто же?

— Оборотень… Он оборотень… Он лишь притворяется человеком… Он Альфа…

— Я правильно понимаю, — озадаченно проводит ладонью по коротким жестким волосам, — вы убили Альфу.

— Да, — киваю. Голос дрожит. — Он лежит на кухне ночной закусочной…

Замолкаю под волной жара, под которой меня ведет в сторону. На лице, шее и груди проступает мелкая холодная испарина, а взгляд никак не может сфокусироваться.

После жара я чувствую холод, будто меня резко окунули в ледяную воду. Задыхаюсь, а затем захлебываюсь, словно меня саму смерть схватила за лодыжки и тянет в бездну.

В голове пробегает страшная мысль, что если Ксандр умер, то и я долго не протяну, потому что… мы связаны?

Я в испуге оглядываюсь. Мне кажется, что позади материализовалась тень Ксандра, но я вижу лишь размытые очертания открытой двери, что ведет в темный коридор.

— Спрячьте меня, — резко в панике подаюсь в сторону офицера. — Заприте. Закройте.

Он встает, и связка ключей на его ремней зловеще бряцают. На секунду я могу разглядеть на его лице карие глаза, крупный нос и тонкие губы, но затем он опять становится для меня безликим размытым пятном.

— Мне плохо… — шепчу я.

— Давай ее в обезьянник, — командует офицер. — Проститутка, похоже. И под кайфом. Проспится, еще раз допросим, а так нихрена непонятно, что лопочет. Может, это и не кровь на ней.

— Как же непонятно? — сиплю я. — Я все рассказала… Это кровь! Его кровь!

Помощник офицера заходит за спину, подхватывает за подмышки и помогает встать на ноги:

— Идем.

Он наклоняется ко мне немного и делает короткий вдох, и меня пробивает от макушки до пят ледяная игла ужаса.

Меня уводит в мрачный темный коридор не человек. Это оборотень.

— Нет! — я пытаюсь вырваться и тяну руку к офицеру. — Помогите! Он не тот, кем притворяется! Он тоже оборотень!

И сама я слышу, как мои слова становятся неразборчивым мычанием, в котором никто не различит даже отчетливого слога.

— Успокойся, — помощник офицера напряженно дергает меня и тащит прочь. Наклоняется и шепчет на грани тихого неприязненного рыка. — Если Альфа мертв, то и тебе не жить.

— Нет! Нет! Нет! — в страхе всматриваюсь в глаза, что вспыхивают желтыми звериными огоньками. — Ты тоже из них… — опять кричу. — Помогите! Нет!

Мой визг вонзает в бетонные стены, проходит через них электрическими искрами и вырываются под ночные огни города. Ветер подхватывает крик о помощи, несет по улице над фонарями и крышами машин и врывается в вентиляционную трубу ночной закусочной, где на полу лежит в крови Ксандр.

Мой вопль страха и ужаса бьет его по перепонкам, и он на хриплом влажном выдохе открывает глаза. Зрачки сужаются, а из груди вырывается рык.

Он услышал меня. Услышал мой ужас за гранью жизни и смерти.

Его кукла в опасности. Его игрушка боится. Его Омега кричит о помощи и защите, и Альфа отвечает на этот зов.

— Нет, — я обмякаю в руках помощника офицера, — господи, нет… он жив…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

22

— Альфа, похоже, сильно ранен, — помощник офицера с насмешкой вглядывается в мое лицо.

Сжимаю холодные прутья камеры, в углу которой храпит пьяный бородатый бомж, от которого воняет кислой сивухой и блевотиной.

Меня всю трясет, пот скатывается ручьями, и грязная и окровавленная сорочка неприятно липнет к коже.

— Ты не понимаешь, — шепчу я. — Он придет сюда.

Меня резко уносит на ночную улицу, по которой с рыком и безумной ухмылкой бредет Ксандр.

Я чувствую его сухую жажду во рту, холод в руках и ногах и тянущую боль в боку под ребрами.

— Слабый Альфа этому городу не нужен, — клокочет помощник офицера, и его глаза разгораются все ярче и ярче желтым огнем. — Позволил какой-то потаскухе поднять на себя руку? Какой-то человеческой крысе?

Я чую его насмешку, гордыню и спесь. Она заражает его кровь, как гнилостная плесень, отравляет мозг и путает мысли.

Он решил, что это его шанс выйти против раненого и обессиленного от сильной кровопотери Ксандра.

Он убьет его под ликом холодной и равнодушной Луны, и заявит о своем праве быть новым Альфой, ведь старому он вырвал кадык.

— А что будет со мной? — жалобно спрашиваю я и понимаю по насмешливому взгляду помощника офицера, что моя песенка спета.

— Как низко пал Альфа, — кривит лицо.

Уходит, зловеще поправляя кобуру с пистолетом на бедре и ремень из жесткой толстой кожи. Оглядывается и хмыкает:

— Откажись от Альфы.

Я недоуменно моргаю и смахиваю со лба холодную испарину. Я не понимаю этого глупого требования, в котором нет никакой логики.

— Откажись от Альфы, — повторяет помощник офицера и его некрасивое одутловатое лицо сминается в гримасу отвращения. — Может, тогда ваша связь ослабнет, и ты останешься в живых.

— Что за бред… — я едва стою на ногах.

— Слова сейчас имеют силу, — помощник офицера прищуривается, — я один из сыновей Матери Луны и приму твой отказ. Твой отказ от Альфы станет первым, — вновь шагает к камере, и на лице растягивается презрительная улыбка, — он ознаменует его падение.

— Это ослабит его, — хрипит бомж в углу и неуклюже сползает с узкой скамьи на грязный пол камеры. Затем следует громкая отрыжка, — вот же хитрый сукин сын.

За сальными седыми лохмами бездомного старика в мутных глазах загорается желтый волчий огонь. С трудом поднимается на ноги, шатается, одергивает синтепоновую куртку в бурых пятнах за ворот и вновь отрыгивает:

— С-сссыкло, — потягивается, вскинув над головой закопченные ладони и неуклюже заваливается назад, но от падения спасает его каменная стена. Смотрит на меня и хрипит, — отказываются от Альфы только тупые дуры.

— Это, правда, ослабит его? — шепчу я, отступая в угол камеры.

— Правда, — бездомный ковыряется в зубах мизинцем, а потом с интересом разглядывает какой-то темный кусочек.

— И я могу выжить… тоже правда?

Бездомный поднимает на меня горящие желтые глаза, и меня начинает трясти сильнее. На ногах стоять больше не могу. Оседаю.

— Тоже правда, — смотрит на помощника дежурного офицера, — ты долго город в лапах своих, — запускает метким щелчком пальцев ошметок из зубов в его лоб, — не удержишь. Если ты… — опять громко и продолжительно отрыгивает, — думаешь иначе, то ты не волк, а тупая макака.

— Ты отказываешься от Альфы, Эмили? — помощник стирает заряд со лба платком, который он выдернул из заднего кармана брюк. — Ты хочешь жить?

Рык Ксандра вновь выдергивает меня из камеры под ночное небо. Фонари перед его свирепым взглядом размываются пятна света, и его глаза ничего не могут разобрать в мутной пелене.

Он слаб.

— Не делай этого, Эмили, — хмыкает бездомный и лезет во внутренний карман своей грязной куртки. — Послушай Старейшину. Не будь дурой.

— Тебя изгнали из Совет Старейшин, Обло, — помощник офицера скалит зубы. Правый клык у него растет криво. — И уж кому тебе советовать, то только крысам, которых ты жрешь.

— Я сам ушел, Виктар, — Обло выуживает из кармана серебряную фляжку, на которой под слоем грязи и копоти можно различить выбитую лини витиеватого узора. — Мне эти маразматики надоели.

Откручивает крышку и жадно прикладывает к горлышку. По спутанной седой бороде текут ручейки дурнопахнущей жидкости.

— Ты отказываешься от Альфы?! — рявкает на меня Виктар.

— Отка…

— Если Ксандр выживет, куколка, — Обло перебивает меня и вытирает губы, — то ваша порочная, — хмыкает, — грязная связь станет крепче, потому что Альфа станет еще сильнее, чем был. Вот уж точно, — похабно подмигивает мне, — станешь его подстилкой.

— Я отказываюсь! — верещу в ужасе и закрываю лицо руками. — Отказываюсь!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

23

Грязный Обло вновь присасывается к серебряной фляжке и неприязненно косится на меня:

— Дура.

В камере холодно, и дрожь озноба в теле нарастает с каждой минутой. Скоро зубы начнут стучать друг о друга.

Под злым взглядом бездомного я пытаюсь оправдаться:

— У меня не было выбора…

Но ведь правда не было. Я хочу спастись, я хочу на свободу, хочу выжить, но… чувствую я себя сейчас погано, будто и правда предала Ксандра и обрекла его на смерть.

В том, что я несколько раз проткнула ножом, я не чувствую вины, а вот от моих слов, в которых я отказалась от Ксандра, мне мерзко от самой себя.

Вот уж точно: трусливая, слабая и ничтожная Омега, неспособная на решительность, смелость и верность, но мне с Альфой страшно и больно.

— Он услышал твой зов и пошел на него, а ты…

— Хватит, — всхлипываю я в углу камеры, прикрыв голову руками. — Я не хотела всего этого… Не просила…

— Да кто тебя спрашивать будет, — фыркает Обло.

— Вот именно, — зажмуриваюсь, - никто меня не спрашивал.

— Альфа никогда не спрашивает.

— Я уже поняла, — шмыгаю и обиженно вытираю слезы с щек.

Не надо ждать от вонючего и грязного бездомного сочувствия. Он сам оборотень, пусть и пьяница, и будет всегда на стороне нелюдей.

— Да хватит ныть, — Обло недовольно огрызается. — Раздражаешь.

Оборотни, видимо, все — противные и гадкие сволочи, в которых много спеси и мало сочувствия.

Обло цыкает, будто прочитал мои мысли, и через несколько минут зловещего молчания к нам заглядывает скучающий дежурный офицер:

— Подружились? — зевает и прихлебывает из кружки кофе.

Офицер — человек. В нем я не чую волчьей тени и того густого запаха животного голода.

— Ты лучше спроси, где твой помощничек, — фыркает Обло.

Офицер серьезно задумывается, будто пытается вспомнить своего помощника, хмурится и цыкает:

— Я его отправил по делу.

Пусть офицер по закону, статусу, по званию и должности выше помощника Виктара, но по факту он давно находится под когтем хитрого и подлого оборотня, который путает его мысли, плавит мозги своей волей и незаметно подчиняет.

— По какому делу, дружочек? — Обло вскидывает густую седую бровь.

Только офицер хочет ответить, как до нас через бетонные стены, стальные перекрытия долетает приглушенный вой. Он вибрирует в воздухе. Пронизывает стены и пол.

Это Виктар. Оповещает ночной город, что он бросил вызов Ксандр.

Я тяжело дышу.

Пусть я не слышу ответ Ксандра, но я чувствую в груди его глухой, низкий рык и его решительную свирепость. Это клокочущее послание не для Виктара, а для меня.

За то, что я сбежала и посмела отказаться от него, Альфа накажет меня, и верить мне в свою свободу — глупо и наивно.

— Не бузите, — офицер вновь делает глоток кофе.

Он не услышал вой Виктра, не уловил в воздухе вибрации рыка Ксандра. Он — человек, и в его мире не существует оборотней, Альф, Омег, Истинных и кровавых ночей.

Офицер уходит, а Обло неуклюже подползает ко мне и протягивает грязную фляжку:

— Выпей. Расслабся, деточка. На вкус — мерзкая дрянь, но мозги разглаживает и все тревоги отпускает, — улыбается. Половины зубов нет, а те, что уцелели — желтые и кривые, — послушай старика.

— Я не буду это пить… — в ужасе смотрю на Обло. — Фу…

Как будто оборотня отказ глупой человечки может впечатлить или остановит. Старый козел ловко сгребает меня в охапку. Одной рукой разжимает челюсть, а другой сует горлышко фляжки мне в рот.

Клокочет, обездвиживая рыком до паралича и боли в мышцах.

— Пей, дура!

Едкая горькая жидкость обжигает язык и глотку, и плавит желудок огненным ручейком. Обло хмыкает, отпускает меня, и я с кашлем отталкиваю его, а после падаю вперед на слабые руки.

— Теперь скажем Альфе, когда он придет, что ты просто была пьяненькой, когда спизданула такую глупость, что отказываешься от него, — вздыхает Обло. — Чтобы сильно уж не кусал тебя. Пьяным бабам многое простительно.

Руки и ноги наливаются свинцом, взгляд мутнеет и меня начинает покачивать.

— Что это…

— Особая настойка старика Обло, — хрипло смеется, — на грибочках и полуночном мху. Просто спирт меня не берет, милая.

Я ощущаю воздух, как теплую воду, по которой идут волны рыка Ксандра и его сердцебиения мягкими толчками потока энергии.

Делаю вдох и чувствую, как грудь Ксандра расширяется и набирает воздух. Из легких, крови, мышц и костей уходит моя жизненная сила в тело Альфы. Я падаю на пол камеры, и Обло рядом усмехается:

— Ты не позволишь Альфе сегодня откинуть лапы.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

24

Зря Виктар сказал:

— Я с удовольствием трахну твою шлюшку.

Тупой уебок. Не волк, а шакал.

Я несу его безмозглую голову, крепко сжав окровавленными пальцами тонкие грязные волосы.

Его рот раскрыт, язык вывалился из его гнилой пасти, а глаза широко распахнуты, будто изумляется тому, что потерял тело.

Я весь в крови Виктара: лицо, шея, грудь, руки и бедра. Она смешалась с моей, и рубашка с брюками пропиталась этим адовым коктейлем насквозь.

Я пахну сексом, смертью, болью и яростью, и эта вонь плывет за мной густым и горячим шлейфом.

Я слышу, будто через бетонную стену, крик проститутки, которая вынырнула из темной арки на противоположной стороне улице.

Я медленно разворачиваюсь к ней, и клоню голову набок. Рыжая, бледная с ярко-красными губами. Короткая лакированная юбка, колготки в крупную сетку.

— О, господи… — шепчет она и бежит под арку на цыпочках.

Я продолжаю путь под тусклыми фонарями. Когда я прохожу под ним, они начинают подмигивать, моя человечья тень обращается в волчью.

Она ведет меня к Эмили.

Глупой Эмили, которая посмела отказаться от меня.

За такое убивают. За такое заживо сдирают шкуру. За такое ломают кости. Одну за другой.

Но… В тот момент, когда Виктар был готов пробить мою грудную клетку, на вдохе мои легкие заполнил вдох Эмили.

На одно мгновение мы словно слились в одно целое, и я забрал силу ее сердца и мышц, жар ее крови и энергию молодости.

С Омегой не провернуть такой фокус.

Они для подчинения, удовольствия и жесткого мощного траха, а не для того, чтобы делиться своей жизнью, своим дыханием и сердцебиением.

На такое способна лишь судьба.

Еще один квартал и я останавливаюсь перед полицейским участком, на крыльце которого скучает дежурный офицер с сигаретой.

Он видит меня, переводит взгляд на голову Виктара, роняет сигарету, и его глаза округляются.

Медленно тянет руку к кобуре. Воздух сгущается от его страха, и я на него отвечаю глухим рыком, дернув верхней губой:

— Не стоит.

Он замирает. Бледный и молчаливый. Его пожирает ужас, заглатывает вместе с отполированными ботинками, и он не вспомнит эту ночь, но будет просыпаться от кошмаров.

Люди слабые.

Я должен был заподозрить неладное, когда Эмили посмела в первый раз поднять и посмотреть мне прямо в глаза. Обычный немощный человек на такое не способен, а она еще умудряется огрызаться, убегать и за ножи хвататься.

Вот же бешеная сука.

Неровным усталым шагом шагаю к крыльцу полицейского участка, не спуская предостерегающего взгляда с тихого офицера, который уже пошатывается от испуга и слабости.

Его мысли — запутанная паутина. Он сейчас будто в трансе, который защищает его мозг от перегрузки и последующего безумия.

Я — чудовище, а чудовище людей либо жрет, либо сводит с ума одним взглядом.

Эмили близко.

Я чую ее запах в ночном холодном воздухе. Сладкий и густой. Я чувствую ее страх, слабость и дрожь в теле.

Она тоже ощущает мое приближение и боится.

Бойся, моя сладкая. Твой страх меня заводит, твой ужас пробуждает в моем звере азарт и голод, и даже в человеческой коже я чувствую себя диким хищником.

А ты — моя добыча, и я не знаю, чего я желаю острее: сожрать тебя и трахнуть.

— Помогите, — шепчешь ты в темной камере. — Он идет…

Иду.

За тобой.

И никто тебе, Щеночек, не спасет. Я не позволю тебе уйти или кому-то поиграть в спасителя.

Поднимаюсь по ступеням, и вновь наши с Эмили вдохи выдохи становятся едиными.

Она всхлипывает, вытирает слезы и забивается в угол.

Последняя ступенька, и через несколько шагов я буду у входной двери полицейского участка.

— Где моя девочка? — спрашиваю у дежурного офицера, который забыл, как моргать.

Он понимает, о ком я его спрашиваю, и испуганно икает. Вылавливаю из его мыслей то, что он принял Эмили за пьяную проститутку, и поэтому он сейчас шепчет:

— Я не знал, что она ваша… Извините…

В глаза не смотрит. Его взгляд застыл на моем кадыке. От него фонит дешевым табаком и кислым страхом.

Он не запомнит моего лица, но будет просыпать по ночам от рыка, который будет преследовать во снах.

— Веди, — приказываю я и вручаю в его трясущиеся руки голову Виктара. — А это, кажется, твой друг.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

25

Он идет.

Я осязаю его приближение кожей и даже волосами. Свобода была так близко, а теперь я вновь окажусь в лапах жестокого чудовища.

Он не сжалится надо мной, и причина не в том, что я посмела ослушаться и сбежать.

Нас связывает нечто большее. Нечто черное. Нечто неотвратимое.

Я из раза в раз буду бежать, а он будет меня преследовать, и даже в следующей жизни он нагонит меня.

Найдет.

Его поведут невидимые силы к моей новой реинкарнации. Они заполнят его сердце яростью, желудок голодом, а плоть пробьет темная похоть, и наша игра охотник-жертва повторится.

Я лежу на грязном полу и не моргаю в ужасе.

Мне не сбежать.

Ксандр все равно придет ко мне. Он — одержимый зверь, и его ведут ко мне темные силы, вибрации которых я сейчас чувствую в бетонном полу камеры.

— Да, многие думают, что встреча с судьбой — это сплошное сюсю-мусю, — Обло вытягивает ноги и со вздохом сбрасывает ботинки, поддевая их носком за пятку. Носки у него дырявые и воняют тухлятиной, — что это… — смеется, — дар и большая радость…

Я кашляю, к горлу подступает тошнота и я на вспышке брезгливости к грязным ногам, которые легли рядом с моим лицом, отталкиваюсь от пола и сажусь.

Меня покачивает.

— Но это все сказки для тупых волчат, которые пороха не нюхали, — Обло кривится и прячет фляжку во внутренний карман старой куртки. Смотрит на меня. — Это проклятье. Вы, идиоты, ждете розовых и единорогов, а получаете… — скалит желтые кривые зубы, — гнев, страх, вожделение, животный и извращенный трах…

Я подползаю к решетчатой двери камеры. Осматриваю ее, дергаю в надежде, что она сейчас, как по волшебству, откроется, но она лишь зловеще скрипит и дребезжит.

— Проклятье… — шепчу я, крепко стискивая холодные прутья двери.

— Да, именно, моя милая, это проклятье, но как иначе? Если не смерть ждет обреченных, то они породят новую жизнь. Сильную жизнь.

Замираю, когда слышу шаги. Из темноты выходит дежурный офицер. Мир останавливается, звуки стихают, руки немеют и глаза мои расширяются в молчаливом ужасе.

В руках офицера — голова Виктара. Он ее держит, как младенца, и сам сейчас похож на зомби, который не понимает, где находится и что прижимает к груди.

Желудок схватывает спазм боли и тошноты. К гнилостной вони Обло примешивается сладкий запах крови и смерти.

Я сипло выдыхаю, и мои плечи непроизвольно дергаются, когда за дежурным офицером появляется высокая широкоплечая тень.

Волосы на руках приподнимаются, по плечам прокатывается волна озноба, и я забываю, как дышать, когда воздух вибрирует утробным рыком Ксандра.

Шаг, и она выходит из тени под тусклый свет желтой лампочки у низкого потолка.

Он весь в крови. Он будто вынырнул из чана с кровью и явился за мной. Его можно узнать только по горящим белым глазам. По стене ползет черная тень с очертаниями огромного волка.

Дышать нечем.

Меня трясет. Я не могу ни вдохнуть, ни выдохнуть. Крепко сжимаю прутья камерной двери и напрягаю веки, чтобы зажмурится. Чтобы не смотреть в эти инфернальные глаза чудища.

— Вот она, — хрипло шепчет офицер, — твоя девочка, Альфа… Ее никто не обижал…

Крепче прижимает к себе голову Виктара. Мертвые недоуменные глаза с мутными зрачками уставились в потолок.

Ксандр усмехается уголками губ, и в камере тухнет свет. На секунду я ныряю в холодную бархатную тьму, которая гортанно шепчет:

— Соскучилась?

Я жалобно всхлипываю. Под кожей ползут ледяные иголки страх и отчаяния. Слепну, когда лампочка вновь вспыхивает у потолка, но моргнуть так и не могу. Глаза щиплет от сухости и света, в котором фигура Ксандра размывается.

Несколько шагов, и он уже перед решетчатой дверью камеры.

Садится передо мной на корточки, и мою носоглотку забивает запах крови. Я даже чувствую ее вкус, настолько это амбре смерти густое.

— Ну, привет, — Ксандр скалится в улыбке, и засохшая кровь на его лице трескается. — Ты меня звала?

В желудок будто падает камень, и я не в силах ответить. Все смотрю и смотрю в глаза Ксандра. Я вижу в них свою погибель и безумие.

Его ладони обхватывают мои руки, что стискивают прутья, и сжимают их до боли. Оскал его улыбки становится шире.

Заглядывает в мои глаза:

— Я очень зол, Щеночек.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

26

— Открывай, — Ксандр встает и отходит в сторону.

Офицер вздрагивает от его приказа. Недоуменно озирается, а после аккуратно кладет голову Виктара на пол.

Он всхлипывает, и я чую его страх.

Он хочет заплакать, как маленький ребенок, и забиться в угол, но Альфа отдал приказ, которому никто не может сопротивляться.

— Слушай, Альфа, — подает голос Обло, — не хочешь пригласить меня в свой лесок на крыше?

— Завали пасть, Обло, — мрачно огрызается Ксандр, не спуская с меня глаз. — Я не в духе.

— Ты всегда не в духе, Альфа, — цыкает старик. — И никакого уважения к старшим.

Офицер снимает связку ключей с ремня и медленно, подволакивая ноги, подходит к камере.

Ключи зловеще позвякивают.

— Слушай, а как же та волчица, которую Совет Старейшин утвердил в роли твоей Истинной? — скучающе вопрошает Обло. — Опять эти маразматики что-то напутали? Что-то упустили?

Ксандр глухо рычит, намекая, что ему этот разговор не нравится и что если старик будет надоедать, то и ему голову оторвут.

Офицер дрожащей рукой вставляет ключ в замочную скважину. Со скрежетом и щелчками проворачивает его и дергает дверь камеры, но я крепко держусь за железные прутья.

Медленно и шумно выдыхаю. Напрягаю руки и не позволяю бледному офицеру открыть дверь камеры:

— Нет.

— Она очаровательна, — резюмирует Обло. — Но ты не серчай, она пьяненькая.

— И это ты ее напоил, — Ксандр, наконец, переводит взгляд на Обло.

— Ну, что ты, Альфа, как я мог? — смеется Обло. — Она сама, стервь такая, от страха напала на меня, отняла мое пойло и…

— Отпусти, — Ксандр вновь смотрит на меня, и его приказ болью вибрирует в голове.

Пальцы слабеют, ладони соскальзывают с прутьев, и офицер резко распахивает дверь, а после, тяжело выдохнув, возвращается к голове Виктара, которую он заботливо берет на руки, и уходит, что-то напевая хриплым голосом на грани истерики и слез.

Наверное, после этой ночи он попадет в психушку. Ксандр безжалостно расплавил его мозг.

— К ноге, — Ксандр прищуривается, пронизывая меня взглядом до костей, и щелкает пальцами у бедра.

Сопротивляться сил нет.

Да и какой смысл. Ксандр все равно заставит меня быть у его ноги через боль и страх.

Он сейчас хочет от меня подчинения, и если я посмею воспротивиться, то он испепелит мое сознание в пыль.

Я встаю на четвереньки и ползу к Ксандру, который молча и угрюмо наблюдает за мной.

Колени стираются о шершавый бетон, в кожу впиваются острые каменные крошки и песчинки. Мутит от запаха крови, и голова все еще кружится от пойла Обло.

Подползаю к Ксандру, сажусь, подобрав под себя ноги, и прижимаюсь лбом к его бедру, как послушная собака. Дышу тяжело с полуоткрытым ртом, будто пробежала марафон.

Когда Ксанда касается моих волос и когда проводит ладонью по голове, меня на не секунду накрывает волна тепла и блаженной нежности, словно весь смысл жизни — сидеть у ног моего истязателя, который благосклонно порыкивает.

— А ты извращенец, Ксандр, — вздыхает Обло. — Истинную обратил в Омегу. Это же возмутительно, милок.Всякого я дерьма видал на своем веку, но подобного финта ушами еще не встречал.

Я хочу продлить эту секунду густого, как мед, удовольствия от близости к Ксандру, я трусь щекой о его бедро, как ласковая кошка.

Это сладкое чувство безопасности, темного покровительства и моей слабости, которая отзывается в груди Ксандра желанием спрятать от всего мира, никогда не познать обычному человеку даже под мощной дозой наркотиков.

Ксандр медленно пропускает мои волосы сквозь пальцы. Я издаю звук между горловым рыком и низким мурчанием, и он сжимает мои волосы в кулак, стягивая их до боли, а после дергает рывком вверх, заставляя меня неуклюже подняться на ватные ноги.

Крепко удерживая меня за волосы и вглядываясь в глаза, он отдает четкий и с тихой свирепостью приказывает:

— Поцелуй меня.

Обхватываю его лицо, что стянула засохшая кровь, выдыхаю и целую, пребывая в ласковом трансе. Я чувствую на губах Ксандра солоноватый вкус крови, и мой язык проскальзывает в горячий влажный рот на медленном вдохе.

Я хочу нырнуть глубже, но Ксандр резко отстраняется, и я замираю с высунутым кончиком языка.

Что опять не так?

— Ты и правда пьяна, — разочарованно заявляет он и хмурится. — Я хочу тебя трезвой.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

27

— Говори, сучонок, — рычу в лицо Мавриса, отца Мелисы. От страха на его лбу выступает мелкая испарина. — Я твои кишки через твою пасть вытяну.

Маврис со своей семьей после того, как я приехал и тут же уехал, заподозрили неладное и решили слинять из города этой же ночью.

Их задержали в одном из частных аэропортов. Из моего города оборотням просто так не сбежать, ведь среди личной охраны всегда будет тот, кто захочет выслужиться перед хозяином каменного леса.

Да, Мавриса подставил его же охранник, который смекнул, что хозяйская семья поднасрала Альфе и теперь спасают свою шкуру.

Тут надо быть дебилом, чтобы не понять: они решили постелить под меня ложную истинную и породнится с моей кровью, но все пошло по пизде, когда на моем пути встретилась Эмили.

Сейчас ее должны намывать, вычищать изнутри и готовить к употреблению. Она сопротивляется. Меня болезненными вспышками долбят видения, в которых она кусается, вырывается и молит о помощи. Шепчет, что она меня боится и что она яростно против клизм.

— Альфа, нас Старейшины заверили, что все… все будет иначе… — сипит Маврис.

Я швыряю его в угол складского помещения, в котором заперли семейку тупых ебланов, и с грохотом раскидываю стеллажи, за которыми всхлипывает Мелиса и ее идиотка-мамаша. Эта хитрая тварь так радовалась тому, что их кровь породит с моей нового будущего Альфу города.

— Старейшины? — спрашиваю я и шагаю к Маврису, который вжимается в угол.

— Они сказали, что моя дочь будет твоей Истинной и что этот ритуал разорвет все связи с другой, ведь… она… она не волчица… человек, — поскуливает Маврис. — Вы не должны были встретиться после ритуала… Меня заверили… меня обманули… Альфа, я не виноват…

Какая прелесть. Меня решили наебать и Старейшины, которые с придыханием одобрили священный союз двух судеб и двух сердец.

Теперь ясно, почему у меня рядом с Эмили так рвет крышу.

Связь не просто разорвана, она ампутирована мясницким топором. Каждый контакт с ней это новая порция безумия, боли и агрессии, будто раз за разом моя звериная тень проживает разрыв.

— Ксандр, — шепчет за стеллажами и разбросанными коробками Мелиса, — умоляю… Вспомни, как нам было хорошо…

— Это все было ложью, — я делаю еще один шаг к Маврису, похрустывая шейными позвонками, — морок… ты предал меня, мудила, а ведь так клялся в верности…

— И я был верен тебе, Альфа, — хрипит Маврис, — я лишь хотел стать твоей семьей… и ведь ты любил мою дочь…

— Я не знаю, что такое любить.

Еще один шаг. Маврис осознает, что я его убью за предательство. Я такое не прощаю и отказываюсь понимать его жалкие оправдания.

Сегодня моя кожа покроется и его кровью.

— Умоляю, Альфа, — Маврис ползет ко мне и встает на колени, прижав руки к груди, — о пощаде… Я ошибся, но кто из нас не ошибается? Не убивай.

— Ксандр, не надо… — ревет Мелиса и пробирается ко мне через коробки и поваленный стеллаж, — я просто хотела быть с тобой…

— Я убил отца Истинной, — всматриваюсь в стеклянные от ужаса глаза Мавриса, — и не пожалел. Убил того, кто привел в этот мир ту, кто должна была подарить мне наследника. Его кровь породила мою истинную… а я ее подчинил, обратил в Омегу, — смеюсь, и Маврис трясется, — ты выставил меня идиотом.

Мои предплечья покрываются шерстью, а ногти вытягиваются в острые когти. Зверь требует крови и справедливости.

— Альфа, нет… Прости меня… прости…

Под крики Мелисы и ее мамочки я дергаю рукой вперед и погружаю когти, в кожу шеи Мавриса, и в следующую секунду вырываю гортань с кадыком и ошметками плоти. Брызжет кровь, мой рык нарастает. А женские крики затихают.

Маврис заваливается назад, клокочет, выпуская из раны потоки крови и закатывает глаза.

— Мать Луна простит, — швыряю в Мелису окровавленным куском ее отца, разворачиваюсь и шагаю прочь в полумраке. — А теперь прошу извинить меня, дамы. Меня ждут.

В этот момент под мочалками в густой пене замирает Эмили. Наши вдохи, выдохи и удары сердца соединились в один темп.

Она чувствует мое желание отодрать ее во все щели, а я — ее страх и стыд, ведь она понимает, зачем ей так тщательно вычистили ее кишки.

— Я ненавижу тебя, — шепчет она, и по моему загривку пробегают мурашки.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

28

Я сижу на кровати, закутанная в простыню. Меня трясет. После полицейского участка мне устроили настоящую экзекуцию молчаливые суровые тетки, которых на меня натравил Ксандр.

До самого этого дня я ни разу не испытывала на себе чистку клизмами, в мои внутренности никто не заливал столько воды.

Меня вымыли и вычистили для Ксандра, и меня ждет то, на что ни одна приличная девушка никогда не согласится.

Ксандр хочет меня всю.

Во рту он побывал. В киске — тоже.

Осталась моя бедная попа.

Сегодня он заберет мою «заднюю» девственность, и мне страшно, но со страхом в груди бьется ожидание.

Сейчас нашу связь, в которую вплелась ненависть, стыд, похоть, я чувствую еще четче. Она будто стала крепче за эту кровавую жестокую ночь.

Сейчас Ксандр заходит в лифт.

Разминает шею, похрустывая шейными позвонками, и усмехается, почувствовав мое присутствие.

Я зажмуриваюсь, мотаю головой в желании вернуться в комнату, под легкую шелковую простыню, и мне словно тень выдыхает в шею:

— Скоро буду, Щеночек. Немного терпения.

Затем его удар сердца отзывается в моей груди глухим ударом.

Одна жизнь на двоих.

Страшная, кровавая и извращенная жизнь, в которой Ксандр подавляет, подчиняет, уничтожает, а я сопротивляюсь, но в итоге сдаюсь.

И в этот раз сдамся, потому что Ксандр — сильный, а я — слабая. Потому что его жаркие выдохи плавят кожу. Потому что под его грубыми ласками я забываю свое имя. Потому что наша связь, которая протянулась через вечность, была извращена его безумием и жестокостью.

Он уже в квартире.

Я не слышу его шагов, но я их чувствую.

— Альфа, она готова, — говорит одна из моих мучительниц.

Я не запомнила их лица. Я отчаянно боролась, но их руки были сильнее и ловчее.

Это несправедливо. Все сильнее и ловчее меня, и никому меня не жаль. Никого не трогают мои слезы и мольбы о помощи.

— Свободны, — командует Ксандр и направляется в сторону коридора, который приведет его в спальню.

Приведет ко мне.

Дрожь в теле нарастает.

Сердцебиение учащается, и дыхание становится прерывистым. Мне жарко, а потом в следующую секунду холодно.

Ксандр останавливается у двери спальни.

Он играет.

Он чует мой страх. Он его возбуждает. Он для Ксандра — сладкий. Он делает глубокий вдох, обхватывает ручку двери пальцами, и я не выдерживаю.

На уровне инстинктов и глубинного испуга я дергаюсь, вскакиваю с кровати, но резко замираю, когда язычок дверного замка щелкает.

Ксандр заходит.

Он все еще в крови, которая теперь напоминает разводы черной грязи на его лице, шее и груди.

От него смердит смертью, и улавливаю новый запах в этой вони. Он убил еще кого-то.

— Еще одного предателя, — он читает мои мысли и скалится в улыбке. — Еще одного мудака, который решил, что я лох педальный. И он не последний, но мне надо взбодриться, и взбодришь меня ты.

Наша связь вибрирует между нами натянутыми острыми струнами. Он — в ярости, а я — в страхе. Инь и янь.

Ксандр неторопливо движется ко мне. Я хочу забиться в угол и спрятаться под кровать, но не в силах сдвинуться с места.

Ксандр не позволяет мне этого.

Еще один шаг, и он нависает надо мной. Я задыхаюсь от едкого амбре крови и чужого страха, что впитала его кожа и волосы.

— Я накажу тебя за твой побег, — выдыхает мне в лицо Ксандр. — Я тебя предупреждал.

Кишки скручиваются в тугой пульсирующий узел ужаса, а затем застывают куском льда, когда он с угрозой прищуривает холодные стальные глаза.

— Мне жаль… — шепчу я. — Прости меня… Умоляю не надо…

Может, все-таки после стольких смертей и такой жестокости у него вспыхнет ко мне сострадание, ведь у всего есть предел?

Или в нем совсем нет ничего человечного?

Почему он не может быть другим? И я же знаю, что могу испытывать к нему не только страх.

Я могу желать его защиты, ласки и ощущать себя рядом с ним в теплой и уютной безопасности.

В полицейском участке, когда я прижалась лбом к его бедру, меня накрыло те ощущения, в которых я на мгновение расслабилась и согрелась во власти Ксандра.

— На колени, — его разъяренный шепот обжигает ухо, — я купил тебе новый ошейник, щеночек.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

29

Ксандр затягивает на моей шее тонкий ошейник и белой кожи с круглым колокольчиком, который тихо позвякивает от каждого его движения.

Сквозь сладкий запах крови и едкий пот Ксандра пробивается густое амбре его возбуждения: терпкий мускус, острая соль и горчинка влажной земли.

Я задерживаю дыхание.

Еще несколько вдохов, и мое тело откликнется на его проклятый смрад. Я хочу оттянуть этот момент.

Не хочу быть для Ксандра тупой похотливой сукой, которая теряет мозги только от его запаха.

Я не животное.

— Посмотри на меня, — тихо командует Ксандр.

Его приказ походит на урчание голодного монстра, и от затылка до копчика пробегают острые мурашки.

Не позволяя себе дышать, и поднимаю взгляд.

— Это глупо, — Ксандр скалится в улыбке, и разводы крови на его лице и шее подчеркивает его ровные и белые зубы с заостренными клыками.

Он не оборотень.

Он — сам Сатана.

Звери жестоки, но не наслаждаются болью своих жертв. Не возбуждаются на их слезы. Не унижают.

— И надолго тебя хватит, щеночек? — Ксандр насмешливо вскидывает бровь.

Я безумна, потому что покупаюсь на его провокацию. Зачем я хочу доказать ему, что из-за упрямства я готова задохнуться и сдохнуть у его ног?

Я жду его одобрения?

Восхищения?

— Засеку минуту, — она смеется низко и хрипло, вызывая во мне новую волну мурашек и дрожи, что уходит в мышцы вибрацией жара. — Ты меня забавляешь.

Глаза в глаза.

Как его жертва, как его жалкая подстилка для извращенных утех, я должна отвести взгляд, но я отказываюсь это делать.

Комната расплывается в размытые серые пятна, а они растворяются, и в черной бездне горят лишь белые огоньки глаз Ксандра. Я чувствую их пронизывающий потусторонний холод.

— А что ты сделаешь с этим, щеночек?

После тихого вопроса Ксандр делает глубокий вдох, и моя грудь расширяется, втягивая в легкие ядовитый воздух.

Альвеолы плавятся под потоком вони Ксандра в горячую смолу, что стекает по внутренностям в низ живота.

Ксандр медленно выдыхает, и моя диафрагма сокращается, словно мой мучитель стал мной.

Я сейчас не чую, а чувствую его вожделение. Оно пульсирует в каждой моей клеточке напряжением и болью.

Это голод.

Это жажда.

Это ярость.

Это ненависть.

Все мышцы сводит, а кости будто сдавливают. Ксандр желает моей смерти, моей жизни, моего наслаждения и моей боли.

В его голове мысли - черные мазки исступления и злобы. Они обжигают меня болью и ужасом, и на судорожном вздохе я возвращаюсь в реальность, прижав кулаки к вискам.

Я коснулась Ксандра слишком глубоко и была наказана за свою глупость.

— Почему ты такой… — всхлипываю я и с моего носа срывается слеза. — Такой страшный… такой злой… такой… — шмыгаю и громко заявляю, — такой бешеный козел!

Наверное, я тоже умом тронулась.

Я зло вскидываю лицо к Ксандру, который, похоже, не ожидал в свой адрес бешеного козла, потому что на секунду в его глазах пробегает недоумение.

Только вот пять минут назад хотела спрятаться от Ксандра под кроватью, тряслась от страха и умоляла меня отпустить, а сейчас рычу на него и козлом называю.

Точно чокнулась.

— Ты ведь сама напрашиваешься на неприятности, — разочарованно вздыхает Ксандр и расстегивает кровавую рубашку.

С третьей пуговицей он слишком долго возится, потому что петля от засохшей крови заскорузла и не поддается пальцам.

Недовольно рыкнув, Ксанд рвет рубашку, срывает ее, а после хватает меня за волосы и грубым рывком тащит за собой по полу в сторону ванной комнаты.

— Только немного даешь тебе свободы, — поскрипывает зубами, — так ты наглеешь, сучка мелкая, а потом я — плохой. Я — нехороший.

— Почему ты не сдох?! — взвизгиваю я, пытаясь отбиться от безжалостной руки, а босыми ногами безуспешно цепляюсь за гладкий пол в желании притормозить Ксандра.

Он смеется, но это смех не беззаботного и хорошего настроения. Это смех палача-садиста, и ему нравится то, как я сейчас глупо и наивно сопротивляюсь, ведь итог один.

Он меня трахнет.

— Я не сдох, — он рывком за волосы поднимает меня на ноги и припечатывает к стене, шумной выдыхая в рот, — потому что ты не позволила этому случиться. Это полностью твоя вина, — вглядывается в глаза, — а раз я живой, то ты сейчас мне потрешь спинку. И только потом я тебя трахну. Не хочу марать тебя чужими запахами.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

30

Мои мыльные руки скользят по мощной напряженной груди Ксандра, и кровавые ручейки стекают по его коже вниз к кубикам пресса, черным лобковым волосам и эрегированному члену, который с угрозой медленно покачивается у моего живота.

Мышцы у Ксандра — как камень, что обтянули тонкой кожей.

Вокруг нас поднимаются клубы пары, а сверху льют горячие и острые струи воды.

Я чувствую, как бьется сердце в груди Ксандра, и мои руки вновь рисуют мыльные круги по грудным мышцам.

Я смотрю перед собой, не фокусируя взгляд. Пытаюсь быть отрешенным и бездушным роботом, но у меня это плохо получается.

Потому что у моего пупка вздрагивает налитая кровью багровая головка. Я втягиваю живот, и хочу отступить еще дальше от Ксандра, но за моей спиной — влажная кафельная стена.

— Хватит мне сиськи мять, — нетерпеливо урчит надо мной Ксандр. — Ниже.

Руки соскальзывают к ребрам.

Гора мышц. Какой же Ксандр огромный рядом со мной. Моя макушка ниже его подбородка.

Отожрался на бедных оленях. А, может, и на человечине.

— Не отвлекайся, — говорит он, нырнув в мои мысли. — Ты много думаешь.

— Так заставь меня не думать, — шепчу я и не замечаю, как мои руки опускаются по рельефному прессу к его пупку. — Ты же в силах это сделать. Забери мои мысли, — голос становится тише, а ладони сантиметр за сантиметром двигаются ниже. — Мой разум.

— Так неинтересно, — заявляет Ксандр, и тут я не выдерживаю и вскидываю к нему лицо.

Наши взгляды встречаются, как два разряда высокого напряжения. Зрачки Ксандра резко сужаются, а после расширяются

По его лицу скатываются бурые капли. Он шумно и с хрипотцой выдыхает через полуоткрытый рот, а я в этот момент делаю вдох.

Кровь мощным потоком уходит в низ живота. Промежность заполняет мягкая и теплая пульсация под удары сердца.

— Зачем ты до сих пор сопротивляешься? — спрашивает Ксандр, но не словами, а низким рыком. — Или ты кайфуешь, когда я тебя ломаю?

Я ничего ему не отвечаю.

Только в глаза смотрю, а ладони замерли у его лобка.

— Поработай ручками, Щеночек.

А если я не буду сопротивляться, то, может, тогда я сама себя смогу лишить мыслей и разума?

Просто выполнять приказы.

Просто подчиняться.

Тогда стыд меня оставит. Страх уйдет.

Обхватываю ладонями член Ксандра и задерживаю дыхание. Горячий, твердый, большой.

— Продолжай.

Зрачки Ксандра расширяются до миллиметров пяти.

Мои руки медленно скользят к головке. Мыльные ладони проходят по гладкой упругому навершию, вынуждая Ксандра судорожно выдохнуть. Он резко выставляет руку вперед и опирается о стену, нависая надо мной напряженным чудищем.

Сглатываю, и мыльные кулаки бегут к основанию члена, медленно оттягивая крайнюю плоть.

Между ног тянет сладкой и требовательной болью, которая с каждым моим новым движением нарастает и плавит набухшие складки ручейками густой смазки.

Дыхание Ксандра сбивается, когда я ускоряюсь и сдавливаю головку сильнее у нежной уздечки.

Мы не моргаем, продолжая вглядываться друг другу в глаза. Тяжело дышим: когда он выдыхает, я делаю вдох.

Член у основания будто раскаленный железный жезл. На секунду под ладонями я чувствую волну, которая обращает живую плоть будто в сталь. Она уходит в головку. Она вздрагивает под моими пальцами, становится тверже, и Ксандр выпускает из легких весь воздух с низким стоном.

Залп кипящей спермы обжигает ладони, пробивается через пальцы и стреляет мне в живот.

По члену проходит новая волна спазма, и следует еще один заряд под гортанный рык, что ныряет в мой рот и расходится по легким вибрацией.

Я задыхаюсь, сжимаю член Ксандра крепче и размазываю по стволу густую липкую сперму вместе с мыльной пеной, не разрывая зрительного контакта.

Низ живота пронизывает натянутая струна, которая вот-вот лопнет, если тронуть ее. Одной быстрой ласки хватит, чтобы я взорвалась спазмами и стонами, но мой мучитель не касается меня. Дразнит, сводит с ума.

— Хорошая девочка, дурную сперму выпустила, — выдыхает в ухо Ксандр. — Теперь я буду поласковее с твоей сладкой попкой. Ты у меня кончишь от анала, Эмили.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

31

Ксандр скидывает меня с плеча на кровать. Матрас мягко пружинит подо мной, и я на спину отползаю к изголовью, не спуская взгляда с моего палача, который с ухмылкой встряхивает влажными волосами, а после их приглаживает рукой.

Он облизывается!

Проводит кончиком по верхней губе, а после задерживается у клыка с предвкушающей усмешкой.

Меня трясет, но не от страха.

Я будто в сильной лихорадке жара и безумия.

Между ног все опухло. Пульсирует, зудит, плавится и тянет глубокой болью, что уходит вниз живота, а внутренности мои сейчас — булькающее месиво, и он выпускает из себя потоки густых и горячих соков.

— Ты чудовище, — я выдыхаю стон.

И я хочу это чудовище. Каждой клеточкой, каждым ноготком, каждым волоском. Я хочу, чтобы он не просто трахнул меня.

Он должен и сожрать меня. Разорвать на части, поглотить и умыться моей кровью. От моего признания его член приподнимается. Крайняя плоть натягивается и соскальзывает с темной головки.

— Я знаю, что я чудовище, — отвечает Ксандр и медленно обходит кровать.

Я не спускаю с него взгляда и дышу чаще и громче.

— Переворачивайся на животик, — приказывает он с улыбкой и мягко садится на край кровати. — Поверь мне, Щеночек, сейчас лучше не сопротивляться, — мрачно всматривается в глаза, — и не надо выбешивать меня. Не сейчас.

Сглатываю и на судорожном вдохе исполняю команду Ксандра. Я не хочу, чтобы он делал мне больно, а если я его сейчас выведу из себя, то он в ярости будет грубым и беспощадным.

А я свою попу хочу пожалеть хоть немного.

— Хорошая девочка, — говорит Ксандр, и я утыкаюсь лицом в подушку, спрятав под нее руки.

Проводит теплой рукой по спине и поглаживает поясницу. От его ладони по коже расходится медовый жар.

— Омеги для удовольствия, — его ладонь скользит по правой ягодице, — и каждый твой кусочек тела сейчас… источник того самого удовольствия и для тебя самой, Эмили. Каждый кусочек, каждая дырочка…

Его рука ныряет между ног.

Я вздрагиваю, когда горячие пальцы с нажимом проходят по влажным складкам и поднимаются выше к колечку мышц между ягодиц.

— И даже эта, — в голосе Ксандра пробивается хрипотца возбуждения.

Пальцы давят на мой анус по кругу, и от его движения по спине и ногам идет волна слабости и жара.

— Твое тело изменилось, и изменилось оно для меня, — шепчет на ухо.

Массирует мышцы, и они будто таят под его мягкими и требовательными движениями, которые уверенно проскальзывают внутрь меня.

Его два пальца во мне до последней фаланги.

— Не дергайся, — предугадывает мою запоздавшую панику.

Растекаюсь от его бархатного голоса, что проникает под кожу и плавит мышцы. Не могу пошевелиться. Все мускулы расслабились, растаяли.

— Вот так, — он вытягивает пальцы, чтобы вновь медленно погрузить их в меня.

Немного тянет, но не больно.

Я сглатываю.

— Хорошая девочка…

Ведет пальцами по кругу, растягивая мышцы, и хрипло выдыхает, и от его выдоха внизу живота расцветает долгий глубокий спазм. Мычу в подушку и крепко зажмуриваюсь.

Мне мало его пальцев.

Мало, и я чувствую, как мой анус под новым тянущим спазмом в животе раскрывается шире.

— Моя девочка, — пальцы выскальзывают и вновь меня массируют.

Матрас вновь пружинит, и Ксандр мягким движением подныривает руками под меня и приподнимает меня к себе за тазовые кости, вынуждая выпятить попу.

Грудь и лицо — на подушке.

Задерживаю дыхание.

Ксандр давит теплой гладкой головкой в набухшее колечко мышц, и упруго проскальзывает внутрь, растягивая меня легкой болью.

Зажмуриваюсь и закусываю губы.

Входит глубже. Распирает.

Ксандр прижимает ладони к ягодицам, разводит их, и следует уверенный мягкий толчок, что пробивает меня раздувающей тупой болью.

Он в моих кишках на всю длину.

Я вскидываю лицо, чтобы сделать судорожный вдох, и Ксандр, подхватив меня под грудью, рывком поднимает и прижимает к себе.

Запрокидываю голову на его плечо с открытым ртом, слабо дергаюсь в глупой попытке сжать внутренности и выдавить раскаленную дубинку плоти из себя.

— Почувствую меня.

И я его чувствую. У пупка. Он порвет меня.

— Не порву, — шепчет в ухо, а после обжигает влажным горячим языком шею. — Ты создана для меня…

Под мой болезненный стон плавно выскальзывает из меня и вновь безжалостным рывком входит.

Я растянута. Мои внутренности сдавили член Ксандра плотным живым футляром.

— Нет… — хриплю я. — Не надо. Остановись…

— И не проси.

Новый толчок вышибает из меня всхлип и слезы. Ксандр прижимает меня к груди крепче, и вновь вторгается в пульсирующую болью и зудом дырочку до яичек.

Я умру, насаженная на его член.

Одной рукой придерживая меня под грудью, Ксандр накрывает мой живот второй ладонью, словно хочет сам себя почувствовать в моей утробе.

Меня накрывает жар, и я захлебываюсь в стонах и криках, когда меня пронзают новые резкие и быстрые фрикции.

От рыка Ксандра кружится голова. Давит ладонью на живот, и вновь протискивается в меня огненной дубинкой.

Я не чувствую ничего кроме его члена в кишках. С каждым движением болезненное распирающее напряжение будто уплотняется, раскаляется и при новом рывке меня изнутри рвет на спазмы.

Я кричу в руках Ксандра. Он не останавливается. Ускоряется, рычит громче и вжимается в меня, изливаясь бурлящим жидким огнем. Его сперма растекается во мне густыми залпами, толстый ствол сокращается, вторя моим спазмам, и Ксанда с гортанным рокотом вгрызается в мое плечо у шеи.

Ничего не вижу, не слышу.

Я пульсирующая болью и удовольствием голодная бездна, и я с каждым новым спазмом поглощаю Ксандра.

Он и я — одна тьма.

Мы валимся на кровать, и Ксандр со стоном выскальзывает из моей попы. Мышцы с болью смыкаются, выпуская из себя ручеек спермы, и я всхлипываю в подушку.

Мои внутренности будто взбили в пену, от которой мой живот надулся.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Это… неправильно… — в отчаянии шепчу я и хочу отползти к краю кровати.

— Я тут решаю, что правильно, — Ксандр рывком притягивает меня к себе и стискивает в объятиях, уткнувшись носом в волосы. — А ну, успокоилась. Куда собралась.

— Подальше от тебя…

— Я тебя везде найду… — сонно отвечает Ксандр. — Везде. Даже в Аду.

32

В холодной тьме вспыхивают призрачные белые глаза. Нарастает рык со всех сторон, и ко мне пригнув голову, водит огромный волчище.

Скалит зубы, пускает кровавую слюну и прыгает.

Я кричу.

Бегу во тьме. Умоляю отпустить меня, но рык следует за мной, и зубастая пасть клацает у края моей рваной, грязной сорочки.

Я спотыкаюсь и падаю на колени.

Замираю.

Я вижу детскую. Просторную, с высокими потолками и мягкими коврами. В углу у окна стоит детский вигвам, в котором кто-то прячется и напряженно молчит.

— Эти бляди не умеют любить! — я вздрагиваю от громкого разъяренного баса.

Я вижу Ксандра.

Нет, это не Ксандр. Похож, но не он. Отличаются скулы, изгиб черных бровей и линия тонких губ.

Волосы взъерошены, рубашка расстегнута, а рукава закатаны до локтя.

Я его боюсь.

Он не видит меня, не чует, будто меня и нет в комнате, но мне страшно от его взгляда, что пьяно рыщут по детской комнате.

— Они все шлюхи! — орет и пинает детский стульчик, который летит в стену и разлетается на стеклянные осколки, а осколки рассыпаются в черный песок на белом паркете

Я понимаю, что это сон.

Или чье-то воспоминание?

— И твоя мать тоже шлюха! Главная шваль этого города! Ебаная блядь!

Справа вибрирует рык. Рядом со мной притаилась черная волчья тень, что не спускает взгляда с детского вигвама.

Кто там спрятался? Дрожь идет по телу, когда пьяный мужик делает шаг к тряпочной палатке. Сердце сжимается. Я хочу кинуться на защиту, но не могу даже моргнуть.

— Я ее найду, — урчит мужик на палатку, — и прикончу.

Рык волчьей тени нарастает.

— Оторву ее тупую башку, а потом оттрахаю, — хрипит пьяный мужик, и в его руке появляется бутылка виски, из которой он делает небрежный глоток. Выдыхает, — мразь…

От ненависти в низком голосе мои кости обращаются в лед, который трескается.

Я знаю, кто молчит в детском вигваме и кто сжимает в своих маленьких пухлых ручках плюшевого медведя.

Рык волчьей тени меня оглушает.

Я задыхаюсь.

Это кошмар Ксандра. Воспоминание Ксандра из детства, в которое меня затянула его волчья тень.

— Никто… ты меня слышишь… никто… не смеет… — отец Ксандра пошатывается, разворачивается и плетется к двери, и из вигвама выскакивает черный волчонок.

Нет.

Спрячься обратно.

Не надо.

Пережди.

Но мои крики никто не слышит.

Разозленный мохнатый малыш кидается на пьяного урода, который при резком развороте отпинывает волчонка к кровати.

— Ты мелкий шакал… — смеется и отбрасывает бутылку. — Со спины? На отца? — шагает к волчонку, который с трудом встает на слабые лапы и наносит новый удар.

Я не слышу скулежа.

Я не слышу детского плача под пинками пьяного мудака, но я чувствую бессилие и черную ненависть к тому, кто должен защищать, любить и согревать.

— Она и тебя кинула, сынок, — наклоняется над мальчиком лет пяти. Усмехается. — Бросила. Ты ей не нужен. Никто ей не нужен. Эти бляди любить не умеют. Никто из них. Они — лишь мясо. Дырки. Никто из них никогда тебя не полюбит, если даже родная мать тебя бросила…

— Нет, — шепчу я, а по щекам ручьями скатываются слезы, — он лжет… не верь ему… не слушай… Не слушай этого козла…

Кошмар замирает неподвижной картинкой, дергается, и пьяный отец Ксандра медленно оборачивается на мой шепот.

Если Ксандр — чудовище, то его отец — физическое воплощение безумия. Ничего человеческого в его глазах. Только ярость и желание делать больно. И не чужих с посторонними терзать, а близких и родных. До слез, до мольбы, до желания сдохнуть и больше не чувствовать страха перед неизбежными пытками.

— Тебя тут не должно быть… — голос эхом пролетает надо мной.

— За что? — всхлипываю я.

— Тебя не должно быть здесь! — грохочет мужской голос, и я на выдохе открываю глаза.

Лишь через несколько секунд я вспоминаю, кто я и где я.

Я лежу на спине.

В мои волосы сонно и с глухим порыкиваньем выдыхает Ксандр. Он закинул на меня руку и ногу, и мне не выбраться, не разбудив его, поэтому я пялюсь в потолок в предрассветной серости, и по моим вискам скатываются слезы.

Ксандр всхрапывает, и его руки и ноги покрываются шерстью, и через пару мгновений после противного хруста костей, связок и суставов в мое лицо заглядывает мрачная волчья морда.

— Зачем ты мне это показал?

Волк презрительно фыркает мне в лицо, облизывается и лениво спрыгивает с кровати.

— Эй! — я сажусь и вытираю слезы. — Ты куда?

Зверь отвечает мне. Зевает, раскрывая во всю ширь зубастую пасть, и неторопливо направляется прочь из спальни, клацая когтями о гладкий пол. При каждом шаге помахивает тяжелым хвостом.

Туда-сюда.

— Ты оленя пошел, что ли, жрать? — охаю я.

Волк оглядывается, презрительно встряхивает ушами и выходит из спальни, тихо огрызнувшись на меня.

Я неуклюже сползаю с кровати. Между ягодиц тянет болью и жжет пульсирующим зудом.

Решительно накидываю на себя простыню:

— Я тебе не дам сожрать оленя. Не в мою смену.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

33

Ксандр ловко поднимается на своих четырех лапах по крутой винтовой лестнице, что ведет на крышу в его личный лес. На середине он останавливается, пригибает голову так, чтобы увидеть меня в просвете между ступенек.

Щурится своими белыми горящими глазами.

В шкуре волка он мне больше нравится.

Как бы странно это ни звучало, но именно в его звере осталась хоть какая-то человечность. Да, при первой встрече он хотел меня сожрать, но потом все раны залечил своим теплым слюнявым языком.

Шмыгаю в нескольких шагах от лестницы и тру нос. Плечо у шее тянет болью, и я аккуратно касаюсь укуса.

Ксандр цапнул меня до крови. Прокусил кожу чуть ли не до мышцы.

— Вот же козлина, — шепчу я.

Волк на лестнице недовольно порыкивает, продолжая пялиться на меня в просвет между ступенек.

Я задаюсь неожиданным вопросом: а кто меня конкретно из них укусил: Ксандр человек или Ксандр-зверь?

Будто прочитав мои мысли, волк на лестнице облизывается, прижав уши, и исчезает.

Я делаю несколько шагов к лестнице.

Мое решение помешать Ксандру сожрать оленя — глупое и наивное, но вернуться в спальню и лечь спать я не могу, потому что меня тянет за черным волчищем на крышу.

Так тянет, что сопротивляться не могу.

Еще пара шагов, и я уже у лестницы.

Медленно обхватываю пальцами холодные перила и смотрю наверх:

— Что тебе от меня надо?

Это волк меня требовательно тянет за собой. По его воле я вскочила с кровати и побежала за его пушистой хвостатой задницей.

Ксандр-волк не отвечает мне.

Не Альфачье это дело объясняться перед жалкой тупой человечкой, которую сегодня ночью отодрали “под хвостиком”.

У меня сейчас ощущения в животе такие, словно мне все внутренности перемешали. Делаю вдох и выдох, и поднимаюсь на несколько ступенек.

На меня налетает поток свежей лесной влажности.

Когда я выныриваю в лес, то я нигде не вижу Ксандра.

Щурюсь в ночную тьму, прислушиваюсь в шорохи и поправляю простынь на груди. Перебираю пальцами ног на влажном мягком мху, и замечаю движение тени слева.

— Эй! — рявкаю я.

Не знаю почему, но я срываюсь с места за черной тенью, что насмешливо фыркает в кустах.

Мне показалось, что Ксандр назвал меня дурой.

— Да подожди ты! — бегу среди черных стволов, путаясь в простыне ногами. — Сам позвал, а теперь удираешь! Все вы мужики такие, да?!

Зачем бегу за волком, я не знаю, но рядом с Ксандром я не могу мыслить здраво и логично.

Рядом с ним меня охватывает безумие, и сопротивляться ему у меня нет сил.

Я спотыкаюсь о какую-то корягу.

Кричу:

— Блин!

Лечу вперед, готовлюсь встретиться лицом с острым камнем, что торчит среди пушистого влажного мха, но этого не происходит.

Я выставляю ладони вперед, и руки мягко пружинят, и я бегу дальше.

На руках и ногах.

Да еще резво так.

Высоко перепрыгиваю через корни, поваленный ствол сосны и неглубокую яму, что поросла густой травой и клевером.

Выскакиваю на полянку под тусклый свет убывающей луны и резко торможу. Я торможу не руками и ногами, а лапами.

Четырьмя волчьими лапами.

Я испуганно всхрапываю, подпрыгиваю в ужасе и заваливаюсь на спину, а после опять вскакиваю и замираю.

На поляну вальяжно выходит Ксандр-волк. Встряхивает тяжелой головой, зевает, а после надменно подтягивается, припав на передние лапы и прижав грудь к траве.

— Что за ерунда? — спрашиваю я, но слышу вместо слов удивленное волчье ворчание.

Ксандр-волк садится передо мной и опять насмешливо облизывается, не спуская с меня горящего белого взгляда, и меня накрывает ужас.

У меня четыре лапы и хвост.

Я прыгаю перед Ксандром, катаюсь по траве, рычу, трусь мордой о землю в желании содрать с себя звериную шкуру, а потом с ревом мечусь из стороны в сторону.

Ксандр лениво наблюдает за мной и не вмешивается.

— Что ты со мной сделал?! — клокочу я в звериной ярости и кидаюсь на него, но он этого ждал.

Он ловко отскакивает в сторону, разворачивается ко мне и скалит клыки в волчьей насмешке, пренебрежительно помахивая хвостом.

Он — волк.

Я — волк.

Мы, выходит, на равных?

Гнев захватывает меня, и вновь бросаюсь на Ксандра в желание откусить ему если не голову, то хотя бы хвост.

Он опять уворачивается от моих зубов. Обходит по кругу, дразнит и вновь отпрыгивает, когда я налетаю на него с раскрытой пастью.

Звериная свирепость захлестывает, рвется и меня ревом и рыком, и моя человеческая половина погружается во клокочущую ярость тьму.

Волчица изгоняет меня.

Я ей мешаю, и мир схлопывается для меня, когда я чувствую соленую кровь Ксандра на языке.

Я его все же успела цапнуть его за ухо.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

34

Я со стоном разлепляю глаза и щурюсь от теплых золотых лучей солнца, что пробиваются через листву. Надо мной танцуют пылинки и порхают белые бабочки. Немного размытые.

Я издаю новый стон, моргаю, и бабочки становятся четче. Я теперь могу различить их усики и тонкие линии на хрупких крылышках.

Во рту — сухо.

Все тело болит, будто я целую ночь бежала марафон, а после меня на финише избили и постучали чем-то тяжелым по голове.

С трудом переворачиваюсь на бок и тяжело выдыхаю.

В нескольких шага на мху голым задом сидит Ксандр, привалившись спиной к стволу сосны. Жует травинку и мрачно смотрит перед собой, игнорируя мои слабые и хриплые стоны.

На шее, плече, предплечье и даже на бедре опухли укусу и потрескались разводы крови.

Кто его так покусал?

Ксандр переводит на меня немигающий злющий взгляд и с напряжением прищуривается:

— Ты и покусала.

— Что?

Ксандр не отвечает и продолжает на меня не моргая смотреть, будто я и правда его всю ночь кусала, но я ничего такого не помню. Мы заснули в одной кровати после грязной и извращенной близости, но я без понятия, как я оказалась в лесу на крыше.

— Что… случилось? — я приподнимаюсь на слабых руках.

— Брачные игры, — глухо отвечает Ксандр, продолжая буравить меня злым взглядом.

Я шмыгаю и растерянно озираюсь по сторонам, будто ищу среди кустов и деревьев поддержки. Замираю с широко распахнутыми глазами.

Вокруг меня валяются окровавленные клочки шерсти и несколько кроличьих лапок. Икаю, а потом из поднимается спазм тошноты и я прикрываю рот ладонья, сдерживая в себервотные позывы.

Зажмуриваюсь и сажусь. Обнимаю себя за колени.

— Брачные игры? — решаюсь уточнить у Ксандра. — В каком смысле?

— В самом, блять, прямом, Эмили, — грубо отвечает он.

Я охаю от его вульгарности и в обиде смотрю на него. Да что с ним не так?

— Этой ночью тебя трахнул мой волк, Эмили, — с рыком поясняет он.

Я молчу несколько секунд, хмурюсь, а после мое лицо искажает гримаса отвращения:

— Не было такого. Был ты! — повышаю голос. — И моя бедная попа! — от злости и стыда у меня выступают слезы на глазах.

— После, — Ксандр так и не моргает. — После твоей сладкой попы была ночь волчьей любви.

— Нет, не было, — твердо и упрямо заявляю я.

— Если тебя это успокоит, то я тоже нихуя не помню, — Ксандр кривит губы в оскале ярости, — этот пушистый кобель ушел в отрыв. С тобой.

— Да не было такого! — я вскакиваю на ноги и сжимаю кулаки. — Не было!

— У тебя этой ночью был первый оборот, Эмили, — Ксандр поднимает на меня взгляд.

Я хмурюсь, сильнее сжимаю кулаки, и из моей груди поднимается волчий низкий рык. Он нарастает, и я чувствую, как через кожу на руках пробивается жесткие колючие шерстинки.

Я в ужасе поднимаю ладони.

Вместо аккуратных ногтей когти, а на костяшках торчат серый клочки шерсти. Я вскрикиваю, прячусь за толстым стволом, и когти с шерстью исчезают, словно привиделись мне.

Прижимаю кулаки к вискам, и в голове вспыхивают обрывки кошмара, в котором я бегу на четырех лапах, а после с яростью и злобным оскалом отнимаю у черного волка кролика.

— Это все неправда, — всхлипываю я. — Это просто сон.

— Ну, значит, ты залетела во сне, — хмыкает Ксандр.

Мои всхлипы резко обрываются, и я напряженно сглатываю, глядя на грязные пальцы ног, к которым прилипли мелкие травинки.

Птички насмешливо чирикают над головой, а перед лицом медленно кружится белая бабочка.

Я выглядываю из-за ствола на Ксандра, который раздраженно отплевывает травинку и разминает шею с тихим хрустом позвонков.

— Что ты сказал? — едва слышно спрашиваю я.

— Ты, — он встает и ведет плечами назад, сбрасывая напряжение, — сегодня ночью, — делает несколько шагов к моему укрытию, не спуская с меня ледяного взгляда, — залетела.

Меня начинает трясти в ознобе.

— Чушь и вранье, — шепчу я, но знаю, что Ксандр сейчас не лжет, — что за бред ты несешь…

— Поздравляю, Эмили, — еще несколько бесшумных шагов ко мне, и Ксандр обнажает зубы в оскале самодовольной улыбке, — ты родишь мне волчонка.

— Не-а… Мы так не договаривались… — пячусь.

— Твоя волчица приняла моего волка, — усмехается уголками губ, — все его подрала, но приняла. Какая она у тебя злая, Эмили. Вот уж точно бешеная сука.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

35

Отступаю, а Ксандр прет на меня мрачной тенью. Новый шаг, и его член приподнимается и наливается кровью. Крайняя плоть медленно соскальзывает с набухшей головки.

— Опять?! — я не могу сдержать в себе возмущения.

Да сколько можно?!

— Секс по утрам полезен для здоровья, — ухмыляется Ксандр.

— Я беременна! — рявкаю я в бессилии и отчаянии.

— И что? — прищуривается.

— И это ты виноват!

Он не понимает. Для него все просто: схватил и трахнул, а потом еще раз трахнул, и еще, и еще. В чем проблема?

А я беременна!

Я стану мамой! В этот мир придет ребенок, а у него отец — жестокий козел, а мать — слабая дура, которую можно схватить, заткнуть рот и трахнуть.

Что мы за родители такие будем?

А Ксандру все равно. У него мысли только о плотских утехах и жестоком удовольствии.

— Ты станешь папой! — взвизгиваю я в последней надежде отрезвить Ксандра и пячусь.

— Да, папочка сейчас как следует отымеет мамочку…

Я останавливаюсь у куста лесного шиповника, и Ксанда скалится в улыбке, решив, что я невероятно очарована его похабщиной.

Но это не так.

Я возмущена и хочу откусить его член. Вцепиться зубами мертвой хваткой в его елду, дернуть головой, как бойцовская собака и вырвать вместе с яйцами, а после сожру свой трофей, потому что сейчас время завтрака, а не потрахушек.

Ненавижу Ксандра.

Я хочу его смерти, крови и хриплых криков боли.

— Я же говорю, бешеная сука, — Ксандр вскидывает бровь и посмеивается, а я бросаюсь на него с разъяренным рыком.

Он уворачивается и отпрыгивает в сторону черным волком, который недовольно фыркает, а затем, навострив уши, смотрит на меня и помахивает хвостом. Лениво и небрежно.

Я в ответ клокочу, пригнув голову к прелой листве, и в ярости нервно облизываю влажный нос.

Ксандр же нетерпеливо перебирает лапами, игриво отскакивает к зарослям папоротника, а после с ворчанием вскидывает морду, открывая шею. Хитро косится, дразнит тем, что я могу вцепиться в его шею, а когда бросаюсь на него, он ловко уходит от моей атаки, нырнув в кусты.

Затем он налетает на меня, мягко сбивает с лап и скачет вокруг в волчьем восторге. Я предпринимаю новую атаку, и моя ярость сменяется азартом и игривостью, и вот, я уже бегаю за Ксандром не в желании сожрать его, а подурачится.

Он позволяет себя цапнуть за хвост, и я, весело рыкнув, отпрыгиваю и меняю роли в игре. Теперь я убегаю, а Ксандр догоняет.

Мне так хорошо.

Кровь горячая, лапы сильные, мышцы крепкие!

Ксандр набрасывается на меня, мягко кусает за уши, шею, а после лижет морду, и наши влажные волчьи носы соприкасаются, а взгляды пересекаются.

Навсегда.

Я возмущенно вскрикиваю, отталкиваю от себя волка и отползаю к стволу ели. В попу впиваются острые сухие иглы. Вжимаюсь в шершавый ствол и поскрипываю зубами, глядя на зверя, который разочарованно вздыхает и плюхается на пушистый зад, ожидая свою зубастую любимку обратно.

— То что ты милый волчок, не отменяет того, что ты козлина, — тяжело дышу.

Недовольно обнажает резцы в тихом рыке.

— Верни его, — я тоже обнажаю зубы в ярости.

Волк кривит морду и прижимает уши, высказывая мне свое волчье презрение.

— Верни Ксандра! — рявкаю я требовательно. — И это ты… ты виноват… — я сбиваюсь в тихих обвинениях на рык, — ты соблазнил эту дуру шерстяную! Ты!

Волк надменно моргает, и я хочу теперь уже и с него шкуру снять.

— Ты еще хуже, — в растерянности шепчу я. — Ты хитрый и подлый. Коварный! Вот! Ты коварный!

Волк смотрит на меня как на дуру. Оттолкнувшись спиной от ствола, я кидаюсь на черного зверя, валю его на землю и оказываюсь на голой груди Ксандра, который сердито приподнимает бровь, вглядываясь в мои глаза.

Он такой горячий. И тяжело дышит. Я чувствую его сердцебиение в моей груди, будто мы обменялись сердцами.

В теплом и густом трансе нежности я касаюсь щеки Ксандра, очарованная белым сиянием его глаз, но через секунду я трезвею и отдёргиваю руку.

Хочу сползти с Ксандра, но он не позволяет этого сделать. Стискивает в медвежьих объятиях так сильно, что выпускает из меня весь воздух на выдохе, а после рывком переворачивается, подминая меня под себя.

— Куда собралась? — выдыхает в губы. — Не пущу.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

36

Под Ксандром тяжело дышат. Жар его мощного напряженного тела уходит в меня волной горячей слабости.

— Я все еще хочу тебя сожрать, — рычит он в мои губы, а после целует в шею.

Я пытаюсь оттолкнуть его слабыми руками, но у меня ничего не выходит.

Когда его губы касаются ключицы, я задерживаю дыхание и закусываю губы.

Я опять теряю власть над телом, которое плавится под поцелуями Ксандра, который спускается ниже к груди.

Я шумно выдыхаю, когда он обхватывает губами сосок, а после прикусывает его зубами. По телу бежит искра острого электричества. Я шепчу:

— Остановись… Я не хочу…

Я лгу.

Я хочу.

Закрываю глаза на вдохе через рот, и губы Ксандра спускаются к пупку. Шершавыми ладонями грубо раздвигает мои ноги, и я испуганно приподнимаюсь.

— Лежать, — приказывает Ксандр, второй рукой придавливает меня к траве. С хриплой угрозой выдыхает в мой живот, — я хочу десерт, и я его получу.

Его голос вибрирует во внутренностях, а после растекается жидким густым медом. Вязкие капли смазки скатываются по опухшим ноющим складкам, и крепко зажмуриваюсь, когда Ксандр добирается до лобка.

Он глубоко вдыхает мой запах с низким рыком, и набухшая киска откликается на его возбуждение и голод мягким спазмом.

Подныривает руками под бедра.

Я не могу сдержать тихий стон.

Жадным горячим ртом впивается в меня, вызывая во мне вспышку испуга и судорогу, под которой я выгибаюсь, вцепившись в короткие жесткие волосы.

Мокрый горячий язык с давлением ныряет между складок и проходит по напряженному клитору, от которого в этот момент растягиваются волны дрожи.

— Нет, остановись… — умоляю я.

Ксандр хмыкает и вновь прижимает язык к горошинке плоти, идет по кругу, а после рисует восьмерку, вызывая в моем теле нарастающие судороги.

Мои стоны становятся громче, требовательнее, и под новое движение языка, я резко приподнимаю бедра, захлебываясь во всхлипах удовольствия.

Ксандр ускоряется.

Его язык давит на клитор сильнее, и с каждой новой лаской он будто сдирает со вздрагивающей плоти слой за слоем.

— Еще…

Втягивает клитор губами, посасывает его, дразнит кончиком языка под мой клекот, затем под мой вскрик прикусывает его.

Меня пробивает резкий и болезненный спазм, который охватывает мое тело пронизывающей конвульсией.

Язык Ксандра ускоряется, разгоняя новые сквозные волны удовольствия, что подобно приступам боли.

Я кричу, вжимаю лицо Ксандра в пульсирующую и истекающую горячим соком промежность и будто в смертельном припадке извиваюсь на примятой влажной траве.

Ксандр накрывает меня широко раскрытым ртом, втягивает мои соки и вновь проводит языком по клитору, который будто звенит и вибрирует, а после на выдохе кладет голову на мой живот.

Я не могу пошевелиться.

Приливы дрожи и спазмов затихают. Мышцы стали как мокрая теплая вата, а из легких на выдохе из меня выходят хриплые присвисты. Пальцы, что стискивают волосы Ксандра слабеют, и руки падают на вдоль тела.

Ксандр пусть не физически, но метафорически все-таки сожрал меня. Поглотил мое удовольствие до последней капли.

Около минуты его голова покоится на моем животе, но затем я чувствую как в его мыслях вспыхивает сомнение и агрессивная растерянность.

Он размяк.

Резко отстраняется от меня.

Ему не нравится то, что он сейчас почувствовал. Страх и слабость.

Страх того, что я исчезну из его жизни и он не найдет меня.

И слабость передо мной, ведь он хочет не только тупого траха, но и ласки. Тепла, объятий и тихих обещаний, что я всегда буду рядом.

— Сучка, — заявляет он, а после встает на ноги и шагает прочь, — приведи себя в порядок. Покажу тебя Старейшинам.

Разъяренный и ошеломленный. В нем опять проснулся страх потери. Он не хочет больше этой боли, что он спрятал в детстве.

Не хочет вновь тосковать по тому, кто не любит.

А женщины не умеют любить. Они только для секса. Подстилки. Шлюхи. Дырки. Мясо.

Их нельзя любить, потому что потом будет больно.

Так больно, что можно сойти с ума, как сошел с ума его отец. Нельзя быть с женщиной слабым тюфяком. Женщина должна бояться. Только страх удержит шлюху рядом.

Мне больно от его острых, как мясницкий нож, мыслей. Больно где-то в груди. Даже дышать трудно, а на глазах выступают слезы.

Я не хочу знать его мысли. Они обжигают безумием.

Не хочу касаться его души. Она разъедает сердце кислотой.

— Щеночек, — Ксандр оглядывается, — шевелись. Не раздражай.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

37

— Я жду объяснений, — Ксандр толкает меня перед собой.

Я, не удержав равновесие, делаю неловкий шаг и оседаю на ковер. Плотный ворс пружинит подо мной.

Я опять оказалась у ног Ксандра, который в бешенстве смотрит на стариков. Они встали в просторном зале с камином молчаливым полукругом, а за их спинами на стенах висят мертвые головы животных.

Ксандр притащил меня в особняк за элитным пригородом у Северного Шоссе: огромная территория с куском лиственного леса в гектаров двадцать, в котором спрятался трехэтажная резиденция Старейшин из белого камня.

— Каких? — спрашивает лысый старичок в твидовом костюмчике и проходит к одному из кресел. Немного прихрамывает. — Мать Луна свела тебя с Истинной.

— Очаровательная крошка, — покряхтывает седовласая старушка в изумрудном бархатном платье.

— Да вы охуели, господа хорошие, — мрачно заявляет Ксандр.

Старики переглядываются и опять смотрят на него желтыми невозмутимыми глазами:

— Альфа, перед Совет Старейшин…

— Совет в край охуевших маразматиков, — зло отвечает Ксандр. — Напоминаю, если у вас совсем мозги спеклись, вы мне Мелису скормили…

— Ах ты про это, Альфа, — утомленно вздыхает старик, чьи жидкие седые волосы собраны в пучок. — Ошиблись. Бывает.

Я оглядываюсь на Ксандра, приподняв недоуменное и растерянное лицо. Он тоже смотрит на меня.

Он явно не этого ожидал.

Старики его не боятся и ведут себя нагло.

Они его обманули, и не чувствуют вины, а Ксандр не знает, как быть с ними. Они же старые.

Это будет странно, если сейчас он устроит для немощных старичков кровавую баню.

— Вы его обманули! — громко и возмущенно рявкаю я. — Зачем?

— И правда, милашка, — смеется старик с бородавкой на носу и зевает, почесывая небритую щеку. Садится на диван и откидывается назад. — Это было во благо, крошка.

Обнажает редкие зубы в кривой улыбке. Щурится на меня:

— И еще для выгоды, конечно, — переводит наглый и бессовестный взгляд на Ксандра, — отец Мелисы неплохо нам заплатил, Альфа, чтобы мы его дочку под тебя подложили. И не должно было быть проблем, дружочек, потому что, — резко вскидывает в мою сторону руку, — мы не ожидали вот этого! Твоя мать разорвала с твоим отцом истинность!

Я чувствую, как в груди Ксандра вспыхивает черный гнев при упоминании отца и матери. Возможно, он устроит Старейшинам кровавую баню.

— Разорвала, когда носила тебя под сердцем, — бабулька в изумрудном платье печально вздыхает, — не любила она его…

Ксандр молчит, но изнутри его сжигает огонь темной злобы. Он не хочет ничего слышать о своих родителях.

Они его не любили.

Мать бросила, а отец избивал, унижал и презирал. “Учил” быть мужиком и будущим Альфой, который не знает ни к кому жалости. Даже к мерзким старикашкам.

— Мама и твою судьбу предопределила, — старушка совершенно не боится рыка Ксандра и не отводит взгляда, — она не желала того, чтобы и у сына Валкара была Истинная. Она хотела ослабить его кровь, Ксандр, а мы… мы решили перетасовать картишки. Да, деньги получили, но и для тебя постарались, дружочек.

— Никто не ждал, что ты настолько упрямый остолоп, — одобрительно хмыкает старик в полосатой пижаме и кружкой чая в руках, — настолько упрямый, что ты все равно найдешь свою сучку. Поздравляем и благословляем.

— Вы меня решили наебать… — хрипло рычит Ксандр.

— Все зависит от точки зрения, конечно, — философски говорит старик в твидовом костюмчике. — Ты и сам совсем не пупсик, знаешь ли.

— Надо было Ксандру все честно рассказать, — хмурюсь я.

Я тоже злюсь на хитрых старых лжецов. Будь они честными с Ксандром, то, может, все было бы иначе.

— Не посчитали нужным, крошка, — усмехается старик в пижаме и громко невоспитанно отхлебывает из кружки. — Вот такие мы плохие.

Разворачивается и выходит из гостиной:

— Вы отвлекли меня от обеденного сна. Никакого уважения.

— Да вы охуели, — голос Ксандра вибрирует возмущением, — я разгоню к хуям эту богадельню. Этот дом престарелых.

— Ну, будем, как Обло бомжевать, — фыркает старушка в изумрудном платье, — прям напугал ежа голой жопой, — косится на меня, — а тебе с ним жить. Детей рожать. Сочувствую, милая, но… любовь зла, да?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

38

Беременность Эмили я чую волчьей тенью. Будто к ее тени прибилась крошечная и пульсирующая светлой энергией пылинка.

И она меня пугает, как человека. Как мужчину.

Эмили родит мне сына, и рядом с ней я задумываюсь над тем, каким отцом я буду. Буду ли я подобен своему отцу?

Это плохие мысли.

Они отвлекают.

Они поднимают черную ярость на отца, который воспитал из меня сильного и безжалостного Альфу.

Мне никто не указ, я никого не боюсь… кроме пульсирущей точки в утробе Эмили. Боюсь до глухого рыка, потому что я теряю власть и силу.

Будто услышав мои мысли, Эмили резко останавливается у машины, в которой нас ждет молчаливый и мрачный водитель, и оглядывается.

Маленькая, хрупкая и упрямая. Опять смотрит прямо и решительно в глаза, сердито поджав губы.

Ветер треплет ее пшеничные волосы, и ее локоны переливаются живым золотом под лучами солнца.

У меня сбивается дыхание, и под ребрами давит до глухой боли, которая не дает набрать в легкие воздуха.

Я чувствовал лишь однажды.

Тогда было тоже солнечно и тепло.

Я выбежал за матерью. Она торопливо спускалась по мраморной лестнице. Я позвал ее, и она оглянулась.

И в груди сдавило. Я ждал, что она улыбнется, что вернется за мной и вместе со мной сбежит, но этого не случилось.

— Ты будешь таким же.

А после ее видение обрывается пустотой.

Но с Эмили все иначе. Я не позволю ей сбежать. Я больше не мальчик, и не совершу ошибку отца, который позволил этой мрази разорвать истинную связь, а после сгинуть вместе с любовником.

И не нужна мне улыбка Эмили, ее объятия, ласка и любовь, потому что я не знаю, как бывает, когда любят.

Я знаю ненависть, и ее я буду ждать от матери моего сына, потому что жить так привычно и ничего не давит в груди.

И дышать легко, когда ненавидят, потому что я сама умею лишь презирать и ненавидеть, но в нескольких шагах от меня стоит Эмили…

Я сглатываю в попытке сделать вдох.

Я умею убивать.

Я умею калечить.

Я умею запугивать.

Я умею лишать разума.

Но любить?

Нет. Любовь про слабость и уязвимость. Про боль.

— Где твоя мама сейчас? — бесстрашно спрашивает Эмили, и меня переклинивает от ее наглости.

Через мгновенье я уже стискиваю ее тонкую шею в пальцах. Скрежещу зубами, выдыхаю через нос в побледневшее лицо.

Убить, и дело с концом.

Рядом с ней меня выворачивает мясом наружу. Ее голос режет, потрошит и перемалывает в фарш.

— Мертва, — рычу в полуоткрытый рот, который хочу заткнуть моим языком, — очень давно мертва, Эмили… И ты будешь мертва, если…

— Я не она… — хрипло отвечает она, и в ее глазах вспыхивает женская ярость, — я не брошу своего ребенка…

— Тогда для тебя это означает остаться со мной, — я теряю последние крохи контроля.

Я задушу ее.

Так будет правильно.

Так будет проще.

Так будет привычно для меня. Обычно, и я останусь неуязвимым

Я должен это сделать сейчас, а иначе потом будет поздно.

И зверь затих. Безумие человека поглотило волчью тень, и пока я свободен от звериной воли, я должен освободить себя от Эмили.

От слабости.

Но я резко расслабляю пальцы, одергиваю руку и отступаю. Эмили прижимает ладонь к шее, хватает ртом воздух, широко распахнув глаза.

Чувствую острую боль в ее легких. Каждый вдох дерет ее носоглотку.

— В дом! — я хватаю ее за плечи и толкаю к крыльцу из белого камня. — А ну пошла, прочь!

— Какой же ты придурок! — взвизгивает она. — Больной на голову!

По ступеням вниз бежит Старейшина Вилга, подхватив тяжелый подол из изумрудного бархата:

— Милостивая Луна!

— Заприте ее!

Мое бешенство обращается в звериную ярость. Черную и клокочущую. Волк прорывается в сознание когтями и клыками.

Он пожрет меня. Поглотит.

Он должен защитить свою самку.

— Козлина! — рявкает мне в лицо Эмили и царапает щеки ногтями. — Мудак!

Вилга тащит ее прочь. Я хочу кинуться на верещащую истеричку с новой вспышкой агрессии, но волчья тень дергает меня в сторону и уводит к лесу, разрывая воспаленный разум на куски.

Должен остаться только зверь.

Человек — слишком чудовище.

— Да помогите мне! — до меня долетает старческий голос Старейшины Вилги. — Это она с виду маленькая и слабая! Она кусается!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

39

Я в истерике.

Ксандр вновь обжег меня черным безумием, и его желание убить меня стало на несколько секунд моим.

Я стала Ксандром.

Стала ненавистью и злобой.

— Да что же ты так убиваешься, — вздыхают старейшины и попивают за столом чай из красивых фарфоровых чашечек, — ты же так не убьешься.

Я не излечусь.

Мне не забыть этот гнев, который бурлящей кислотой плавит вены и сердце.

Это больно.

Так больно, будто каждую секунду дробят кости, растирают костный мозг с кровью, и источник этой боли — я.

— Это же надо какую дуру Мать Луна подарила Ксандру, — вздыхает один из Старейшин.

— Да он сам тоже дурак, — отвечает другой и шумно отхлебывает. — Как любят говорить люди, каждой твари по паре.

— Ну, тут уж его отец постарался, — сокрушенно фыркает Старейшина Вилга, — он мальчишке все мозги отбил.

Затихаю в углу столовой, вслушиваясь в ленивый разговор стариков, которые то и дело кашляют, шмыгают, причмокивают и хлюпают.

— Да, уж смертным боем бил.

— Воспитывал.

— Ну, довоспитывал до того, что его порешил пятнадцатилетка.

— Да уж. Вот уж точно на клочки всего разорвал, — один из старческих голосов переходит на восхищенно испуганный голос. — И сердце, сожрал.

— Это уже отсебятина, — Вилга цыкает. — Ксандр бы побрезговал жрать сердце этого урода.

— Ну, а я думаю, что сердце папули он все-таки скушал.

Я в ужасе шмыгаю.

У меня с отцом сложились холодные и отстраненные отношения. Моя мама умерла при родах, и, наверное, он в ее смерти винил меня и не мог полюбить.

Он терпел меня, но ненависти между нами не было.

Я в детстве тянулась к нему, но потом приняла то, что для отца я обуза.

Грустно, но в нашей с папой истории не было ненависти и никто не желал друг другу смерти.

— Твой отец продавал наркотики, — заявляет Вилга и сердито косится на меня, — а еще занимался тем, что вербовал женщин в проститутки. И все свои грязные делишки прикрывал именем Ксандра.

— Я не знала, — шепчу в ответ и вытираю слезы с щек.

— А еще он хотел продать и тебя, — Вилга вздыхает и тянется к тарелке с крекерами, — за неделю до смерти подал заявку на закрытый живой аукцион в Грейфилде.

Грейфилд — это соседний мегаполис, и отец отзывался о нем как о городе новых возможностей, но новости об этом городе всегда пестрили убийствами, изнасилованиями, исчезновением людей.

Папа хотел меня отправить в Грейфилд, как живой товар?

Он был готов продать меня в рабыни?

Хотя чему я удивляюсь.

Он же Ксандру предлагал за свою жизнь забрать меня.

— Что-то вам с отцами совсем не повезло, — Вилга задумчиво хрустит крекером. — Печально все это… но ничего, — подмигивает мне, — все будет хорошо. Останешься с нами, родишь нового Альфу и мы его все вместе вырастим.

Я недоуменно моргаю.

Почему я должна остаться тут?

Да и Ксандр не позволит мне с ребенком жить тихой и спокойной жизнью среди стариков.

— Он не вернется, — говорит Старейшина Вилга и мрачно замолкает.

Никто с ней не спорит. Пьют чай, хрустят с крекерами и вздыхают.

Глупости какие.

Ксандр вернется.

Сейчас побесится в лесу, сожрет пару зайцев, убьет опять оленя, и вернется за мной. Разве он может оставить меня?

Нет.

Я его одержимость мной прочувствовала каждой клеточкой. Он тот маньяк, который никогда не оставит свою жертву.

А я та жертва, которая будет бояться и ждать.

— Зверь его увел, — Вилга пожимает плечами.

— Крышечку у Ксандра все-таки снесло.

— Да, но другого не стоило ждать.

— Он одичает, — поясняет Вилга равнодушным тоном, — человека в нем больше не будет, милая, а оборотень без человека… тупое животное лишь с инстинктами и без привязанностей.

— Глупости какие… — сиплю я.

— Может, прибьется к диким волкам, — Вилга вновь тянется за крекером, — хотя подозреваю, что останется одиночкой.

— Неправда… — в ужасе смотрю на Старейшин.

Одичает и забудет обо мне?

Одичает и сгинет в лесу?

— А иначе он убьет тебя, милая, — Вилга разламывает крекер и одну половинку макает в чай. — У Ксандра шарики за ролики закатываются рядом с тобой.

— И что?! — возмущенно охаю я. — Вот же трус! Сбежал, козел! Альфа, а повел себя как обычный мужик! Только я залетела, так он и сбежал!

Я встаю на ноги:

— Я тут не останусь!

— А кто тебя выпустит? — Вилка вскидывает седую бровь. — Альфа оставил тебя на наше попечение. Теперь ты — наша забота.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

40

— Вернулась? — Вилга с ласковым смехом накидывает мне на плечи плед.

Я чувствую под босыми ногами холодные каменные ступеньки.

Взгляд никак не может сфокусироваться.

Ветер треплет растрепанные волосы.

Я опять ночью сбежала в лес.

Нет, не так…

Моя волчица сбежала, а я спала.

Я уже месяц засыпаю в кровати, а просыпаюсь на крыльце Дома Старейшин.

— Ну, Ксандра видела? — спрашивает Вилга. — Как там наш Альфа?

— Я не знаю, — хрипло отвечаю я.

Я вру.

Пусть я ничего не помню из ночных похождений, но я знаю: зверь Ксандра не выходит к тоскующей волчице.

Следит за ней из кустов, ночных теней, но не показывается.

— Козлина! — я резко разворачиваюсь к лесу. Кричу, сжав кулаки. — Поматросил и бросил!

Без сил опускаюсь на ступеньки, укутавшись в плед, и прячу лицо в ладони. Зло бубню:

— Не выходит он. Я хочу нормально спать, Вилга. И если честно, — поднимаю на старушку, которая сцеживает зевок в кулак, — можно меня посадить на цепь?

Она поправляет чепчик и вскидывает бровь, скрести руки на груди:

— Что за ересь ты несешь? Мы Зверя не садим на цепь.

— Меня можно. Я разрешаю, — хмурюсь. — Во мне, что, совсем гордости нет? Какого черта я за этим козлом бегаю по ночам, а?

— Может, ты сама так одичаешь? — Вилга пожимает плечами и зябко запахивает вязаный кардиган из серой шерсти. — Может, тогда Ксандр и выйдет к тебе. Одичаете и уйдете. О, — она мечтательно тянет, — это так романтично, Эмили.

Я в возмущении открываю рот, но не нахожу слов, которые бы опровергли “волчью романтику” со свиданиями в ночном лесу.

— Я не хочу дичать, — наконец, говорю я.

— Это решать твоей волчице, — Вилга опять зевает. — Не тебе. Она хочет быть с Альфой.

— А я не хочу…

Вилга смеется. Этот разговор повторяется каждое утро, и каждое утро она смеется, а я краснею от злости и бессилия.

Затем после того, как я фыркаю на Вилгу, на меня накатывает тошнота. Я аж рот прикрываю и медленно дышу, прикры глаза.

— Держи, — Вилга протягивает кусочек древесной смолы.

Подкладываю его под язык и сердито рассасываю, глядя в сторону леса, в котором чую зверя Ксандра.

Он там.

Шарится среди густых зарослей, принюхивается к влажной земле, прелой листве, кусочкам мха и животным меткам на стволах.

Выслеживает добычу. Он голоден, и черному зверю на меня сейчас все равно, ведь моя волчица спит, а, как человек, я мохнатому мерзавцу не интересна.

Это же у Ксандра голову от меня срывает, а не у волка.

Меня злит, что я ничего не помню из ночных встреч. Что у меня нет никакого контроля над волчицей, которая с каждой ночью становится сильнее.

Вдруг я тоже одичаю, как говорит Вилга?

Но я не хочу! Ведь я тогда и мой малыш будет волчонком! Это, конечно, весело бегать по лесу, но я хочу подержать на руках розовощекого младенца.

Хочу услышать его плач.

Хочу увидеть его улыбку.

Хочу потискать пухлые щечки, поцеловать маленькие пяточки.

Горечь смолы обволакивает рот, и тошнота отступает. Приглаживаю волосы, вновь кутаюсь в плед и решительно встаю.

Если я сейчас приму правила игры моей волчицы, не взбрыкну против ее ночных свиданок с одиноким и гордым Ксандром, то не будет у меня никаких щечек, пяточек и сладких пальчиков.

Меня ждет волчье забвение, и не буду я учить маленького Альфу говорить “мама”, потому что волки не умеют говорить.

— Идем завтракать, — Вилга приобнимает меня. — Что ты хочешь? Омлет, блинчики?

— Я не хочу дичать, — серьезно и мрачно заявляю я Вилге.

— Тут уж как получится.

— Ну нет, — спускаюсь по холодным каменным ступеням. — Мне не надо, как получится.

— Куда ты?

— В лес, — оглядываюсь на меланхоличную Вилгу, — куда еще?

— Это опасно, Эмили.

— Да мне после этого бешеного придурка и медведь не страшен! — с наивной воинственностью заявляю я. — Он совсем охамел, Вилга!

— Ну, охамел, — соглашается старушка, снисходительно глядя на меня. — Неужто решила воспитывать?

— Может быть, — хмыкаю я.

В голове всплывает картинка, как я за ухо тащу голого Ксандра из леса к Дому Старейшин.

— Медведя перевоспитать легче, зайка, — Вилга заправляет выбившийся седой локон под чепчик. — Справишься ли? Или мне уже тебя сегодня не ждать ни к завтраку, ни к обеду?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

41

— Ай, — в пятку впивается колючка.

Подсобираю плед, в который я укуталась, приваливаюсь плечом к стволу ели и неуклюже сгибаюсь, чтобы вытащить колючку из кожи.

Надо было надеть кеды, но гордые и смелые дуры идут в лес босые.

Лес мрачен на ранней заре.

Часть ночных теней еще не растворилась под холодными тусклым светом сонного солнца, по земле стелется зловещая дымка.

В воздухе витает влажный запах мха, прелой листвы и терпкий грибной аромат земли.

— Ты не волк, — выдергиваю колючку, — ты… — повышаю голос до яростного крика, — паскуда!

Звуки леса с тревожными трелями ранних птичек стихают, будто само время останавливается.

Ксандр услышал мой голос.

Я чувствую, как его влажный нос вздрагивает и принюхивается к воздуху.

Я больно и резко щелкаю саму себя по носу, и черный волк в лесных тенях возмущенно фыркает, чихает и растерянно отпрыгивает. Недоуменно оглядывается по сторонам.

— Так тебе, — самодовольно хмыкаю. — Разнюхался здесь, — позволяю себе наглую и ехидную шалость, — я не разрешала.

Наша связь обрывается, и я продолжаю свою глупую упрямую прогулку по тихому утреннему лесу.

Аккуратно переступаю через узловатые корни.

— Я сейчас найду медведя, — угрожаю я Ксандру, — и отдамся ему.

Шмыгаю и поясняю:

— На съедение, извращенец ты озабоченный.

Что-то шуршит слева в зарослях дикой малины, а затем замирает, когда я останавливаюсь.

Как мне вытащить придурочного агрессивного мужика из упрямого волка, который решил, что ему надоел человек?

— Выходи, — резко разворачиваюсь, и из кустов выпрыгивает какой-то хомяк.

Он смотрит на меня, а я на него, а затем это мелкое недоразумение открывает розовую пасточку с длинными резцами и шипит на меня.

— Да ты обалдел?

Сердито повиливая пушистой жопкой, убегает под кривые корни сосны.

Моя волчица желает кинуться за мелки гаденышем и сожрать его, но я не позволяю ей вырваться из меня.

У нас другие планы, моя дорогуша.

Сожрешь хомяка, а потом одичаешь, чтобы навсегда остаться с черным высокомерным волчарой, который притаился позади меня.

Волосики на плечах приподнимаются, и дрожь бежит по спине под тонким пледом. Я выдыхаю через нос, а сволочь хвостатая позади меня низко и злобно рычит, взывая к моей пушистой красавице.

Я волку Ксандра тоже не особо нравлюсь.

Я его сейчас раздражаю, потому что я мешаю его волчьей любви и счастью.

Волчица в моей груди взбрыкивает, но я не разрешаю ей выходить на свет.

— Я тут главная, — оглядываюсь в гневе и ревности.

раздуваю для убедительности ноздри: я настроена серьезно.

Серебряные глаза черного волка вспыхивают белым огнем. Он недоволен.

— Верни Ксандра, — медленно разворачиваюсь к рычащему зверю, который в предостережении пригибает голову к земле. — Ишь ты, сам одичал и меня решил потащить в лес? А вот хренушки.

Волчица внутри меня негодует.

Ей не нравится, что я решила поскандалить с ее самцом и что приказываю ему.

Рык волка становится ниже.

Взгляда с меня не спускает.

А я не стану паниковать. А я не буду пугаться клыков и злобного урчания.

Оружие женщины, как я однажды прочитала в какой-то статье в одном из дамских журналов, игривое спокойствие.

Я тогда я не поняла, как спокойствие может быть игривым, но сейчас я, кажется, наконец прониклась этой женской мудростью.

— Раз не ты вернешь злющего козла, — с угрозой цежу сквозь зубы и прищуриваюсь, — то я его вытащу из тебя, пушистая ты жопа. Не надо меня недооценивать, пупсик.

О, как я сказанула.

Волчище обнажает резцы и клыки, а горделиво вскидываю подбородок с высокомерным взглядом:

— Сыграем?

Волк издает нутряной клекот, а после возмущенно рявкает на меня яростным рыком и ворчанием, взывая к моей волчице, а я в ответ кокетливо скидываю с плеча край тонкого пледа и закусываю нижнюю губу.

Внутри этого злобного зверя скрылся озабоченный мужик, у которого уже очень давно не было близости, и я сыграю именно на этом.

Я соблазню дикого волка. Вот такой у меня гениальный план.

Оголяю второе плечо, и края пледа сползают вниз по груди до сосков. Обняв себя, я приподнимаю грудь руками, чтобы она выглядела более заманчиво.

А она у меня явно стала больше из-за беременности. Смотри, волк, какая я аппетитная.

Запрокидываю голову, открывая шею, и смыкаю веки с тихим стоном:

— Ксандр, я вся мокренькая…

Утробный рык резко обрывается. Озадаченно фырчит и замолкает.

Я тебе покажу, глупый волчик, кто тут главная.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

42

Волк не сводит с меня глаз. Не моргает. Вновь веду плечом, а после просовываю голую ногу в разрез “накидки” из тонкого пледа и медленно поворачиваясь вокруг своей оси, плавно дернув бедром.

Затем двигаю бедрами влево и вправо, и волк передо мной смачно так облизывается.

Мой танец работает.

Неторопливо обхожу Ксандра, кружась под тусклыми лучами солнца, что пробивается через густую крону деревьев.

Когда я оказываюсь спиной к волку, то игриво распахиваю плед и показываю грудь не глупому зверю, а кустам.

Как только я вновь проплываю лицом перед Ксандром, я прячу мое округлое пузико и молочные яблочки.

В звериных глазах просыпается возмущение, а я улыбаюсь. С мягкой издевкой.

Ничего тебе не покажу, сволочь ты хвостатая.

Волк с хрустом костей подается ко мне, выгнув спину, но в следующую секунду бросается прочь, но останавливается, ведь Ксандр не позволяет волку сбежать от соблазнительной босой нимфы.

Опять хруст костей. Спина и грудная клетка волка становится шире, а в рыке я слышу нотки человеческого возбуждения.

Ох, черт.

Сработало.

Кажется, наш папаша возвращается, потому что его бесит плед, в который я укуталась. Его надо немедленно сорвать и посмотреть на мои сисечки, которые я так и не показываю, мелкая дрянь.

— Дурачок, — хохотнув, я срываюсь с места.

Я — безумная.

Ну и что.

Зато как сердце стучит.

Ксандр с возмущенным ревом кидается за мной в жуткой промежуточной метаморфозе, в которой он — не человек и не зверь.

— Верррр-нись! — урчит позади меня чудовище.

Ему удается лишь сорвать с меня плед. Я вскрикиваю и с хохотом безумной ведьмы резко сворачиваю налево в кусты папоротника.

И тут в игру вступают Старейшины.

Это их Лес, и он по воле ехидных стариков будто телепортирует меня на несколько метров вперед, когда я перепрыгиваю через какую-то корягу, а после укрывает за густыми ветвями древней разлапистой сосны.

— Эмили! — Ксандр теряет меня.

— Не догонишь!

На секунду Лес все же показывает мою белую голожопую тень Ксандру и опять прячет.

Ох уж эти хитрые старички.

Сидят сейчас, наверное, пьют чай с плутоватыми улыбками и голову морочат бешеному Ксандру, который гонится за мной, а догнать не может.

То теряет из вида, то вновь видит мою попку.

Рык Ксандра летит через живые заросли, поднимает испуганных птиц к небу и разгоняет зверушек, но Лес не подчиняется ему.

Он подчиняется лишь старым оборотням, которые сейчас сонно зевают и подслеповато друг на друга щурятся.

И смеются.

Я и Ксандр их забавляем. В нас много жизни, страсти и взрывных эмоций, о которых они давно забыли.

— Эмили!

Я останавливаюсь у поваленного ствола ели и тяжело дышу. Ксандр плутает рядом, хрипит, рычит и кидается на деревья в неконтролируемой ненависти.

— Бешеный, — смеюсь я со сбитым дыханием, — какой же у тебя… — кладу руку на животик, — папка бешеный…

— Эмили! Вышла!

— А как он любит командовать, — сдуваю локон со лба. — Командир такой. Ужас.

Делаю глубокий вдох и опять смеюсь, взбивая пальцами спутанные волосы у корней.

Я слышу глухие удары, а после треск, грохот с шелестом ветвей. Кажется, Ксандр в ярости повалил дерево, но это никак ему не помогло учуять меня.

— Я сравняю этот лес с землей! А ну, выходи!

В его словах мало звуков, что рождают голосовые связки. Это рык, утробный клекот, низкий рокот и вибрирующий рев.

— Ты много времени на это потратишь, — с легкой насмешкой подмечаю я очевидный факт.

— Я тебя найду! Ты пожалеешь Эмили.

— Я тебя не боюсь.

От моего признания по плечам бегут приятные теплые мурашки и подставляю лицо под луч солнца.

Не боюсь.

И я, правда, по Ксандру скучала. По его глупой громкой ярости, которая на самом деле — отчаяние и страх перед слабой женщиной.

Я — его слабость. И мне это нравится.

Закрываю глаза, наслаждаясь ранним мягким теплом на лице.

— Эмили! Я считаю до трех…

— Я не выйду, — с беззаботной улыбкой отвечаю я, — пока ты приказываешь, Ксандр.

— Ты охамела, сучка…

Мне кажется, я чувствую его горячий выдох у плеча. Закусываю нижнюю губу и тихо заявляю:

— Я — мать твоего сына, и ты не смеешь так говорить со мной.

— Что же ты творишь… — в бешенстве клокочет он.

— Я к тебе выйду, если ты меня об этом попросишь, — открываю глаза и устремляю упрямый взгляд через ветви к серому утреннему небу, — попросишь от сердца, Ксандр.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

43

Вслушиваюсь в шепот Леса и жду, когда ксандр подчиниться моей женской власти. Хочешь меня увидеть? Умоляй.

Ох, какая я стервочка сейчас!

Это беременность виновата в моей самоуверенности и бесстрашии перед чокнутым Альфой?

Или я за ночи волчьих свиданок последние крохи мозгов потеряла?

— Эмили…

Я замираю.

Глубокий низкий голос Ксандра вибрирует в моей голове черным голодом и отчаянным безумием.

Он зовет меня не с нежной любовью, а с бедовой одержимостью, пропащим помешательством и темным наваждением.

Я чувствую его голод, жажду, возбуждение и боль во всем теле от метаморфозы из слепого забвения.

— Выходи…

И никакая молитва о милости и жалобная просьба не сравнится с этим зовом, который отпечатывается в вечности исступлением души чудовища.

Я выдыхаю.

Я выйду.

Я хочу вновь увидеть эти яростные глаза жестокого безумца, с которым мы обречены быть друг для другой монстром и его жертвой.

Ксандр улавливает мое решение выйти и мою извращенную тоску по нему.

Я делаю шаг и замираю, когда Ксандр за стеной кустов и зарослей молодой рябины раздается хриплый рык:

— Но я могу тебя и сожрать…

— Не сожрешь, — делаю еще один шаг, — я же беременная.

Рык опять обращается нутряной рокот, и по спине бегут мурашки.

Кусты при третьем моем шаге вздрагивают, редеют, а заросли рябины расступаются, и я вижу Ксандра в его ужасающей промежуточной метаморфозе: мускулистое, шерстяное чудище, из зубастой пасти которого стекает вспененная слюна, но… я вижу в нем красоту ярости и безумия.

Еще один шаг, и по телу Ксандра пробегает судорога, и он весь напрягается и застывает черной жуткой тенью среди ночных теней.

Он хочет кинуться на меня, но во вспышке гнева он может действительно разорвать меня на части.

А я не боюсь.

Пусть он в себе не уверен, но я знаю — не съест.

Сейчас он во власти беременной бесстрашной дурочки. Я делаю еще один медленный и дразнящий шаг и двумя руками убираю волосы за плечи, открывая полную тяжелую грудь с розовыми сочными сосками.

Ксандр в рыке обнажает острые клыки и дергается.

Между нами осталось шага четыре.

Я делаю два, и мое чудовище не выдерживает. Он бросается в мою сторону, но я останавливаю его мягкими и нежными объятиями.

Зарываюсь лицом в жесткую густую шерсть на мускулистой груди, в которой отбойным молотком бьется сердце, разгоняя по мощному телу горячую кровь, и глубоко вдыхаю терпкий мускусный запах Ксандра.

Теплая волна обволакивает мои легкие, и я ласково шепчу:

— Тише…

Ксандр тяжело с присвистом дышит, не шевелится и напряженно облизывается.

Это мое чудище.

Голодное и бешеное.

И это чудовище очень меня боится, потому что я коснулась его изуродованной, безумной души.

И только я могу сделать ему больно. И больше никто.

Поэтому он мой.

— Эмили… ты испытываешь мое терпение…

— Тише… — упрямо повторяю я и вновь вслушиваюсь в удары сердца, которое замедляется.

Дыхание Ксандра выравнивается, и слышу хруст костей. Волчья шерсть призрачными обрывками опадает с кожи, и меня стискивают в объятиях мужские руки.

Так крепко, что трещат ребра. Выпускаю весь воздух из легких, но Ксандр сжимает меня в объятиях сильнее.

Он из меня сейчас выдавит нашего ребенка.

Я не слышу его мыслей. В его голове — белый шум.

— Альфа с возвращением, — и кустов к нам выскакивают старики и сухими жилистыми руками буквально выдергивают меня из хватки Ксандра, — мы потеряли всякую надежду…

Ксандр явно не в себе. Он будто пьяный. Будто под ядовитым дурманом. Он рвется ко мне со стеклянными глазами, но старики оттаскивают его.

Удивляюсь тому, сколько силы в их дряхлых телах.

— Не дергайся, — Вилга накидывает на меня кардиган. — Он был слишком долго в волчьей шкуре. У него сейчас мозги — каша.

— Он, что, еще и дураком останется?! — возмущенно охаю я.

— Так он и был дураком, — беззаботно смеется Вилга и упрямо тянет за собой.

— Я хочу к нему! Пусти!

— А вот не пущу, — резко разворачивает меня к себе и сдувает с ладони какую-то желтую пыльцу. — Ну-ка, успокойся.

На несколько секунд я теряюсь, а прихожу в себя уже на краю леса. Вилга выводит меня по тропе к Дому Старейшин:

— Вы такая сладкая парочка, что в прошлом о вас написали бы какую-нибудь любовную прелюбовную легенду.

— Где Ксандр? — пьяно спрашиваю я.

— Да в сарае его закрыли, чтобы проспался.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

44

Сижу на тюке сена.

Я угадываю лишь силуэт Ксандра в углу сарая. Его скрыла тень. Блики от свечи выхватывают из темноты его торс и крепкую мускулистую грудь.

Он еще в отключке, а я жду когда он очнется.

И нервно жую соломинку, и причина понервничать у меня серьезная.

Старая коварная Вилга рассказала мне о власти Истинной Волчицы над ее Истинным Зверем.

Я, конечно, уже сама догадалась, что имею власть над Ксандром, но не думала, что я могу, например, сковать упрямого Альфу в цепи, и он будет не в силах из них вырваться.

Это все лунная магия-шмагия.

Я решила ее проверить и приковала Ксандра к стене. Я не стала спрашивать Старейшин почему они устроили в сарае уголок инквизиции с цепями и кандалами, но они прочитали мои мысли и хитро так ответили:

— Много знаешь, мало спишь, деточка.

— А я и не спорю, — ответила я, застегивая с лязгом кандалы на запястьях Ксандра, который порычал на меня, не приходя в сознание.

Такие дела.

Руки Ксандра подняты над головой и прикованы к бревенчатой стене сарая, и я жду, когда он очнется.

Я вздрагиваю, когда в тени угла вспыхивают белые огоньки инфернальных глаз. Очнулся.

Сглатываю.

Следует глухой рык, лязг коротких цепей и затем… тишина. Лишь белые глаза горят в полумраке.

— Эмили… — хриплый шепот Ксандра теплым бархатом ощущается на коже, — что за…

Опять лязг цепей, а я отплевываю травинку, готовясь к бегству, ведь если Ксандр освободится, то он мне голову оторвет.

Но он не может вырвать стальное кольцо из стены и не в силах разорвать цепи, и я не могу сдержать в себе победоносный смешок.

— Попался?

Я резко замолкаю, и Ксандр под танцующими бликами свечи, что горит на ящике в нескольких шагах от меня, скалится на меня:

— Повтори.

Закусываю губы, задержав дыхание.

Тусклый свет свечи выхватывает черные завитки лобковых волос и полуэрегированный член, который завалился налево.

— Попался, — шепчу я, и мужская плоть Альфы вздрагивает от нового прилива крови.

Внизу живота незамедлительно тянет сладким жаром. Я шумно выдыхаю, а Ксандр в этот же момент делает вдох с низким урчанием.

— Освободи меня немедленно.

— Нет, — я поднимаюсь с тюка соломы и скидываю кардиган, под которым я ничего не надела.

— Да что ты о себе возомнила?!

Ксандр завелся в полную боевую готовность.

Он дергается в мою сторону в новой попытке вырвать кольцо из стены. Бугристые мышцы перекатываются под кожей, что покрывается мелкими капельками пота. Запах прелой соломы, дерева и железа смешивается с ядреным потом Ксандра.

Я делаю глубокий вдох.

Кровь волной уходит к моей киске, которая при мягком спазме возбуждения выпускает из себя вязкую каплю терпкой смазки.

Ксандр чует мое возбуждение.

— Ты что творишь, Эмили?!

Рокот Ксандра сотрясает стена сарая, и на меня обрушивается волна жара и слабости.

— Я хочу тебя, — заявляю я без стыда и смущения.

Мое признание шокирует Ксандра. Он аж замолкает.

Суровый Альфа, который привык принуждать, насиловать, ломать теряется от моей честности, как мальчишка.

Но если я больше не боюсь Ксандра, то и мои желания меня теперь не пугают. О, и как же мне сейчас сладко без страха, стыда и вины.

Я трахну Ксандра, пока он прикован к стене.

Теперь я его трахну.

— Эмили… — клокочет он, когда я делаю к нему шаг.

Мои тяжелые груди с угрозой покачиваются.

Теперь он в моей власти.

Теперь он — моя жертва, которую я изнасилую, потому что хочу. Потому что могу. Потому что я так решила.

— Ты носишь моего ребенка, Эмили…

— И что? — спрашиваю я и делаю еще один шаг.

— Ты ему навредишь… — Ксандр смотрит на меня, будто в лихорадке, — ты не понимаешь, что ли?

— Ты в некоторых вопросах такой наивный, — еще один шаг и мило улыбаюсь, — я прочитала несколько статей. Можно, Ксандр, если осторожно и нежно, — прищуриваюсь, — ты поэтому и прикован, дубина. Ты же так не умеешь… — улыбаюсь шире, и я чувствую, как мои глаза вспыхивают волчьим огнем, — но умею я.

Ксандр шумно выдыхает, раздувая ноздри. Вены на шее, висках набухают и пульсируют гневом.

— У тебя никакого самоконтроля, — еще один шаг по дощатому полу сарая.

Воздух будто уплотняется от острого едкого запаха Ксандра. Он на пределе, но ничего не может сделать, ведь он сейчас в моей власти. Во власти Истинной.

И это чувство силы над огромным бешеным мужиком поднимает во мне гортанный рык, который вибрацией расходится по легким.

— Ты — мой.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

45

— Не смей, Эмили, — хрипло рычу я и опять дергаю хлипкую цепь, которая лишь издевательски лязгает.

Кандалы впиваются в запястья.

Меня накрывает беспомощная ярость перед Эмили.

Ее тяжелые груди с пухлыми сочными сосками и милый округлившийся животик будят во мне лютую ярость и черное вожделение, которое пробивает болью не только мой член, но и уходит во внутренности и мышцы.

— А я посмею, — с тихой угрозой заявляет Эмили и делает несколько бесшумных мягких шагов.

Ее милая аккуратная грудь стала мощными сиськами, которые я не смогу сегодня схватить и как следует помять, а после я бы по очереди смачно присосался бы к большим розовым соскам.

Новая волная напряженной боли по телу, и из глубин груди поднимается глухой низкий рык.

Сарай расплылся в темные пятна, среди которых ко мне плывет Эмили с ее тяжелыми сиськами и опухшей киской, из которой вязкими ручейками стекает смазка.

Она тоже отвечает мне рыком, а ее глаза горят золотым огнем.

— Ты об этом пожалеешь, Эмили… — предпринимаю последнюю угрозу, но беременной сучке все равно.

Она перешагивает через меня, а я замираю, не в силах отвести взгляда от влажных завитков волос, за которым скрылись розовые сладкие губки.

Рот полон слюней.

Я в очередной раз резко подаюсь вперед в желании впиться голодным ртом в манящую медовую киску Эмили, но я не дотягиваюсь.

Я вновь бессилии клокочу.

Это — моя киска! Моя! Если я хочу ее сожрать, то я ее сожру!

— Моя! — рычу я в исступлении, и мои мышцы напрягаются и обращаются в раскаленную сталь, но цепи не подаются.

С рыком облизываюсь.

— Какой ты злобный, — смеется Эмили и опускается на колени.

Член вздрагивает от сочной близости мокрой киски.

Эмили выгибается в спине, обхватывает мое лицо ладонями и заглядывает в глаза. Я в темном безумии клокочу.

Я теряю связь с реальностью.

— Ты был плохим мальчиком, — Эмили выдыхает в губы, и резко отстраняется, когда я хочу укусить в жадном поцелуе. — Не успел…

— Я тебя прикончу, — моя грудь вибрирует рокотом, когда она мокрой и скользкой киской медленно трется о ствол моего члена.

— Да ты что?

Я хочу быть внутри. Одним быстрым глубоким толчком. До самых яиц… Из меня вырывается сдавленный стон.

Яйца распирает изнутри болью и они будто готовы лопнуть.

— Ты такой милый, — Эмили расплывается в улыбке и придавливает мой член всем весом. — А я этого раньше не замечала.

— Я тебя сожру, Эмили… С потрохами… Выпотрошу…

— Продолжай, — шепчет на ухо, касаясь влажными губами мочки уха.

Приподнимает бедра. Придерживая мой член, который словно гудит и вибрирует в ее пальцах, медленно насаживается на головку.

Скользкая, мокрая и горячая.

Мягкая и упругая. Узенькая.

Я отключаюсь от реальности. Сейчас для меня ничего не существует кроме сочной, пульсирующей пиздёнки, которая медленно скользит вниз.

Со стоном Эмили вжимается в меня, принимая меня на всю длину, и жар ее киски расходится по всему моему телу волной.

— О, боже… — хрипит Эмили прикрыв глаза. — Я почти забыла какой ты большой…

Ее лоно меня обхватывает мягкими живыми тисками. Моя головка упирается в матку, и от этого упругого давления по стволу члена идет спазм, а затем все мое нутро плавится и вновь сжимается

Я сейчас кончу.

— Кончишь вместе со мной, — урчит в мои губы Эмили и приподнимает бедра.

По стволу члена текут ручьи ее сладких соков.

Вновь опускается и вновь я чувствую ее матку. Шумно со стоном выдыхаю, когда Эмили скользит вверх.

Она не ускоряется, не ужесточает движения.

Она медленно с закрытыми глазами покачивается на мне, но я ощущаю, как ее киска становится горячее и туже.

Я улавливаю в новом выдохе Эмили подступающие судороги, и она, упершись руками мне в грудь, резко опускается и вжимается в меня.

Пульсация киски обращается в сильные глубокие спазмы, что ныряют через ствол в мои яйца, и они под мой рев взрываются.

Основание члена сокращается, и сперма рвет и сжигает уретру выстрелами. Они растворяются в спазмах голодной утробы Эмили, которая вгрызается острыми зубками в мое каменное плечо.

Метит меня.

И позволяет, наконец, сорвать цепи, чтобы потом дернуть ее за волосы и въесться в ее рот с гортанным рыком.

Моя.

И она не оставит меня. Никогда и ни за что.

Она приняла меня таким, какой я есть. Жестоким чудовищем, кровожадным монстром. она меня не боится.

Меткой на плече она дала мне клятву, что не сбежит, не бросит и не будет прятаться.

Я — ее Альфа.

Приняла это и женщиной, и волчицей.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Эпилог

— Когда ты ее увидишь, — слышу сквозь сладкую дремоту шепот Ксандра, — то ты захочешь ее сожрать.

Маленькая Кэти на моей груди сонно причмокивает и вздыхает.

— Сожрать? — удивляется Аран.

— Да, — Ксандр и не думает шутить с нашим пятилетним сыном, — сожрать. Обглодать до косточек, проглотить сердце. Да, особенно сердце. Оно самое вкусное.

— Ты маму хотел скушать?! — охает Аран и я слышу в его голосе нотки истерики и слез.

— Да, — честно признается Ксандр. — Такая порода у нас, и ты должен об этом знать.

— А если… если я все-таки… — Аран всхлипывает.

Я недовольно приоткрываю глаза и сердито кошусь на Ксандра, который решил довести нашего сына до слез.

Они сидят у распахнутого окна детской на мягком ковре. Ксандр пытается разобраться, как собрать детский вигвам, а наш сын вот-вот разрыдается от страшной правды: когда он встретит Истинную Волчицу, то захочет ее сожрать вместе с косточками.

— Да куда эту хуйню… совать, — рычит Ксандр и пытается затолкать пластмассовую трубку основания вигвама в узкую полоску плотной ткани.

— Милый, — цыкаю я.

— Слово “хуйня” — плохое слово, Аран, — Ксандр переводит серьезный взгляд на сына. — Так нельзя говорить.

— А ты говоришь.

— А потому что я дурак.

— Конечно, дурак, — Аран зло всхлипывает и вскакивает на ноги, — ты маму хотел скушать! Мою маму!

Сжимает кулачки.

Такой сладкий карапуз. Сейчас он покажет папе, какой он защитник мамы.

— Ты опять его довел, — придерживая Кэти у груди двумя руками, я медленно сажусь. — Я учу его жизни, — Ксандр откладывает в сторону полог и основание вигвама и медленно разворачивается к сыну, у которого испуганные всхлипы сменились на злой рык. — Он же должен знать, что его ждет впереди.

— Это ты хотел меня сожрать, а он… у него все может быть по-другому, — покачиваю Кэти, а она мило так покряхтывает, сунув в рот большой пальчик.

Ксандр с сомнением смотрит на сына, у которого ушки покрылись шерсть, вскидывает бровь, оценивая его будущее, и вновь переводит на меня сожалеющий взгляд:

— Он точно свою девочку покусает.

— Не покусаю!

В неконтролируемой ярости Аран кидается на Ксандра и прыжке обращается в злобного черного волчонка.

Кэти просыпается и недовольно агукает, требуя тишины. У нас с ней после плотного обеда — сончас.

Ксандр с одобрительным хохотком уворачивается от атаки Арана, и в следующую секунду отскакивает в сторону энергичным и взбудораженным волком.

Драка с сыном — это так весело!

Аран опять бросается в сторону отца, и тот позволяет себя цапнуть за шею, но затем он игриво опрокидывает рычащего волчонка на спину и треплет его за ухо.

Без боли и агрессии.

Кэти сердито смотрит на меня, ожидая, что я остановлю папочку и братика. Фыркает.

— Милая, это вот такой процесс воспитания, — неловко улыбаюсь дочери. — Это же мальчики. Они любят драки.

Аран при новой атаке сбрасывает агрессию, и его волчонок с упоением прыгает с папой по детской комнате в звериной громкой игре с ласковыми укусами, резвыми кувырками и веселым рыком.

Ксандр уводит Арона к кровати, на которой я укачиваю Кэти, а затем ловит рычащего волчонка сильными мускулистыми руками и падает с ним на пол у моих ног.

Дышит тяжело, а в глазах искрит любовь и радость.

— Ты захочешь ее сожрать, — шепчет он волчий носик, — но сожрешь, Аран. Ты этот голод не спутаешь ни с чем.

Кэти на моих руках потягивается и тянется к отцу с братом. Я спускаю ее на пол к Ксандру.

— Я и сейчас хочу твою маму сожрать, — мой Альфа смотрит на меня с глубокой и темной нежностью, которая известна только настоящим чудовищам, — а она не дается. Упрямая, — делает паузу и ее голос становится ниже, — любимая.

— Если ты меня сожрешь, — я наклоняюсь к Ксандру и заглядываю в глаза, — то сойдешь с ума окончательно.

— Обязательно, — выдыхает он.

— И наши дети сиротами останутся? — вскидываю бровь. — Разве я могу позволить этому случиться?

Ксандр осторожно отсаживает Арана в сторону, приподнимается и касается моего лица:

— Нет, не можешь.

— Конечно, не могу, — щурюсь, — Старейшины только этого и ждут, чтобы заграбастать себе наших малышей и самим их воспитывать.

— Я их никогда не любил, — его губы так близко, что я чувствую каждый выдох Ксандра, — но, может, закинем наших малышей к ним на пару дней?

— И будет потом через девять месяцев у нас третий малыш? — с наигранным возмущением спрашиваю, а сама в груди тают от хитрой и ласковой улыбки мужа.

— Ты раскрыла мой коварный план, — Ксандр хочет меня поцеловать.

— Фу! — взвизгивает Аран и опять кидается на него бешеным зверенышем. — Противно! Фу!

Я смеюсь. Кэти улыбается и ползет пузатым неуклюжим волчонком за папой-волком и братом. Она тоже хочет поиграть.

Падаю обратно на подушки.

Надо выспаться перед предстоящими ночами, в которых Ксандр вновь напомнит мне, что он — ненасытное жестокое чудовище.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Конец